X
Пришло время закалывать свинью, которую Джуд и его жена всю
осень откармливали в хлеву, и решено было сделать это в самый ранний час, чтобы
не отнимать у Джуда более четверти дня, так как ему еще предстояло идти в
Элфредстон.
Ночь была удивительно тихой. Задолго до рассвета Джуд
выглянул в окно и увидел, что земля покрыта снегом — довольно глубоким для
этого времени года, причем редкие хлопья все еще продолжали падать.
— Боюсь, мясник не сможет прийти, — сказал он
Арабелле.
— Придет. Встань и вскипяти воду, если хочешь, чтобы
Челоу ошпарил тушу. Хотя, по-моему, лучше опалить.
— Встаю, — откликнулся Джуд. — А в моем
родном графстве делают не так.
Не зажигая свечи, он спустился вниз, развел под котлом огонь
и стал подбрасывать в него бобовые стебли; комната озарилась веселым пламенем,
однако весёлость Джуда гасла при одной мысли о том, для чего, собственно, он
разжег огонь, — чтобы вскипятить воду и ошпарить щетину на туше животного,
которое еще было живо и чей голос все время доносился из дальнего угла сада. В
половине седьмого, то есть в час, когда обещал прийти мясник, вода закипела, и
его жена спустилась вниз.
— Челоу пришел? — спросила она.
— Нет.
Они ждали, начинало светать, наступал мертвенно-бледный
снежный рассвет. Арабелла вышла, бросила взгляд на дорогу и, вернувшись,
сказала:
— Не видать его. Небось напился вчера вечером. А снегу
не так уж много, чтобы нельзя было пройти.
— Тогда надо отложить это. Зря воду вскипятили, только
и всего. Возможно, в долине снег глубокий.
— Откладывать нельзя. Свинью больше нечем кормить.
Вчера утром я замешала ей последние остатки ячменя.
— Вчера утром? А что же она с тех пор ела?
— Ничего.
— Как? Голодала?
— Ну да. Мы всегда выдерживаем свинью последние
день-два, чтобы не возиться потом с кишками. Неужели ты не знаешь? Вот
простота!
— Так вот почему она визжит! Бедное животное!
— Хочешь не хочешь, а придется тебе ее заколоть. Я
покажу как. А то и сама это сделаю, наверное, справлюсь. Конечно, лучше бы
Челоу возился с ней, уж больно она здорова. Корзину с ножами и со всем, что
надо, он уже прислал, вот мы и возьмем их.
— Нет уж, не тебе этим заниматься. Раз надо, я заколю
свинью сам, — сказал Джуд.
Он расчистил возле хлева снег, так что получилась площадка
ярда в два, принес табурет и положил рядом ножи и веревки. Малиновка на
соседнем дереве наблюдала эти приготовления, но зловещий вид сцены будущего
заклания не понравился ей, и она упорхнула, хотя и была голодна. Тем временем
Арабелла присоединилась к мужу, и Джуд веревкой в руке прошел в хлев и набросил
петлю на шею испуганному животному, которое хрюкнуло от неожиданности, а потом
зашлось в неистовом визге. Арабелла открыла дверцу хлева, и вдвоем они втащили
свою жертву на табурет, ногами вверх; пока Джуд держал, Арабелла привязывала
свинью, стянув петлей ноги, чтобы она не билась.
Животное начало визжать по-иному. Теперь это был уже не крик
ярости, а крик отчаянья — тонкий, протяжный, безнадежный.
— Честное слово, лучше б ее вообще не было, чем
заниматься таким делом! — воскликнул Джуд. — Я же своими руками вскормил
ее.
— Не будь чувствительным дураком! Возьми-ка нож, вон
тот, длинный. Только смотри, не втыкай слишком глубоко.
— Я заколю сразу, чтобы кончить все побыстрее. Это
главное.
— Не смей! — крикнула она. — Надо обескровить
мясо, а для этого свинья должна умирать медленно. Если мясо будет с кровью, мы
потеряем один шиллинг на каждых двадцати! Надрежь слегка вену, и все. Так меня
учили, я знаю! Хороший мясник всегда медленно спускает кровь. Она должна
умирать восемь — десять минут, не меньше!
— Полминуты, не больше, если это от меня зависит, какое
бы ни получилось мясо, — сказал Джуд твердо.
Срезав с глотки щетину, — он видел, как это делают!
мясники, — он надрезал сало и изо всех сил вонзил нож.
— А, черт бы тебя подрал, — закричала она. —
Не захочешь, да согрешишь. Ты слишком глубоко воткнул! Я же тебя учила…
— Успокойся, Арабелла, имей хоть каплю жалости к
животному!
— Подставь ведро, чтобы собрать кровь, да помалкивай!
Все было сделано, быть может, не очень умело, зато
милосердно. Кровь хлынула потоком, а не засочилась по каплям, как хотела
Арабелла. Предсмертный крик свиньи снова изменился, в третий и последний раз,
теперь это был крик агонии; ее остекленевшие глаза остановились на Арабелле с
красноречивым упреком; животное наконец осознало предательство тех, что
казались единственными ее друзьями.
— Заставь ее замолчать! — сказала Арабелла. — Того
и гляди, к нам начнет сбегаться народ, а я не хочу, чтобы люди знали, что мы
сами занимаемся этим.
И, подняв нож, который Джуд бросил на землю, она вставила
его в рану и перерезала дыхательное горло. Свинья мгновенно замолкла, делая
последние предсмертные вдохи прямо через отверстие.
— Так-то лучше, — сказала Арабелла.
— Мерзкое занятие! — произнес Джуд.
— Но ведь кто-то должен резать свиней.
Животное напряглось и, несмотря на веревку, сделало
последний судорожный рывок. Вытекло со столовую ложку сгустившейся черной
крови, алая кровь не сочилась уже несколько секунд.
— Все. Сейчас сдохнет, — заметила Арабелла. —
Хитрые твари — всегда удерживают эту каплю крови как можно дольше.
Последняя судорога наступила так неожиданно, что Джуд
пошатнулся и опрокинул ведро, куда стекала кровь.
— Ну вот! — вскричала Арабелла, не помня себя от
бешенства. — Теперь я не смогу приготовить кровяную колбасу. Опять убыток,
и все из-за тебя!
Джуд подхватил ведро, но в нем осталось лишь около трети
дымящейся жидкости, большая часть расплескалась по снегу, являя мрачную,
грязную и отвратительную картину для тех, кто видел во всем этом не только
обычный способ получения мяса. Губы и ноздри свиньи посинели, затем побелели,
мускулы на ногах обмякли.
— Славу богу! Все кончено, — сказал Джуд.
— Интересно знать, какое отношение имеет бог ко всей
этой дрызготне! — отозвалась она с презрением. — Должны же бедняки чем-то
жить!
— Знаю, знаю, — ответил он. — Я тебя не виню.
Вдруг они услышали рядом чей-то голос:
— Чисто сработано, молодожены! Мне бы и то лучше не
сделать, будь я проклят, если это не так!
Хриплый голос раздался у калитки, и, оторвав взгляд от места
заклания, они увидели дюжую фигуру мистера Челоу, который перегнулся через
калитку и критически оглядывал их работу.
— Хорошо вам стоять да глазеть! — крикнула
Арабелла. — Из-за того, что вы не пришли вовремя, мясо все кровяное и
наполовину испорчено! Теперь мы потеряем самое меньшее по шиллингу на каждых
двадцати!
Челоу выразил раскаяние.
— Надо было чуток подождать, — сказал он, покачав
головой, — и не браться за это самим, особенно в вашем нынешнем деликатном
положении, сударыня. Для вас это рискованно.
— Об этом не беспокойтесь, — засмеялась в ответ
Арабелла.
Джуд тоже засмеялся, но в его веселости была немалая доля
горечи.
Челоу постарался загладить свою вину, принявшись рьяно
ошпаривать и скоблить свинью. По-мужски Джуд был недоволен собой и своим
поступком, хотя, рассуждая здраво, и понимал, что все бы кончилось тем же,
займись этим кто-нибудь другой. Белый снег, испятнанный кровью такого же
смертного существа, как он сам! казался ему — поборнику справедливости и
христианину — чем-то противоестественным, но как свести тут концы: с концами, он
не знал. Несомненно, жена была права, обозвав его чувствительным дураком.
Он разлюбил теперь дорогу в Элфредстон. Она словно бесстыже
смеялась ему в лицо. Все кругом так упорно напоминало ему о поре его ухаживания
за женой, что, когда только можно было, он всю дорогу туда и обратно, читал на
ходу, лишь бы ничего не видеть вокруг. Но иногда он все же чувствовал, что,
уходя с головой в книги, он не спасается от обыденщины и не обретает никаких
редких идей, — в наше время каждый рабочий читает. Проходя однажды мимо
того места у ручья, где он встретился с нею впервые, он услышал голоса, точно
так же, как и в тот день. Одна из бывших подружек Арабеллы разговаривала с
приятельницей в сарае, причем предметом разговора был он сам, возможно, потому,
что они заметили его издалека. Им было невдомек, что у сарая слишком тонкие
стены и что, проходя мимо, он может слышать их разговор.
— Что там ни говорила это я ее подучила! Волков бояться
— в лес не ходить, сказала я ей. Если б не я, не быть бы ей его хозяйкой.
— По-моему, она прекрасно знала, что у нее ничего нет,
когда сказала ему…
Чему научила Арабеллу эта женщина, чтобы он сделал ее своей
«хозяйкой» или, иначе говоря, женой? Намек звучал отвратительно и так запал ему
в душу, что, дойдя до дому, он не вошел, а перебросил свою сумку с
инструментами Ферез калитку и двинулся дальше, решив проведать свою двоюродную
бабку, а заодно и поужинать у нее.
По этой причине он вернулся домой довольно поздно. Однако
Арабелла все еще была занята делами, перетапливала сало заколотой свиньи, так
как весь День где-то проболталась и отложила работу на вечер. Боясь, что под
впечатлением услышанного он скажет ей что-нибудь такое, о чем потом пожалеет,
Джуд старался помалкивать. Арабелла, наоборот, была очень разговорчива и между
прочим заявила, что ей нужны деньги. А заметив торчащую у него из кармана
книгу, прибавила, что не мешало бы ему зарабатывать побольше.
— Жалованье подмастерья, как правило, и не рассчитано
на то, чтобы содержать жену, голубушка.
— Тогда не следовало тебе ее заводить.
— Перестань, Арабелла! Это уж слишком, ты же знаешь,
как все вышло.
— Перед богом клянусь, я сама думала так, как тебе
говорила. И доктор Вильберт так думал. Тебе просто повезло, что оказалось не
так!
— Я не об этом говорю, — поспешно перебил
он. — Я говорю о том, что было раньше. Твоей вины тут нет, я знаю, но
все-таки те женщины, твои подруги, дали тебе дурной совет. Если б не они или
если б ты не послушалась их, мы были бы сейчас свободны от уз, которые, уж коли
говорить правду, мешают жить и тебе и мне. Как ни печально, но это так.
— Кто тебе сказал о моих подругах? Какой такой совет? А
ну-ка отвечай!
— Да что там говорить…
— Нет, говори — ты должен сказать, или это будет просто
подло!
— Хорошо! — И он осторожно пересказал ей то, что
случайно подслушал. — Только я не хочу больше об этом разговаривать. И давай
прекратим.
Она разом отбросила все попытки оправдаться.
— Что за пустяки! — сказала она, холодно
усмехнувшись. — Каждая женщина имеет право так поступить. Рискует-то она.
— Я с тобой совершенно не согласен, Белла. Она бы имела
это право, если б это не влекло за собой пожизненного наказания для мужчины или
для нее самой, если мужчина подведет; если бы за минутную слабость и
расплачивались минуту или хотя бы год — тогда куда ни шло. Но раз последствия
заходят так далеко, она не смеет расставлять ловушку мужчине, если он честен,
или же себе самой, если он нечестен.
— Что же я должна была делать?
— Не торопить меня. Ну что тебе загорелось
перетапливать это сало на ночь глядя? Будь добра, убери его!
— Тогда придется заняться им завтра утром. Оно может
испортиться.
— Ладно, делай как хочешь.
|
