V
На следующий день обычный кристминстерский туман все еще
окутывал город. С большим трудом можно было различить сквозь него стройную
фигурку Сью, бредущую но направлению к вокзалу.
В этот день Джуду не хотелось идти на работу. Не хотелось
ему идти и в город, где он мог случайно с ней встретиться. Он пошел в
противоположную сторону, к унылой незнакомой равнине, где вода капала с ветвей
на землю, где повсюду подстерегали кашель и чахотка и куда прежде он никогда не
заходил.
— Сью ушла от меня… ушла… — шептал он, жалкий в
своем отчаянии.
А Сью между тем доехала на поезде до шоссе на Элфредетон и
пересела на паровой трамвай, который довез ее до города. Она просила Филотсона
не встречать ее. Она хочет прийти в его дом, к его очагу добровольно, сказала
она.
Для встречи они выбрали вечер пятницы, в этот день школьный
учитель заканчивал уроки в четыре часа и освобождался от занятий до
понедельника. По просьбе Сью кучер, которого она наняла в «Медведе», ссадил ее
в конце дороги между живыми изгородями в полумиле от Мэригрин, а дальше покатил
к школе только с ее вещами. Когда тележка на обратном пути встретилась с ней
опять, Сью спросила кучера, открыто ли здание школы. Кучер ответил ей, что
учитель дома и сам принял ее вещи.
Теперь можно было войти в Мэригрин, не привлекая особенно
внимания. Миновав колодец и деревья, она подошла к красивому зданию новой школы
на другой стороне лужайки и без стука открыла дверь. Филотсон стоял посреди
комнаты и ждал, как было условлено.
— Я пришла, Ричард, — проговорила она, бледная и
дрожащая, без сил опускаясь на стул. — Не могу поверить, что ты… прощаешь
свою жену!
— Все прощаю, дорогая Сюзанна, — ответил Филотсон.
Сью вздрогнула, услышав ласковое слово, хотя оно намеренно
было произнесено бесстрастно. Затем, собравшись с силами, она сказала:
— Мои дети… умерли… и так и должно быть. Я… почти рада…
Они — плод греха. Они были принесены в жертву, чтобы научить меня, как нужно
жить. Их смерть была первой ступенью к моему духовному очищению. Значит, они
умерли не напрасно!.. Ты возьмешь меня к себе, Ричард?
Филотсон был так взволнован ее словами и тоном, что сделал
больше, чем намеревался сделать. Он наклонился и поцеловал ее в щеку.
Сью едва заметно отпрянула, содрогнувшись от прикосновения
его губ.
У Филотсона дрогнуло сердце — он снова ощутил в себе
желание.
— Ты до сих пор чувствуешь ко мне отвращение!
— О нет, дорогой… я… озябла, в дороге было сыро, —
встрепенулась она с виноватой улыбкой на лице. — Когда наша свадьба?
Скоро?
— Думаю, завтра утром, пораньше, если ты действительно
этого хочешь. Сейчас я пошлю к священнику сказать ему о том, что ты здесь. Я
рассказал ему все, и он полностью одобрил наше решение, он говорит, что брак
приведет нашу жизнь к полному благополучию. Но ты… уверена в себе? Ведь еще не
поздно отказаться… если ты сомневаешься, хватит ли у тебя на это сил,
понимаешь?
— Нет, нет! Я хочу, чтобы все было сделано как можно
скорее. Сейчас же дай ему знать, что я приехала, сейчас же! Мне трудно все это,
и ждать долго я не могу!
— Тогда поужинай и иди к миссис Эдлин, — там тебе
приготовлена комната. Я скажу священнику, чтобы он был готов завтра к половине
девятого, пока в церкви никого нет… Но не слишком ли это рано для тебя? Мой
друг Джиллингем сейчас здесь. Он был настолько добр, что приехал из Шестона,
чтобы присутствовать при венчании, хотя ему и трудно было отлучиться.
В отличие от женщин вообще, имеющих столь зоркие глаза
на все материальное, Сью не видела ни комнаты, ни находившихся в ней вещей.
Проходя через гостиную, чтобы положить муфту, она вдруг слегка вскрикнула и
побледнела, словно осужденный на казнь преступник, неожиданно увидевший свой
гроб.
— Что с тобой? — спросил Филотсон.
Крышка бюро была поднята, и когда она клала на него муфту,
взгляд ее упал на лежавший там документ.
— Ничего… просто… забавный сюрприз, — ответила
она, возвращаясь к столу и пытаясь смехом сгладить неловкость.
— Ах, вот что! — ответил Филотсон. —
Разрешение на брак… Оно только что пришло.
Тут к ним присоединился Джиллингем. Он спустился из своей
комнаты на втором этаже, и Сью, сделав над собой усилие, приветливо заговорила
с ним о том, о сем, — словом, обо всем, что, по ее мнению, могло его
заинтересовать, только не о себе, хотя больше всего Джиллингема занимала именно
сама Сью. Затем она послушно поужинала и отправилась в дом по соседству, где
для нее была приготовлена комната. Филотсон проводил ее через лужайку и у двери
миссис Эдлин пожелал ей доброй ночи.
Старушка отвела Сью в ее временное жилище и помогла
распаковать вещи. Среди них оказалась ночная рубашка с красивой вышивкой.
— А я и не знала, что ее тоже уложили! — поспешно
проговорила Сью. — Никак не думала, что она здесь. Но ничего, у меня есть и
другая. — И она достала новую, совсем простую рубашку из небеленого грубого
миткаля.
— Но ведь та куда наряднее, — возразила миссис
Эдлин, — а эта смахивает на библейскую власяницу.
— Так нужно. Дайте сюда ту, с вышивкой.
Она схватила рубашку и принялась яростно рвать ее, наполняя
весь дом скрипучими звуками, похожими на крики совы.
— Опомнитесь, голубушка! Что вы делаете? —
вскричала миссис Эдлин.
— Она осквернена! Она изобличает все то, чего я не
должна чувствовать… Я купила ее давно, чтобы нравиться Джуду. Ее надо
уничтожить!
Миссис Эдлин воздела руки к небу, а Сью с неистовством
продолжала рвать рубашку на куски и бросать их в камин.
— Лучше бы вы отдали ее мне! — сказала вдова, —
Какая красивая вышивка гибнет в огне — сердце кровью обливается видеть такое!
Хотя, конечно, нарядное белье не для меня, старухи. Давно прошли те дни, когда
я могла носить такие вещи…
— На этой рубашке проклятье, она напоминает мне о том,
что я хочу забыть! — твердила Сью. — Ей место только в огне!
— Боже мой! Уж больно вы строги! Зачем говорить такие
слова и обрекать своих невинных малюток на муки вечные? Вот уж не пойму я такой
набожности!
Сью зарылась лицом в постель и зарыдала.
— Не говорите так, ах, не говорите! Вы убиваете
меня! — Содрогаясь от рыданий, она сползла с кровати на пол.
— Вот что я вам скажу: не должны вы опять выходить
замуж за этого человека! — с возмущением воскликнула миссис Эдлин. —
Вы по-прежнему любите того, другого!
— Нет, должна! Я его жена!
— Глупости! Вы принадлежите другому. Если на первых
порах не хотели снова связывать себя обетом, это только делает честь вашей
совести, и раз уж у вас такие взгляды, вы могли бы и дальше жить с ним, а уж
там как-нибудь все устроилось бы. В конце-то концов, это касается только вас
двоих и никого другого.
— Ричард говорит, что примет меня обратно, и я обязана
вернуться! Если б он отказался, тогда, может быть, я не считала бы своим долгом
бросить Джуда. Но…
Она стояла на коленях, зарывшись лицом в одеяло. Миссис
Эдлин вышла из комнаты.
Тем временем Филотсон вернулся к своему другу Джиллингему,
который все еще сидел за ужином. Вскоре они встали из-за стола и вышли на
лужайку покурить. В комнате Сью горел свет, и за опущенной шторой время от времени
мелькала ее тень.
Джиллингем был явно под впечатлением неуловимого очарования
Сью, и, помолчав немного, сказал:
— Ну что ж, наконец-то она снова у тебя, и второй раз
она уж вряд ли уйдет. Яблочко само упало тебе прямо в руку.
— Да. Думаю, что теперь могу ей поверить. Должен
признаться, во всем этом есть какая-то доля эгоизма с моей стороны. Не говоря
уже о том, что она красива, даже слишком красива для такой старой развалины,
как я, брак восстановит мое доброе имя в глазах духовенства и благочестивых мирян,
которые никак не могли примириться с тем, что я позволил ей уйти. Таким
образом, я смогу в какой-то мере войти в свою прежнюю колею.
— Ну что ж, если у тебя есть хоть какое-то здравое
основание жениться на ней вторично, делай это, ради бога, немедленно! Я всегда
возмущался тем, что ты, не щадя себя, так легко открыл клетку и дал птичке
улететь. Ведь ты теперь мог бы быть школьным инспектором или его преподобием,
если бы не твоя бесхарактерность по отношению к ней.
— Я знаю, что непоправимо повредил себе.
— Теперь, когда ты снова залучил ее к себе, держи ее
крепче.
На этот раз Филотсон был менее прямолинеен. Ему не хотелось
признать, что примирение вызвано, в сущности, не тем, что он раскаялся, а тем,
что перестал сопротивляться обычному человеческому инстинкту, постоянно
бросавшему вызов религии и морали.
— Да, так и сделаем, — сказал он. — Теперь я
лучше знаю, что такое женщина. Для человека с моими взглядами на жизнь было
нелогично отпускать ее, как бы справедливо это ни было само по себе.
Джиллингем взглянул на своего приятеля и подумал: не может
ли случиться так, что дух протеста, разбуженный в Филотсоне насмешками общества
и физическим влечением, заставит его теперь обращаться с ней особенно сурово, и
в этой правоверной суровости он достигнет степеней, недоступных его прежней
неправедной, развращающей доброте.
— Я понял, что не следует поддаваться первому
побуждению, — продолжал Филотсон, с каждой минутой чувствуя все более
настоятельную необходимость действовать согласно принятым на себя обязательствам. —
Я пошел наперекор учению церкви, но сделал это без всякого злого умысла.
Женщины имеют над нами странную власть и способны склонять нас к излишней
доброте. Но теперь я лучше узнал себя. Пожалуй, немного разумной строгости…
— Безусловно. Но только натягивай вожжи постепенно. Не
будь слишком требовательным с самого начала. Со временем она примирится с
любыми условиями.
Предостережение было излишним, но Филотсон ничего не сказал.
— Помнится, шестонский священник говорил мне, когда я
уезжал после скандала, вызванного моим согласием отпустить ее: «Единственное,
чем вы можете снова восстановить свое место в обществе, — это признать,
что вы были не правы, когда не удержали ее сильной и мудрой рукой, а если она
вернется — принять ее и быть твердым с ней в будущем». Но в то время я был
слишком упрям, чтобы придать значение его словам. Я и мечтать не смел, что
после развода она может снова прийти ко мне.
Дверь дома миссис Эдлин скрипнула, и слышно было, что кто-то
идет через лужайку к школе.
— Добрый вечер! — сказал Филотсон.
— А, вы тут, мистер Филотсон? — раздался голос
миссис Эдлин. — А я как раз к вам. Мы вот с ней сейчас раскладывали вещи
и, честное слово, сэр, мне думается, не стоит этого затевать.
— Что? Свадьбу?
— Ну да! Бедняжка принуждает себя, и вы не можете себе
представить, как она мучается. Я никогда не была особенно верующая или против
религии, но считаю, что грешно позволять ей идти на это, вы должны ее
отговорить. Конечно, каждый скажет, какой вы, добрый и благородный, что снова
берете ее к себе. Ну, а я с этим не согласна.
— Я только выполняю ее желание, — сухо ответил
Филотсон: возражение миссис Эдлин вызывало в нем непоследовательное упрямство.
— Вопиющая безнравственность требует искупления.
— Не верю я этому. Если уж считать ее чьей-то женой,
так только того, другого. Ему она родила троих детей, он любит ее всей душой;
стыд и срам — подбивать на такое бедную растерявшуюся девочку! Некому за нее
заступиться. А своего единственного настоящего друга эта упрямица не подпускает
к себе. Интересно знать, кто это ее так настроил?
— Не знаю. Во всяком случае, не я. Ее никто не
принуждает. Вот все, что я могу сказать. — Филотсон произнес это ледяным
тоном.
Вы что-то совсем по-другому заговорили, миссис Эдлин. Не к
лицу это вам!
— Я знала, что вы обидитесь на меня за мои слова, да
мне-то все равно. От правды не уйдешь.
— Я не обижаюсь, миссис Эдлин. Нельзя обижаться на
такую добрую соседку. Но позвольте мне самому знать, что лучше для меня и для
Сюзанны. Теперь, надо думать, вы едва ли захотите присутствовать при нашем
венчании.
— Нет! Чтоб мне пусто было!.. Ну и времена настали! На
женитьбу смотрят так серьезно, что просто страх берет замуж идти. В наше время
все было проще, а жилось нам от этого не хуже! Помню, когда мы со стариком
окрутились, так свадьбу закатили на целую неделю и все вино в округе выпили, а
потом занимали полкроны на хозяйство!
Когда миссис Эдлин ушла домой, Филотсон угрюмо произнес,
обращаясь к своему другу:
— Вот уж не знаю, следует ли мне так торопиться?
— А что такое?
— Если она действительно насилует себя исключительно из
пробудившегося у нее чувства долга или по религиозным причинам, мне, пожалуй,
следовало бы дать ей время подумать.
— Ты слишком далеко зашел, чтобы идти на попятный.
Думаю, что так.
— Да, теперь уже неудобно откладывать свадьбу, это
верно, но мне как-то совестно стало, когда она вскрикнула, увидев разрешение на
брак.
— Полно, дружище, совеститься тут нечего. Завтра утром
я буду ее посаженым отцом, а ты возьмешь ее в жены. Я всегда ругал себя за то,
что недостаточно настойчиво убеждал тебя не отпускать ее, ну, а теперь, когда
дело уже почти слажено, не успокоюсь, пока не помогу до вести его до конца.
Филотсон молча кивнул и, видя такую преданность друга, стал
более откровенным.
— Не сомневаюсь, — сказал он, — что, когда люди
услышат о моем поступке, многие сочтут меня простаком. Но они не знают Сью так,
как я. При всей своей странности она по натуре настолько честна, что, я уверен,
никогда не поступала против своей совести. То, что она жила с Фаули, в счет не
идет. Когда она бросила меня и ушла к нему, она была уверена в своей правоте. А
теперь она думает иначе…
Настало утро, и оба друга, каждый по-своему, приняли участие
в обряде самопожертвования, который совершала над собой женщина во имя
принципов — как ей угодно было выражаться. В начале девятого Филотсон
отправился за Сью в дом вдовы Эдлин. Туман, стоявший последние два дня над
низиной, поднялся выше, и с отсыревших деревьев на лужайку дождем падали
крупные капли. Невеста ждала его, готовая к выходу; она была даже в шляпке. В
мертвенном свете утра Сью больше, чем когда-либо, напоминала лилию, что,
собственно, и означает ее имя. Измученная самобичеванием и пережитым, полная
раскаяния, исхудавшая от нервного напряжения, она стала как будто еще меньше и
тоньше, хотя даже в самые благополучные дни не выглядела крупной женщиной.
— Я вижу, ты уже готова. Какая быстрота! —
великодушно молвил учитель, беря ее под руку. Но желание поцеловать ее он
сдержал: воспоминание о том, как накануне ее передернуло от его прикосновения,
неприятно засел в его памяти.
Вдова Эдлин осталась при своем отказе присутствовать на
свадьбе, и они вышли из дома в сопровождении одного Джиллингема.
— А где же церковь? — спросила Сью. Она недолго
прожила в Мэригрин после того, как снесли старую церковь, и теперь, занятая
своими мыслями, не могла вспомнить, где находится новая.
— Вон там! — указал Филотсон, и вскоре из тумана
выступила высокая величественная колокольня. Священник уже пришел и встретил их
приветливо.
— Впору хоть свечи зажигать.
— Ты… действительно хочешь, чтобы я стала твоей,
Ричард? — прерывистым шепотом спросила Сью.
— Конечно, дорогая, больше всего на свете.
Больше она ничего не сказала, а Филотсон снова почувствовал,
что он едва ли следует тому гуманному побуждению, которое в свое время
заставило его дать ей свободу.
Их было пятеро в церкви: священник, причетник, жених с
невестой и Джиллингем, — и обряд бракосочетания совершился вторично. В
нефе стояло несколько местных жителей, и когда священник провозгласил: «Что бог
сочетал», — оттуда донесся отчетливый женский голос:
— Да уж, сочетал!
Казалось, словно тени тех, кем они были раньше, повторно
разыгрывают ту же сцену, что произошла в Мелчестере несколько лет назад. После
того как новобрачные расписались в церковной книге, священник поздравил их и
сказал, что они совершили справедливый и добродетельный поступок, взаимно
простив друг друга.
— Все хорошо, что хорошо кончается, — улыбнулся
он. — Желаю вам долгой и счастливой совместной жизни, ведь вы теперь как
бы «очищены огнем испытаний».
«Они прошли через почти пустую церковь и по лужайке
вернулись к зданию школы. Джиллингем хотел в тот же вечер попасть домой и рано
распрощался ч; ними. Он тоже поздравил новобрачные.
— Вот теперь, — сказал он, расставаясь с
Филотсоном, который пошел немного проводить его, — теперь я могу
рассказать в твоем родном городе отличную поучительную историю, и можешь быть
уверен, все скажут: «Хороший поступок!»
Когда школьный учитель возвратился домой, Сью занималась
хозяйствам с таким видом, словно никогда и не уезжала из дому. Но когда он
приблизился к ней, она показалась ему такой жалкой и испуганной; что в нем
снова заговорила совесть.
— Будь уверена, дорогая, что теперь, так же как и
раньше, я не стану навязываться тебе, — сдержанно сказал он. — Брак был
необходим, чтобы восстановить наше положение в обществе, и в этом его
оправдание, хотя были и другие причины, заставившие меня пойти на такой шаг.
От этих слов лицо Сью чуть просветлело.
|