 Увеличить |
Часть шестая
СНОВА В КРИСТМИНСТЕРЕ
…и весьма изнуряла тело свое и всякое место, украшаемое в
веселии ее, покрыла распущенными волосами своими.
Есфирь
Вдвоем и женщина и я здесь угасаем
И радостно приемлем смерть во тьме.
Р. Браунинг
I
В день их приезда на перроне вокзала толпилось множество
молодых людей в соломенных шляпах, радостно встречавших молодых девушек в
легких ярких платьях, — девушек, в которых явственно проглядывало
фамильное сходство со встречавшими их юношами.
— Как здесь весело! — заметила Сью. — Ах да, ведь
сегодня День воспоминаний! Надо же быть таким хитрым, Джуд! Ты нарочно выбрал
этот день для нашего приезда!
— Да, — спокойно ответил Джуд, беря на руки
младшего ребенка и велев сыну Арабеллы не отставать от них, тогда как Сью вела
за руку старшую малютку. — Я подумал, что мы могли бы приехать и сегодня,
так же, как в любой другой день.
— А тебя это не расстроит? — спросила она,
оглядывая его с тревогой.
— Нет, это не помешает нам устраивать здесь нашу
жизнь, — ответил он. — Дел предстоит много, и прежде всего нужна
квартира.
Оставив багаж и инструменты на вокзале, они отправились
пешком вдоль знакомой улицы и слились с праздничной толпой, двигавшейся
в том же направлении. Дойдя до Перекрестка Четырех Дорог, они только
собрались свернуть в квартал, где можно было рассчитывать найти комнату, как
Джуд, взглянув на часы и на спешившую толпу, сказал:
— Пойдем посмотрим процессию? Бог с ней, с этой
квартирой. Снимем позже.
— А не лучше ли сначала позаботиться о крыше над
головой? — спросила Сью.
Но он был настолько увлечен праздником, что они пошли дальше
по Главной улице; младшего ребенка Джуд нес на руках, Сьюрела за руку малютку
дочь, а сын Арабеллы с задумчивым видом молча шел рядом. В том же
направлении двигались толпы хорошеньких девушек в воздушных нарядах и с ними их
робкие невежественные родители, не знавшие в своей юности, что такое колледж,
зато на лицах сопровождавших их братьев и сынков можно было ясно прочесть
самодовольную уверенность в том, что своим появлением на земле они
облагодетельствовали человечество, не знавшее ранее истинно достойных людей.
— Каждый из этих юнцов напоминает мне о крушении моих
надежд, — промолвил Джуд. — Они наглядное доказательство того, как не надо
быть самонадеянным. Для меня сегодня — День унижения!.. Если б ты, моя милая,
моя дорогая, не пришла мне на помощь, я бы погиб от отчаянья.
По лицу Джуда Сью поняла, что он впадает в свойственное ему
настроение бурного самобичевания.
— Лучше бы мы раньше занялись своими делами,
милый, — ответила она. — Я уверена, что это зрелище не пойдет тебе на
пользу и только разбередит твои старые раны.
— Здесь уж близко, сейчас мы увидим процессию, —
возразил он.
Они свернули влево у церкви с порталом в итальянском стиле и
витыми колоннами, густо заросшими вьющимися растениями, и в конце узкой улицы
Джуд увидел круглое здание театра с хорошо знакомым фонарем наверху; в его
представлении этот фонарь был печальным символом несбывшихся надежд, так как
именно оттуда он в последний раз обозревал Город колледжей в день долгого
размышления, после которого пришел к выводу, что ему никогда не стать одним из
сынов университета.
Сегодня на площади между театром и ближайшим колледжем
стояла выжидающая толпа. Прямо по ее середине, от дверей колледжа до дверей
большого здания, расположенного между ним и театром, тянулся проход,
образованный двумя деревянными барьерами.
— Вот оно, это место, сейчас они должны здесь
пройти! — вскричал Джуд с внезапным волнением.
Он протиснулся сквозь толпу к самому барьеру, по-прежнему
прижимая к груди младенца; Сью с детьми не отставала от него. Напиравшая сзади
толпа шумела, шутила и смеялась, в то время как у боковой двери колледжа один
за другим останавливались экипажи и из них выходили торжественно-величавые
фигуры в кроваво-красных мантиях. Небо затянулось свинцово-серыми тучами, время
от времени слышались отдаленные раскаты грома.
Старичок вздрогнул.
— Совсем как в день Страшного суда! — прошептал
он.
— Это всего-навсего ученые доктора, — успокоила
его Сью.
Крупные капли дождя стали падать им на голову и плечи.
Ожидание становилось тягостным, и Сью вновь выразила желание уйти.
— Теперь уж скоро, — сказал Джуд, не поворачивая к
ней головы.
Но процессия все не появлялась, и кто-то из толпы, чтобы
скоротать время, начал разглядывать здание ближайшего колледжа и
поинтересовался, что б могла означать латинская надпись, выведенная по середине
фасада. Джуд, стоявший рядом, перевел ее и, заметив, что окружающие слушают его
с интересом, стал описывать резьбу карниза, которую изучал много лет назад, и
разбирать некоторые детали каменной кладки на фасадах других городских
колледжей.
Праздная толпа, а с нею и оба полисмена, стоявшие у дверей,
уставились на него, словно ликаоняне на апостола Павла; их поразила горячность,
с которой он обсуждал интересовавший его предмет, и они были удивлены тем, что
приезжий знает о зданиях гораздо больше, чем они сами. Наконец из толпы
раздался голос:
— Знаю я этого парня, он работал тут много лет назад, и
зовут его Джуд Фаули! Помните, ему еще дали кличку «Покровитель Святых Трущоб»,
он тогда еще все к этому подбивался. Теперь, видать, женат, вон и ребенок на
руках. Тэйлор должен его знать, он всех в городе знает.
Голос принадлежал рабочему по имени Джек Стэгг, с которым
Джуду доводилось поправлять каменную кладку колледжей; Оловянный Тэйлор стоял с
ним рядом. Услышав свое имя, он крикнул Джуду через барьер:
— Здорово, приятель! Вижу, ты оказал нам честь своим
посещением!
Джуд утвердительно кивнул головой.
— Но ты, видать, немногого добился в жизни, уехав от
нас!
Джуд согласился с этим.
— Вот разве что обзавелся лишними ртами! —
послышался новый голос, и Джуд узнал в говорившем дядюшку Джо, другого
каменотеса, которого он знал когда-то.
Джуд добродушно ответил, что он этого не оспаривает, и,
слово за слово, между ним и толпой зевак завязалось нечто вроде общей беседы.
Оловянный Тэйлор спросил, помнит ли он все еще символ веры по-латыни и тот
памятный вечер в трактире.
— Но, видать, судьба была, против тебя, — заметил
дядюшка Джо. — Одного упорства здесь мало, согласен?
— Перестань отвечать им! — умоляла Сью.
— Что-то не нравится мне Кристминстер! — прошептал
Старичок, которого совсем затолкали.
Но, оказавшись предметом всеобщего внимания и любопытства,
Джуд не счел нужным утаивать то, в чем не видел ничего зазорного, и через
некоторое время он уже громко говорил, обращаясь ко всей толпе:
— Друзья мои! Вопрос, с которым я столкнулся, — трудный
вопрос для каждого молодого человека, и тысячи людей в наши неспокойные времена
взвешивают его: оставаться ли им бездумно на том пути, куда определила их
жизнь, не считаясь с их склонностями и влечениями, или изменить свою жизнь
соответственно своему призванию. Я пытался сделать последнее и потерпел
неудачу. Но я не считаю, что моя неудача доказывает неправильность выбранного
мною пути или что мой успех доказал бы его правильность, хотя именно так
принято оценивать подобные поступки в наши дни; я хочу сказать — не по здоровой
основе, заложенной в них, а по их исходу, который более или менее зависит от
воли случая. Стань я в конце концов одним из тех джентльменов в красно-черных
мантиях, которые выходят вон там из экипажей, всякий сказал бы: «Посмотрите,
как мудро поступил тот молодой человек, последовав своим естественным
склонностям!» Но если я кончил тем же, с чего начал; все скажут: «Посмотрите,
вон дурень, вообразил о себе невесть что!»
И не недостаток воли, а бедность привела меня к поражению.
Потребовалось бы два или три поколения, чтобы сделать то, что я пытался сделать
в течение одного, и мои побуждения, мои привязанности, — быть может, их
следовало бы назвать пороками, — были слишком сильны, чтобы человеку
непривилегированному удалось стать одним из достопочтенных граждан страны, ибо
для этого ему следовало бы быть холодным, как рыба, И эгоистичным, как свинья.
Можете насмехаться надо мной — не возражаю, так как, несомненно, я самый
подходящий для этого объект. Но если бы вы знали, что я пережил за последние
несколько лет, вы бы пожалели меня. И если бы они знали, — Джуд кивнул в
сторону колледжа, к которому один за другим прибывали члены университетской
коллегии, — очень может быть, что и они тоже пожалели бы меня.
— А ведь он и вправду выглядит совсем больным и
изможденным, — заметила какая-то женщина.
Лицо Сью выразило страдание. Она стояла рядом с Джудом, но
ее заслоняла толпа.
— Прежде чем умереть, я, возможно, мог бы принести
некоторую пользу — мог бы с успехом послужить поучительным, но страшным
примером того, чего не следует делать, — продолжал Джуд с нотками горечи в
голосе, хотя говорить он начинал довольно спокойно. — Возможно, я стал
всего-навсего жалкой жертвой того морального и общественного беспокойства,
которое многих делает несчастными в наши дни!
— Не говори им этого! — со слезами на глазах
прошептала Сью, видя, в каком он состоянии. — Это неверно. Ты достойно,
боролся, стремясь приобрести знания, и только самые подлые души могут осудить
тебя!
Джуд обхватил ребенка поудобнее и сказал в заключение:
— То, чем я кажусь, — бедный, больной человек, —
это еще не самое страшное. Я блуждаю в хаосе принципов, иду ощупью в темноте,
мои поступки продиктованы инстинктом, а не примером. Восемь или девять лет
назад, когда я впервые явился сюда, у меня были четкие, твердые убеждения, но я
мало-помалу растерял их, и чем дольше я живу, тем меньше во мне уверенности в
себе. Мне кажется, что единственное жизненное правило, которым я теперь
руководствуюсь, — это следовать побуждениям, не причиняющим вреда мне и
другим и доставляющим радость моим любимым. Так вот, господа, вы спрашивали
меня, как я поживаю, и я вам рассказал. Пусть это послужит вам на пользу!
Больше я вам ничего не могу объяснить. Чувствую только, что-то неладно с нашими
общественными порядками, но что — это уж пусть скажут умные головы, не мне
чета, если вообще суждено докопаться до этого в наше время. «Ибо кто знает, что
хорошо для человека в жизни? И кто скажет человеку, что будет после него под
солнцем?»
— Слушайте, слушайте! — пронеслось в толпе.
— Хорошая проповедь! — заметил Оловянный Тэйлор. И
добавил тихо, обращаясь к соседям: — Проповедники, что шныряют тут повсюду и
подрабатывают тем, что заменяют наших преподобных отцов, когда те хотят
устроить себе день отдыха, — эти за такую проповедь слупили бы не меньше
гинеи, верно я говорю? Клянусь, ни один не взял бы меньше! Да ему еще нужно
было бы написать ее заранее. А тут кто выступает? Рабочий.
В этот момент, как бы иллюстрируя слова Джуда, подъехал кеб
с запоздалым доктором в мантии. Кучер не сумел остановить лошадь у самого
подъезда, и запыхавшийся седок, выскочив из экипажа, бросился к двери. Кучер
же, слезши с козел, стал пинать лошадь ногой в живот.
— Если у ворот колледжа в самом религиозном и самом
просвещенном городе мира могут происходить подобные сцены, — заметил Джуд, —
скажите, далеко ли мы ушли?
— Эй, ты, потише! — крикнул один из полисменов,
который вместе с товарищем открывал широкие ворота напротив колледжа. —
Придержи-ка язык, любезный, пока не пройдет процессия.
Дождь усилился, и все, у кого были зонты, открыли их. У
Джуда зонта не было, а у Сью был лишь маленький, скорее от солнца, чем от
дождя. Она была бледна, но Джуд ничего не замечал.
— Уйдем отсюда, милый, — прошептала она, стараясь
прикрыть его своим зонтиком. — Подумай, у нас нет квартиры, все наши вещи
на вокзале, и ты еще не совсем здоров. Боюсь, сырость тебе повредит.
— Они уже выходят! Еще минутку — и пойдем, —
сказал он.
Раздался перезвон шести колоколов, в окнах окружающих домов
стали появляться любопытные лица, и показалась процессия руководителей
колледжей и новоиспеченных докторов, их фигуры в красно-черных мантиях
пересекали поле зрения Джуда, как недосягаемые планеты объектив телескопа.
По мере того как они проходили, знающие люди называли
каждого по фамилии, а когда они подошли к старинному круглому театру,
построенному Реном, раздалось громкое «ура».
— Пойдем туда! — воскликнул Джуд и, не замечая
дождя, который лил теперь не переставая, кружным путем повел их к театру.
Здесь они встали на солому, постланную, чтобы заглушать
неуместный стук колес проезжавших экипажей. Странные, потрескавшиеся от времени
и непогоды каменные бюсты вокруг здания взирали своим холодным, безжизненным
взором на происходящее и, казалось, особенно внимательно смотрели на
забрызганных грязью Джуда, Сью и их детей — нелепых существ, неведомо зачем
забредших сюда.
— Как бы мне хотелось туда! — с горячностью
воскликнул Джуд. — Смотру окна открыты, и с этого места я, быть может, расслышу
латинскую речь!
Однако за раскатами органа и криками «ура» после каждой речи
стоявший под дождем Джуд не много улавливал из того, что говорилось по-латыни —
лишь изредка какое-нибудь звучное слово на «um» или «ibus».
— Так мне, видно, и оставаться здесь чужим, — вздохнул
он спустя несколько минут. — Ну, теперь пойдем, моя терпеливая Сью. Какая
ты добрая — ждать меня под дождем, потворствуя моей безрассудной страсти! Не
буду больше думать об этом проклятом, дьявольском месте, клянусь, не буду! Но
отчего ты вся задрожала, когда мы стояли у барьера? И какая ты бледная, Сью!
— В толпе, на другой стороне, я увидела Ричарда.
— А! В самом деле?
— Он, наверное, как и все мы, совершил сюда
паломничество, чтобы поглядеть на празднество, так что, надо думать, он живет
где-то здесь неподалеку. Он ведь тоже стремился попасть в университет, но не
так настойчиво, как ты. Мне кажется, меня он не видел, но наверняка слышал, как
ты разговаривал с толпой. Только, видимо, не обратил особенного внимания.
— А если даже он видел тебя? Ты больше не казнишь себя
воспоминаниями, Сью?
— Пожалуй, нет. Но я слабая. Хоть я и уверена, что у
нас все будет благополучно, я почему-то испугалась его. Меня охватывает
какой-то трепет, даже ужас перед условностями, в которые я не верю. По временам
это находит на меня, парализует, и тогда становится так тоскливо!
— Ты устала, Сью. Я совсем про это забыл, дорогая!
Сейчас же уйдем отсюда.
Они отправились искать квартиру и вскоре нашли подходящее
место в Милдью-Лейн, показавшееся Джуду прямо неотразимым, но не вызвавшее
такого восторга у Сью. Это был узкий переулок, упиравшийся в глухую стену
одного из колледжей. Маленькие дома тонули в тени, отбрасываемой высокими
зданиями колледжа, жизнь в которых так мало походила на жизнь людей в переулке,
словно здания эти были на другом конце света, а не отделялись от переулка лишь
толщиною стены. Тут-то на трех домах и висели объявления о сдаче комнат; они
постучали в дверь одного дома, и им открыла женщина.
— Ш-ш… Слушайте! — вдруг сказал Джуд вместо
приветствия.
— Что слушать?
— А колокола… Только в какой же это церкви звонят?
Кажется, что-то знакомое.
Еще в одном месте ударили в колокола, на этот раз где-то
совсем близко.
— Не знаю, где звонят, — отрезала квартирная
хозяйка. — Вы для того и постучали, чтобы спросить меня об этом?
— Нет, — спохватился Джуд. — Нам нужна
комната.
Женщина с минуту испытующе рассматривала Сью.
— У нас все занято, — сказала она и закрыла дверь.
Джуд опешил; на лице старшего мальчика отразилось страдание.
— Джуд, — сказала Сью. — Дай я попробую. Ты
не умеешь.
Они нашли по соседству другой дом, но здесь хозяйка, оглядев
не только Сью, но и мальчика с двумя малютками, сказала вежливо:
— Простите, но мы не сдаем помещения жильцам с
детьми, — и тоже закрыла дверь.
Губы младшего ребенка искривились, и он беззвучно
расплакался, словно чуя нависшую над ними беду. Старший мальчик вздохнул.
— Не нравится мне Кристминстер! — промолвил
он. — Что это за большие дома? Тюрьмы?
— Нет, колледжи, — ответил Джуд. — Быть может, и
ты когда-нибудь будешь учиться в одном из них.
— А мне и не хочется, — возразил мальчик.
— Попробуем еще раз, — сказала Сью. — Вот только
поплотнее запахну накидку… Сменить Кеннетбридж на этот город — все равно что
прийти от Кайафы к Пилату. Ну, как я сейчас выгляжу, дорогой?
— Теперь никто ничего не заметит, — ответил Джуд.
Оставался еще один дом и они сделали третью попытку. Здесь
хозяйка оказалась любезнее, но помещение, которое она сдавала, было настолько
тесное, что она согласилась оставить у себя только Сью и детей, а Джуду
предложила поискать себе другое место для ночлега. Время было позднее, и им
поневоле пришлось согласиться. Плата за жилье, о которой они договорились с
хозяйкой, была им явно не по карману, но особенно разбираться не
приходилось, — по крайней мере, до тех пор, пока Джуд не подыщет для
всех что-нибудь более подходящее. Сью заняла комнату на втором этаже окнами во
двор, к которой примыкало еще что-то вроде чулана, где можно было поместить
детей. Джуд остался выпить чашку чаю и очень обрадовался, обнаружив, что из
окна комнаты видна задняя стена еще одного из колледжей. Затем, поцеловав всех
четверых, он ушел, чтобы взять на вокзале кое-какие необходимые вещи и поискать
себе кров.
После его ухода квартирная хозяйка поднялась к Сью поболтать
с ней и разузнать кое-что о семье, которую она приютила. Сью, не умевшая
кривить душой, чистосердечно рассказала ей о затруднениях и скитаниях, выпавших
на их долю за последнее время, и была страшно поражена, когда хозяйка вдруг
спросила:
— А вы действительно замужем?
Сью сначала заколебалась, но, повинуясь безотчетному
движению души, рассказала ей, как она и ее теперешний муж были несчастны в
своем первом супружестве, как, желая быть всегда вместе, они два или три раза
собирались обвенчаться, но не находили в себе мужества это сделать, страшась,
как бы новый нерасторжимый союз не убил их любовь. Так что сама себя она
считает замужней, ну а по понятиям других, она — незамужняя.
Смущенная женщина ушла вниз, а Сью в задумчивости села у
окна и принялась глядеть на дождь. Вскоре тишина была нарушена звуком голосов —
мужского и женского, доносившихся снизу, из коридора. Хозяйка рассказывала
возвратившемуся мужу о новых жильцах, которым она в его отсутствие сдала
комнату.
Внезапно послышался гневный голос мужа:
— На что нам эта женщина? Еще родит здесь, пожалуй! И
ведь говорил я тебе, что не желаю иметь в доме детей! Передняя и лестница
только что выкрашены, как раз затопчут! Уже по одному тому, как они появились,
можно было догадаться, что тут что-то не так! Взяла целую семью, а я хотел
одного человека.
Жена возражала, но муж, по-видимому, все же настоял на
своем, так как вскоре в дверь тихо постучали и на пороге появилась хозяйка.
— К сожалению, должна сказать, мэм, что я не могу сдать
вам комнату на неделю. Муж возражает, и мне приходится просить вас выехать.
Можете переночевать у нас, потому что уже поздно, но я буду вам очень
признательна, если вы съедете завтра утром.
Сью знала, что вправе пользоваться комнатой всю неделю, но
не хотела ссорить между собой мужа и жену и пообещала сделать, как ее просят.
Когда женщина ушла, Сью снова выглянула в окно. Дождь
перестал, и она сказала мальчику, что сейчас они уложат спать малюток, а потом
пойдут искать другое жилье, чтобы обеспечить себя пристанищем на завтрашний
день и не оказаться в таком положении, как сегодня.
Поэтому они не стали распаковывать чемоданы, только что
присланные Джудом с вокзала, а вышли из дома и пошли по мокрым, но оживленным
улицам города; Сью решила не расстраивать Джуда вестью о том, что им отказано
от комнаты, думая, что у него и так, наверное, душа не на месте, пока он ищет
себе кров. Вместе с мальчиком она заходила то в одну улицу, то в другую, но на
этот раз ей повезло еще меньше, чем с Джудом; она обошла больше десятка домов,
и ни в одном ей не обещали комнату на завтра. Квартирные хозяйки с недоверием
смотрели на женщину и ребенка, явившихся в сумерках искать себе пристанища.
— Лучше бы мне не родиться, правда? — тревожно
спрашивал мальчик.
Выбившись из сил, Сью вернулась в дом, где ее пребывание
было нежелательно, но где она могла хотя бы переночевать. Джуд заходил в ее
отсутствие и оставил свой адрес, но, зная, что он еще очень слаб, она решила не
беспокоить его до следующего дня.
|
