V
Вернувшись, он застал Сью в ее обычном виде.
— Смогу я выйти, чтобы меня не увидели? — спросила
она. — Город еще не проснулся.
— Но ты же еще не завтракала!
— А я и не хочу! Ох, наверное, мне не надо было убегать
из школы! В холодном утреннем свете все выглядит совсем по-другому, верно?
Просто не знаю, что скажет на это мистер Филотсон! Я поступила туда только
потому, что он так хотел. Он — единственный человек на свете, кого я уважаю
или, скорее, побаиваюсь. Надеюсь, он простит меня, но разбранит ужасно!
— Я поеду к нему и объясню… — начал было Джуд.
— Нет, не надо. Какое мне до него дело! Пусть думает
что угодно — все равно я буду поступать, как захочу!
— Но ты только что сама сказала…
— Ну и что? А я все равно буду делать все по-своему и с
ним не посчитаюсь. Я уже решила, как быть, — поеду к сестре одной нашей
ученицы, она приглашала меня к себе. У нее школа возле Шестона, — это милях в
восемнадцати отсюда, — поживу там, пока все уляжется, а потом вернусь в
колледж.
В последнюю минуту она позволила сварить ей чашку кофе на
спиртовке, которую он держал у себя в комнате, чтобы иметь возможность готовить
себе завтрак каждый день перед уходом на работу, когда весь дом еще спал.
— Теперь закуси — и в путь, — сказал он. —
По-настоящему позавтракаешь, когда доберешься до места…
Они потихоньку вышли из дому, и Джуд решил проводить ее до
вокзала. Когда они шли по улице, из окна верхнего этажа высунулась чья-то
голова и тут же спряталась. Сью как будто раскаивалась в своей опрометчивости и
жалела, что подняла бунт; при расставании она пообещала дать знать о себе,
когда ее снова допустят в педагогическую шкблу. Стоя рядом на платформе, они
чувствовали себя несчастными, и было видно, что ему хочется сказать ей еще
что-то.
— Я хочу тебе кое-что сказать, — торопливо
проговорил он, когда подошел поезд. — Одно — теплое, другое — холодное.
— Джуд, — перебила она. — Одно я знаю. Не
надо!
— Что не надо!
— Не надо любить меня! Относись ко мне хорошо — вот и
все!
У Джуда был такой убитый вид, что, прощаясь с ним из окна
вагона, она почувствовала волнение, и жалость. Но вот поезд тронулся, и,
помахав ему своей хорошенькой ручкой, она скрылась из глаз.
В то воскресенье Джуду было в Мелчестере до того тоскливо, а
Соборная площадь казалась до того ненавистной, что он пропустил все службы в
соборе. На следующее утро от нее пришло письмо, которое она со свойственной ей
порывистостью написала, как только добралась до дома своей подруги. Она
сообщала, что доехала благополучно и устроилась хорошо, а дальше писала:
«По правде говоря, милый Джуд, пишу я
тебе по поводу того, что сказала тебе при расставанье. Ты был со мною так добр
и ласков, что как только ты исчез из виду, я вдруг почувствовала, какая я
жестокая и неблагодарная, что сказала тебе такие слова, и совесть не дает мне
покоя. Ты можешь любить меня, Джуд, если хочешь; я ничего не имею против и
никогда уже не скажу тебе — не надо!
Не хочу писать об этом ничего больше.
Ведь ты простишь своей легкомысленной подруге ее жестокость и не сделаешь ее
несчастной, сказав «нет».
Твоя Сью»
Нет нужды говорить, каков был его ответ и как он размечтался
о том, что бы он сделал, будь он свободен; Сью тогда было бы излишне
задерживаться у своей подруги. Он чувствовал, что если бы дело дошло до борьбы
с Филотсоном за обладание ею, победа была бы за ним.
Однако Джуд склонен был придавать записке Сью, посланной в
невольном порыве чувств, большее значение, чем она того заслуживала.
Прошло несколько дней, и он поймал себя на том, что ждет от
нее еще писем. Но писем больше не приходило, и, охваченный сильнейшим
беспокойством, он послал ей снова записку, что собирается навестить ее в одно
из воскресений, — ведь их разделяет всего восемнадцать миль.
Он ждал ответа на второе утро после отправки своего
послания, однако не получил его. Настало третье утро, почтальон прошел мимо.
Была суббота, и в лихорадочной тревоге он отправил Сью коротенькую записку из
трех строк, сообщая, что приедет на следующий день, так как чувствует, что с
ней что-то случилось.
Первой его мыслью было — не слегла ли она после купанья в
реке, но вскоре он сообразил, что в таком случае ему написали бы за нее.
Догадкам был положен конец, когда он в ясное воскресное утро приехал в сельскую
школу близ Шестона; было около двенадцати, и в деревне было безлюдно, словно в
пустыне, так как все прихожане собрались в церкви, откуда время от времени
доносились звучащие в унисон голоса.
Дверь ему открыла девочка.
— Мисс Брайдхед наверху, — сказала она. — Вы
подниметесь к ней?
— Она больна? — поспешно спросил Джуд.
— Да так… Не очень.
Джуд вошел и «поднялся наверх. Когда он ступил на лестничную
площадку, его окликнули по имени. Голос принадлежал Сью, и ему не нужно было
гадать, в какую Сторону повернуть. Он вошел в комнату в двенадцать квадратных
футов и увидел ее, — она лежала в постели.
— Сью! — воскликнул он, садясь возле нее и беря ее
руку. — Как же так? Ты не могла написать мне?
— Нет, не то, — ответила она. — Я на самом
деле сильно простудилась, но все же написать я могла. Я просто не хотела!
— Почему же? Ты меня так напугала!
— Да? Я этого и боялась! Но я решила больше тебе не?
писать. Меня не приняли обратно — вот почему я не могла тебе написать. Дело не
в самом факте, а в причине!
— Ну?
— Мало того что меня не приняли, мне еще дали на
прощанье такой совет…
— Какой?
Она ответила не сразу.
— Я поклялась, что, никогда не скажу тебе, Джуд, — это
так грубо и обидно!
— Касается нас?
— Да.
— Так говори же!
— Ну ладно… Кто-то сочинил о нас вздорную сплетню, и
мне заявили, что мы должны скорее пожениться, чтобы спасти мою репутацию!..
Вот! Я не выдержала и сказала тебе все, а теперь уж жалею об этом.
— Сью, бедняжка!
— Я совсем не так о тебе думаю! Правда, случайно
приходили в голову такие мысли, но пока еще я ни о чем таком не помышляла.
Конечно, я понимаю, что наше родство ничего не значит, раз мы встретились как
совершенно чужие люди. Но выйти за тебя замуж, милый Джуд… ну конечно же, если
бы я на это решилась, мне не следовало бы так часто бывать у тебя. И до того
вечера, когда мне показалось, что ты меня немножко любишь, я даже не
предполагала, что ты помышляешь о женитьбе на мне. Наверное, мне не следовало
проводить с тобой так много времени. Я сама в этом виновата. Я всегда во всем
виновата!
В ее словах звучало что-то надуманное, неестественное, и
обоим стало от этого тяжело на душе.
— Какая же слепая я была вначале! — продолжала
она. — Я совсем не замечала твоих чувств. О, ты нехорошо со мной поступил, да,
да, ты видел во мне возлюбленную и ни слова не говорил об этом, — пусть, мол,
сама догадается! Твое отношение ко мне стало известно, и, разумеется, они
подумали бог знает что! Больше я никогда не доверюсь тебе!
— Да, Сью, — сказал он просто, — я виноват, и
даже больше, чем ты думаешь. Я прекрасно знал, что до последних наших встреч ты
не подозревала о моих чувствах к тебе. Мы встретились как чужие люди, а потому
не думали о нашем родстве, и, признаюсь, я воспользовался этой лазейкой. Но
согласись, что я заслуживаю некоторого снисхождения за то, что, не умея
подавить в себе это грешное, очень грешное чувство, я таил его от тебя.
Она с недоверием взглянула на него и отвела взгляд, словно
боясь, что простит его.
По законам природы и любви поцелуй был бы единственным
подходящим к моменту и настроению ответом, от которого сдержанность Сью,
возможно, чуточку растаяла бы. Многие мужчины откинули бы всякую щепетильность,
несмотря на видимую холодность противной стороны и на две подписи в ризнице
приходской церкви, которую посещала Арабелла. Но Джуд этого не сделал. Ведь он,
собственно, и приехал-то сюда отчасти для того, чтобы поведать Сью свою роковую
историю. Он то и дело порывался начать свой рассказ, но в этот горький для него
час так и не решился. Он предпочел не преступать стоявшей между ними преграды.
— Конечно… я знаю, что… я тебе совершенно безразличен,
— горестно говорил он. — Ты права, так и должно быть. Ты принадлежишь
Филотсону. Он, наверное, уже навещал тебя?
— Да, — коротко ответила она, чуть изменившись в
лице. — Хотя я вовсе не просила его об этом. Ты, конечно, рад, что он
побывал у меня. Ну а я бы не возражала, если б он больше не приходил.
Джуд не знал, что и подумать. Почему она обиделась на него
за честное смирение перед соперником, если сама же отвергла его любовь? Он
перевел разговор на другую тему.
— Все образуется, милая Сью, — сказал он. —
Начальство мелчестерского колледжа — это еще не весь свет. Ты еще будешь
учиться — не в этом, так в другом месте, о чем тут говорить.
— Я посоветуюсь с Филотсоном, — решительно сказала
она.
В это время вернулась из церкви подруга Сью, у которой она
нашла приют, и о личных делах больше не говорили. Джуд ушел под вечер,
бесконечно несчастный. Но все же он видел ее, сидел возле нее. Этим ему
предстоит довольствоваться! до конца своей жизни. Будущему приходскому
священнику не мешает и даже необходим этот урок самоотречения.
Однако, проснувшись на другое утро, он почувствовал против
нее раздражение и решил, что она вела себя неразумно, если не сказать капризно.
И тут же, словно в подтверждение характерной и многое искупающей черты, которую
он уже начал подмечать в Сью, от нее пришло письмо, — как видно, она
написала его почти сразу же после его ухода:
«Прости меня за вчерашние мои капризы!
Я вела себя отвратительно. Я это знаю и ужасно страдаю. Ты не рассердился, и
это так мило с твоей стороны! Джуд, прошу тебя, считай меня по-прежнему своим
другом и союзником, несмотря на все мои грехи. Постараюсь больше так не
поступать.
В субботу я приеду в Мелчестер, чтобы забрать
из П.К. мои вещи и проч. Хочешь, погуляем вместе, с полчасика?
С раскаянием
твоя Сью»
Джуд тотчас же простил ее и попросил в письме, чтобы она,
как приедет, зашла за ним в собор.
|
