V
За сутки до этого Сью написала Джуду следующее письмо:
«Все произошло, как я говорила;
уезжаю завтра вечером. Мы с Ричардом решили, что в сумерках это все будет не
так заметно посторонним. Мне что-то страшно, а потому прошу тебя выйти к
поезду, который приходит в Мелчестер, встретить меня. Я приеду около семи
часов. Уверена, что ты сделаешь это, дорогой Джуд, но все-таки мне тревожно,
так что, пожалуйста, не опаздывай. Он был так добр ко мне.
До скорого свидания!
С.»
Когда омнибус увозил ее — единственную в этот вечер
пассажирку — все дальше и дальше от города на холме, она печально смотрела на
убегающую назад дорогу, но в лице ее не было и тени нерешительности.
Поезд, с которым она уезжала, останавливался на станции
только по требованию, и странно было видеть, что вся эта организованная мощь —
целый железнодорожный состав — должен был замереть на месте ради нее одной —
жены, сбежавшей от своего законного мужа.
Двадцатиминутное путешествие подходило к концу, и она стала
собирать вещи, готовясь к выходу. Когда поезд остановился у платформы в
Мелчестере, чья-то рука толкнула дверь вагона, и Сью увидела Джуда. Он быстро
вошел в купе. На нем был темный праздничный костюм, в руках черный саквояж. Он
выглядел совсем красавцем, и глаза его светились горячей любовью к ней.
— О Джуд! — воскликнула она, сжимая обеими руками
его руку и всхлипывая от долго сдерживаемого волнения. — Как я рада! Мне
выходить?
— Нет, дорогая, я уложил свои вещи и еду с тобой. Кроме
этого саквояжа, у меня есть еще большой баул, он в багаже.
— Не выходить? Разве мы не останемся тут?
— Видишь ли, это невозможно. Нас — меня, по крайней
мере, — здесь хорошо знают, так что я взял билеты до Олдбрикхема и для себя и
для тебя, потому что твой годен только до этой станции.
— А я-то думала, мы останемся здесь, — повторила
Сью.
— Об этом не может быть и речи.
— Да, пожалуй…
— Я не успел предупредить тебя о том, куда я решил
перебраться. Олдбрикхем гораздо крупнее Мелчестера, в нем шестьдесят или
семьдесят тысяч жителей, и о нас там никто ничего не знает.
— Значит, ты бросил работу в здешнем соборе?
— Да. Это вышло как-то вдруг, ведь твое письмо пришло
неожиданно. Строго говоря, меня могли заставить доделать недельное задание, а
отпустили только потому, что я отговорился крайней необходимостью. По твоему
зову, дорогая, я бросил бы работу в любой день. Да и чего бы я не бросил ради
тебя!
— Боюсь, что я причиняю тебе много зла. Испортила твою
церковную карьеру, теперь мешаю успеху в твоем ремесле — всему мешаю!
— Церковь для меня, больше не существует! Не стоит
говорить о ней. Мне не бывать
В рядах воителей святых, что ввысь
Стремятся в пламенном горенье веры
И мнят блаженство обрести, -
если только такое существует. Мое блаженство не на небесах,
а здесь.
— И все-таки я, наверно, очень дурная, что так коверкаю
людские жизни! — воскликнула Сью, заражаясь его волнением.
Но когда они проехали миль десять, душевное равновесие
вернулось к ней.
— Он был так добр, что разрешил мне уехать, —
заговорила она вновь. — А вот записка для тебя, я нашла ее у себя на
туалете.
— Да, он неплохой человек, — согласился Джуд, мельком
пробегая записку. — Мне стыдно, что я ненавижу его за эту женитьбу.
— По всем правилам женского непостоянства я, наверное,
должна сразу влюбиться в него за то, что он так неожиданно и великодушно
отпустил меня, — улыбнулась Сью. — Но, видимо, мне не хватает тепла,
чувства благодарности или чего-то еще, так что даже такое благородство не вызывает
во мне ни любви, ни раскаяния, ни желания оставаться его женой, хоть я и
одобряю такую широту взглядов и уважаю его больше, чем прежде.
— Будь он не так добр, тебе пришлось бы бежать из дому
вопреки его воле, и все сложилось бы для нас куда хуже, — пробормотал
Джуд.
— Ну, этого бы я никогда не сделала!
Джуд задумчиво посмотрел ей в лицо. Потом вдруг поцеловал ее
и хотел поцеловать еще.
— Нет. Только один раз… ну, прошу тебя, Джуд.
— По-моему, это жестоко! — возразил он, но
покорился. — Представь, какая странная вещь, — помолчав, продолжал
он. — Арабелла просит дать ей развод из добрых к ней чувств, как она
пишет. Она хочет стать законной супругой того человека, с которым жила все это
время, и просит помочь ей в этом.
— Ну и что ты ей ответил?
— Согласился. Сперва я боялся, как бы не повредить ей,
если вдруг откроется дело о ее вторичном браке, — ведь я вовсе не желаю ей
зла. В конце концов, она, наверное, ничем не хуже меня! Но здесь об этом деле
ничего не известно, так что, вероятно, процедура развода будет несложной, и
если она хочет начать новую жизнь, то у меня есть все основания не
препятствовать ей.
— И тогда ты будешь свободен?
— Да, свободен.
— Куда же мы едем? — вдруг спросила она с
отличавшей ее в этот вечер рассеянностью.
— В Олдбрикхем, я уже говорил.
— Но ведь мы приедем туда очень поздно?
— Да, я об этом подумал и заказал по телефону номер в
гостинице Общества трезвости.
— Один?
— Да, один.
Сью взглянула на него.
— Ах, Джуд, — она беспомощно припала головой к
вагонной стенке, — я так боялась, что ты сделаешь это и что я ввожу тебя в
заблуждение! Но, право, я не это имела в виду!
Наступила пауза. Джуд: обескураженно уставился на
противоположную скамейку.
— Н-да… — сказал он. — Н-да…
И снова умолк. Видя, как он расстроен, Сью прижалась лицом к
его щеке и прошептала:
— Ну не сердись же на меня, милый.
— Нет, нет, ничего, — ответил он. — Я просто
считал… Ты что же, вдруг передумала?
— Ты не имеешь права задавать мне такой вопрос, и я не
стану на него отвечать, — с улыбкой сказала она.
— Дорогая моя, твое счастье мне дороже всего, и твоя
воля для меня закон, хотя часто мне кажется, что мы вот-вот поссоримся. Не
такой уж я эгоист, надеюсь. Пусть будет по-твоему! Только, быть может, дело тут
не в условностях, а в том, что ты меня просто не любишь! Хоть ты и научила меня
ненавидеть условности, но уж лучше условности, чем то, другое!
Даже в эту располагающую к откровенности минуту Сью не могла
до конца раскрыть перед ним, что, собственно, происходит в ее сердце, и
поспешила найти уклончивый ответ.
— Отнеси это за счет моей застенчивости, естественного
для женщины смущения в такой критический момент. Я, как и ты, могу считать себя
вправе с сегодняшнего дня жить с тобой так, как ты предполагал. Я даже, могу
думать, что в разумно устроенном обществе вопрос об отце ребенка будет таким же
личным делом женщины, как покрой ее белья, и она ни перед кем не будет обязана
в этом отчитываться. Но сейчас я хочу лишь одного — быть чуточку посдержанней,
отчасти, наверное, потому, что своей Свободой я обязана великодушию Филотсона.
Если б я сбежала из дому по веревочной лестнице, а он гнался бы за нами с
пистолетом — тогда другое дело, и я вела бы себя иначе. Не торопи и не осуждай
меня, Джуд! Допустим, что у меня не хватает смелости поступать согласно моим
убеждениям. Я знаю, я жалкая и ничтожная, у меня нет твоей страстности.
— Я думал… Ну, в общем, понятно, что я думал, — только
и ответил он. — Но пусть будет по-твоему. Филотсон, конечно, тоже думал,
как я. Вот послушай, что он пишет.
Джуд развернул привезенную ею записку и прочел вслух:
— «Ставлю Вам единственное условие — будьте ласковы и
снисходительны к ней. Я знаю, что Вы ее любите. Но порой и любовь бывает
жестокой. Вы созданы друг, для друга, это очевидно — для всякого
беспристрастного человека. В моей короткой семейной жизни Вы с самого начала
были «незримым, третьим». Еще раз прошу Вас: берегите Сью!»
— Какой он хороший, правда? — сказала она со
слезами в голосе. — Он так покорно отпустил меня… Пожалуй, даже слишком
покорно, — добавила она, Подумав. — Я никогда не была так близка к тому,
чтобы полюбить его, как в те минуты, когда он заботливо собирал меня в дорогу и
предлагал мне денег. И все же я его не полюбила. Если б я могла хоть чуть-чуть
любить его как жена, я вернулась бы к нему даже теперь.
— Но ведь ты его не любишь?
— Да, это правда… Ужасная правда! Я его не люблю.
— Боюсь, что и меня тоже! — раздраженно вырвалось
у Джуда. — Да и вообще никого, наверно! Когда я сержусь на тебя, Сью, порою мне
кажется, что ты неспособна на настоящую любовь.
— Ну, это несправедливо, не ожидала услышать от тебя
такое! — воскликнула она и, отодвинувшись от него подальше, сурово уставилась в
темноту за окном. Потом, не оборачиваясь, добавила обиженным тоном: — А если
мое чувство к тебе совсем не такое, как у некоторых? Быть с тобой для меня
утонченнейшее наслаждение, и я не хочу его усиливать, не хочу идти дальше,
рискуя потерять все. Я хорошо понимаю риск, с каким связано всякое сближение
женщины с мужчиной. Но ведь мы-то с тобой не просто женщина и мужчина, вот я и
решила довериться тебе, зная, что мое желание для тебя дороже своего. Джуд,
милый, давай не будем больше говорить об этом.
— Ну конечно, раз тебя начинают терзать угрызения
совести… Но ты все-таки любишь меня, Сью? Ну скажи, что любишь! Скажи, что
чувствуешь ко мне хоть четверть, хоть одну десятую того, что я чувствую к тебе,
мне и этого будет довольно!
— Я же позволила тебе поцеловать меня, этим все
сказано.
— Всего-то один разочек!
— Не жадничай!
Он откинулся назад и долго сидел так, не глядя на нее. Ему
вспомнился эпизод из ее прошлого, который она ему рассказала, — история
несчастного кристминстерского студента, — и он думал о том, что, видимо,
теперь настал его черед пройти через те же муки.
— Странно как-то выглядит твое бегство от мужа! —
прошептал он. — А может, я только слепое орудие в твоей игре с Филотсоном?
Честное слово, невольно подумаешь так, глядя на твой чопорный вид.
— Я запрещаю тебе сердиться! — нежно
прошептала Сью, поворачиваясь и придвигаясь к нему. — Ты ведь
все-таки поцеловал меня, и, не скрою, мне было приятно. Только больше я пока не
хочу, не в таком я сейчас настроении, как ты этого не понимаешь!
Он просто не мог противиться её просьбам, и она отлично это
знала. Некоторое время они сидели рядом, взявшись за руки, пока новая мысль не
заставила ее — встрепенуться.
— Я не могу ехать в эту гостиницу после твоей
телеграммы!
— Почему?
— Неужели ты не понимаешь!
— Ну хорошо, в городе, конечно, найдутся и другие
гостиницы. С тех пор как из-за какого-то глупого скандала ты вышла замуж за
Филотсона, мне иной раз кажется, что под личиной независимых взглядов ты
остаешься такой же рабой ходячей морали, как любая другая женщина.
— Во всяком случае, не духовно. Впрочем, я уже сказала:
на практике я куда трусливее, чем в теории. А замуж я вышла не только из-за
скандала. В женщине желание быть любимой часто заглушает голос совести, и хотя
ей претит мысль о том, что она жестоко поступает с мужчиной, она поощряет его
любовь даже тогда, когда она нисколько его не любит. Позже, видя его страдания,
она начинает раскаиваться и готова на все, чтобы искупить свою вину.
— Другими словами, ты безжалостно флиртовала с беднягой
Филотсоном, потом в тебе заговорила совесть, и ты попыталась загладить свою
вину, выйдя за него замуж и чуть не замучив себя до смерти?
— Да, грубо говоря, так оно и было… Это, да к тому же
скандал… Да еще ты скрыл от меня то, что должен был сказать раньше.
Он увидел, что она расстроена и вот-вот заплачет от его
замечаний, и принялся утешать ее:
— Полно, моя хорошая… Прости меня! Или казни, если
хочешь. Ты же знаешь: что бы ты ни делала, ты для меня все на свете!
— Нет, я дурная и беспринципная, и ты это знаешь,
конечно, — сказала она сквозь слезы.
— Я знаю одно — что ты моя дорогая Сью, и никто и ничто
в мире не разлучит меня с тобой!
При всей своей умудренности во многих вопросах Сью все еще
оставалась таким ребенком, что эти слова утешили ее, и к концу пути они снова
были в прекрасном настроении. Около десяти часов поезд прибыл в Олдбрикхем —
главный город Северного Уэссекса. Так как Сью не захотела остановиться в
гостинице Общества трезвости из-за его телеграммы, Джуд навел справки, и
какой-то парень вызвался проводить их в отель «Джордж» и свез туда на тележке
их багаж; это оказалась та самая гостиница, где Джуд останавливался с
Арабеллой, когда они встретились после многих лет разлуки.
Озабоченный их устройством, Джуд не сразу узнал это место,
тем более что они вошли с другого входа. Заняв каждый свой номер, они
спустились вниз поужинать. Воспользовавшись минутной отлучкой Джуда, официантка
обратилась к Сью:
— Мне помнится, мэм, что ваш родственник, или друг, или
кем он там вам приходится, уже останавливался у нас как-то, он приехал так же
поздно, как сегодня, и с ним была жена, эдакая леди, совсем на вас не
похожая...
— Да? — с замиранием сердца: проговорила Сью. —
Должно быть, вы ошибаетесь! Давно это было?
— Месяца два назад. Такая дородная, красивая женщина.
Они занимали вон ту комнату.
Когда Джуд вернулся и сел за ужин, у Сью был унылый и жалкий
вид.
— Джуд, — печально сказала она, прощаясь с ним на
лестничной площадке, — нам с тобой что-то не так хорошо, как раньше! Мне
здесь не нравится — противное место! И тебя я люблю меньше, чем любила.
— Ты чем-то расстроена, дорогая? Откуда такая перемена
в настроении?
— Жестоко было привозить меня сюда!
— Почему?
— Ты был здесь недавно с Арабеллой, вот почему!
— Боже мой!.. — сказал Джуд, озираясь. —
Верно, это та самая гостиница! Но я же этого не знал, Сью. И почему это
жестоко, раз мы находимся здесь сейчас просто как родственники?
— Скажи мне, когда это было. Ну, говори же!
— Накануне того дня, когда мы с тобой встретились в
Кристминстере и вернулись вместе Мэригрин. Я же тебе говорил, что виделся с
нею.
— Ты говорил только, что виделся с нею, но не сказал
мне всего. По твоим словам выходило, что вы встретились как чужие, совсем не
как муж и жена, и что ты с нею не мирился.
— Мы и не мирились, — печально произнес Джуд. — Мне
трудно это объяснить, Сью.
— Ты меня обманул! Ты, моя последняя надежда! Я никогда
тебе этого не прощу, никогда!
— Но ведь ты же сама хочешь, дорогая, чтобы мы были
друзьями, а не любовниками. Это так непоследовательно…
— Можно ревновать и друга!
— Я тебя не понимаю. Мне ничего не разрешается, а тебе
я должен разрешить все. В конце концов, ты тогда была в хороших отношениях со
своим мужем.
— Нет, не была. Как ты можешь так думать, Джуд! Ты хоть
и не намеренно, но обманул меня.
Она так расстроилась, что Джуду пришлось увести ее в номер и
прикрыть Дверь, чтобы их никто не услышал.
— Это та самая комната? По лицу твоему вижу, что та. Я
не желаю здесь оставаться. Какое вероломство — сойтись опять с ней! А я-то
прыгала из окна!..
— Но послушай, Сью, ведь она как-никак была моей
законной женой, если не…
Сью упала на колени перед кроватью, зарылась лицом в одеяло
и заплакала.
— Никогда еще не видел такого безрассудства! Вот уж
поистине собака на сене, — не удержался Джуд. — Ни к тебе не
подступись, ни к кому другому!
— Ну как же ты не понимаешь? Ну почему? А я-то прыгала
из окна! Почему ты такой грубый?
— Прыгала из окна?
— Я не могу этого объяснить!
Он действительно плохо понимал ее. Но все же кое-что понял и
стал любить еще больше.
— Я-то думала, ты с тех пор никого не любил, не хотел
никого на свете, — продолжала Сью.
— Это так и есть. Не любил и не люблю, — ответил
Джуд, расстроенный не меньше, чем она.
— Но ты, наверное, много думал о ней! Иначе…
— Да нет, зачем же… Ты тоже меня не понимаешь, с
женщинами вечно так! Чего ради поднимать столько шуму из-за пустяков?
Подняв голову от одеяла, Сью сказала с обидой:
— Если б не это, я, может, и согласилась бы
остановиться в гостинице Общества трезвости, — как ты хотел, ведь я уже
почти свыклась с мыслью, что я твоя!
— Это не имеет значения, — сухо отозвался Джуд.
— Я считала, что Арабелла тебе больше не жена, раз она
по своей воле ушла от тебя столько лет назад. Такая разлука, как ваша или моя с
Ричардом, — это, по-моему, конец брака.
— Больше я ничего не могу сказать, не задевая Арабеллу,
а отзываться о ней дурно не хочу. Все же должен сказать тебе одно — и,
по-моему, это решает дело. Она вышла замуж за другого самым настоящим образом.
Я узнал об этом только при встрече с нею здесь.
— Вышла за другого? Но это же преступление… По крайней
мере, так принято считать, хотя никто не думает этого всерьез.
— Ну вот, теперь я узнаю в тебе прежнюю Сью. Да, это преступление,
как ты сама это признаешь, хотя и убеждаешь себя в противном. Но я никогда не
донесу на Арабеллу! Особенно теперь, когда угрызения совести заставили ее
просить у меня развода, чтобы законно оформить новый брак. Так что сама
понимаешь, я вряд ли когда-нибудь еще увижусь с ней.
— И ты в самом деле ничего не знал, когда встретился с
ней? — уже мягче спросила Сью, вставая с колен.
— Ничего. Принимая это во внимание, тебе, право, не
следует сердиться, моя милая.
— Я не сержусь. Но в гостиницу Общества трезвости не
пойду.
— Ну и ладно! — засмеялся он. — С меня
довольно и того, что мы вместе. Я, ничтожный смертный, большего и не
заслуживаю, ведь для меня ты словно призрак — бесплотный, нежный и дразнящий.
Когда я обнимаю тебя, мои руки, кажется, вот-вот пройдут сквозь твое
тело, — как сквозь воздух. Прости мне мою, как ты это называешь, грубость
и помни: нас завела в ловушку игра в родственные чувства, когда на самом деле
мы были чужими. Вражда между нашими родителями придавала тебе в моих глазах
особую привлекательность, с какой не сравнится обычная новизна знакомства.
— Прочти мне эти чудесные строчки из «Эпипсихидиона»
Шелли, они будто обо мне написаны, — попросила она, становясь с ним
рядом. — Ты знаешь их?
— Я почти ничего не знаю наизусть, — уныло ответил
он.
— Да? Вот они:
Там было существо, его мой дух
Встречал в своих скитаньях в небесах
. . . . . . . . .
. . . . . . . . .
Для человека слишком хрупок, серафим
Был в женском лучезарном облике
сокрыт…
Нет, это слишком лестно для меня, не буду дальше читать. Но
скажи мне, что это я. Ну скажи!
— Это так и есть, дорогая, это в точности ты.
— Тогда я тебя прощаю! Можешь поцеловать меня вот
тут. — Она осторожно приложила палец к щеке. — Только чтоб поцелуй
был недолгий.
Он послушно выполнил ее приказание.
— Ты ведь очень любишь меня, правда? Хоть сама-то я не…
Ну, да ты понимаешь!
— Да, моя радость! — сказал он со вздохом и,
пожелав ей спокойной ночи, ушел.
|