VII
С той недели Джуд Фаули и Сью больше не появлялись на улицах
Олдбрикхема.
Никто не знал, куда они уехали, да и никто этим не
интересовался. Однако всякий, кто захотел бы проследить пути этой неприметной
пары, без особого труда обнаружил бы, что они, пользуясь особенностью профессии
Джуда, переезжали с места на место и вели полукочевой образ жизни, который на
первых порах даже доставлял им некоторое удовольствие.
Как только до Джуда доходили слухи, что где-то
предполагаются каменотесные работы, он тотчас же отправлялся туда, отдавая
предпочтение местам, наиболее отдаленным от тех, где он или Сью жили раньше.
Там Джуд оставался на более или менее долгий срок, в зависимости от продолжительности
работы, а затем переезжал на новое место.
Так жили они два с половиной года. За это время Джуду
случалось и обтачивать каменные крестовины окон в загородных особняках, и
устанавливать парапет для городской ратуши, и облицовывать тесаным камнем гостиницу
в Сэндборне и музей в Кэстербридже; бывал он и в Иксонбери, и в
Стоук-Бэрхиллзе. Позже он попал в Кеннетбридж — небольшой процветающий городок
милях в двенадцати южнее Мэригрин; никогда он еще не работал так близко от
родной деревни, удерживаемый болезненным страхом при мысли, что его станут
расспрашивать о его жизни те, кто был знаком с ним в пору его пылкой
многообещающей юности, посвященной занятию науками и закончившейся
кратковременным неудачным браком.
В одних местах он задерживался на несколько месяцев, в
других всего лишь на несколько недель. Внезапное и странное отвращение к работе
в церквях, — как епископальных, так и нонконформистских, — вдруг
родившееся у него из мучительного чувства своей непонятости, одиночества,
осталось и после того, как он обрел душевное равновесие, и объяснялось оно не
столько страхом перед новыми гонениями, сколько болезненной щепетильностью, не
позволявшей ему искать работу у тех, кто не одобрил бы его образа жизни, а
также сознанием разрыва между его прежними идеалами и нынешними поступками, ибо
от убеждений, с которыми он когда-то пришел в Кристминстер, почти ничего не
осталось. На жизнь он теперь смотрел примерно так же, как Сью в пору их первого
знакомства.
В майский субботний вечер, почти три года спустя после того,
как Арабелла наблюдала Джуда и Сью на сельскохозяйственной выставке, некоторые
из тех, кому довелось там встретиться, свиделись вновь.
В Кеннетбридже шла весенняя ярмарка, и хотя размах
этого старинного торжища был совсем не тот, что в прежние времена, на
длинной прямой улице города около полудня царило необычное оживление. В этот
час в Кеннетбридж, вместе с другими экипажами, въехала по северной дороге
легкая двуколка и остановилась у дверей гостиницы Общества трезвости. Из
двуколки вышли две женщины: та, что правила лошадью, обычная крестьянка на вид,
и другая, крепкая и хорошо сложенная, в глубоком вдовьем трауре. Мрачный цвет и
строгий покрой ее одежды как-то не вязались с пестротой и сутолокой
провинциальной ярмарки.
— Я только разузнаю, где это находится, Энни, — сказала
вдова своей спутнице, когда лошадь и двуколку принял вышедший к ним слуга, — а
потом вернусь сюда, и мы с тобой перекусим. Я еле ноги таскаю от голода.
— Очень хорошо, — ответила другая женщина, — хотя я
охотнее остановилась бы в «Шахматной доске» или «Флаге». Не очень-то много
получишь в этих домах трезвости.
— Не надо предаваться чревоугодию, дитя мое, — с
укоризной возразила особа в трауре. — Это вполне пристойное место. Так
вот, мы встретимся здесь через полчаса… или, может быть, все-таки пойдешь со
мной посмотреть, где будет заложена новая церковь?
— Мне это неинтересно. Потом все расскажешь.
Спутницы отправились каждая по своим делам; женщина в трауре
шла твердым, уверенным шагом, всем своим видом показывая, что она не имеет ничего
общего с окружающей ее пестрой толпой. Справляясь о дороге, она пришла к месту,
огороженному забором, за которым виднелся котлован, предназначенный для
фундамента здания; на досках забора висело несколько объявлений, возвещающих о
том, что первый камень часовни будет заложен в три часа дня лондонским
проповедником, пользующимся большой популярностью среди своей паствы.
Внимательно прочитав эти объявления, вдова в трауре
двинулась в обратный путь, с досужим видом наблюдая за движением и сутолокой
ярмарки. Вскоре ее внимание привлек небольшой лоток с пирожками и имбирными
пряниками; он был накрыт безупречно чистой скатертью, и стоял между более
затейливыми сооружениями из дерева и холста. Хозяйка лотка была молодая
женщина, видимо, неопытная в торговом деле; ей помогал мальчик с лицом
восьмидесятилетнего старика.
— Вот тебе на! — пробормотала про себя
вдова. — Да это его жена Сью… если они вообще женаты! — Она приблизилась к
ларьку и приветливо проговорила: — Здравствуйте, миссис Фаули.
Сью вспыхнула, узнав Арабеллу под креповой вуалью.
— Добрый день, миссис Картлетт, — сухо ответила она. Но
голос ее несколько смягчился, как только она заметила на Арабелле траур. —
Как?.. Неужели вы потеряли…
— Моего бедного мужа, да-да! Он внезапно скончался
шесть недель назад и оставил меня не очень-то обеспеченной, хоть он и был мне
добрым мужем. Если трактиры и приносят доход, то все забирают себе те, кто
производит спиртное, а не те, кто им торгует… Ну, а ты как поживаешь, малыш?
Наверно, не узнал меня?
— Нет, узнал. Вы та тетя, которую я сначала считал
своей мамой, но потом понял, что вы вовсе не моя мама, — ответил Старичок на
уэссекском диалекте, который он к тому времени полностью освоил.
— Так, так. Впрочем, это неважно. Я твой друг.
— Джуд, — обратилась к мальчику Сью, — сходи
с подносом на вокзал, по-моему, должен прийти еще один поезд.
Когда мальчуган ушел, Арабелла продолжала:
— Да, из бедняжки красавца не выйдет! Неужто он и
вправду не знает, что я его мать?
— Не знает, но чувствует, что с его происхождением связана
какая-то тайна, — только и всего. Джуд собирается рассказать ему все,
когда он станет старше.
— С чего это вы затеяли торговать пряниками? Вот
удивительно!
— Это мы так, на время придумали, пока находимся в
затруднительном положении.
— Значит, вы все еще живете с ним?
— Да.
— Замужем?
— Конечно.
— И детишки есть?
— Двое.
— И, вижу, ожидаете третьего?
От грубости и бесцеремонности вопроса Сью болезненно
сжалась, и ее нежный маленький рот дрогнул.
— О господи!.. Я хочу сказать, слава богу! О чем же тут
плакать! Многие гордились бы на вашем месте!
— А я и не стыжусь… напрасно вы так думаете! Но порой
мне кажется так ужасно и трагично — производить на свет живые существа!.. Для
этого надо быть очень самонадеянной… И вот я задаю себе вопрос, дано ли мне на это
право?
— А вы не задумывайтесь над этим, милочка. Но вы мне
так и не сказали, с чего вам вздумалось заняться таким делом. Джуд был раньше
таким гордецом, что далеко не всякое занятие считал для себя подходящим, не
говоря уж о торговле с лотка!
— Возможно, мой муж немного изменился с тех пор. Думаю,
теперь он уж не такой гордый! — Губы Сью дрогнули снова. — Ну, а мне
пришлось заняться торговлей после того, как Джуд простудился. Как-то в начале
года он облицовывал стены мюзик-холла в Куортершоте, шел проливной дождь,
работа была спешная, и надо было закончить ее к сроку. Теперь ему лучше, но
болел он долго и тяжело. С нами живет старушка вдова, наша старинная
приятельница, она помогала нам во время его болезни, но скоро она уезжает.
— Ну, а что касается меня, я тоже, благодарение богу,
достаточно уважаемая особа и после утраты мужа стала ко всему относиться
серьезнее… Но почему все-таки вы выбрали именно пряники?
— Чисто случайно. Джуд с детства обучался ремеслу
булочника, и ему пришло в голову попробовать делать пряники, тем более что этим
можно заниматься, не выходя из дому. Мы называем их «кристминстерские пирожки».
Их очень Охотно берут.
— Никогда таких не видела. Скажите на милость! Да тут и
окна, и башни, и шпили! К тому же они, ей-богу, очень вкусные! — Не
спросив разрешения, она взяла пряник и бесцеремонно его ела.
— Да, — сказала Сью, — они воплощают воспоминания Джуда
о кристминстерских колледжах. Как видите, тут и окна с ажурными переплетами, и
галереи. Ему взбрело в голову делать их из теста.
— Все еще сходит с ума по Кристминстеру, даже когда
лепит свои пряники! — рассмеялась Арабелла. — Как это на него похоже!
Просто одержимый! Наверное, теперь уж он навсегда останется таким чудаком!
Сью вздохнула, и на лице ее отразилось страдание — она не
могла слышать, когда осуждали Джуда.
— Неужто вы сами-то не считаете его чудаком? Бросьте!
Уж, верно, считаете, как бы сильно его ни любили!
— Конечно, Кристминстер для него нечто вроде навязчивой
идеи, и он никогда от этого не излечится. Он до сих пор видит в нем рассадник
возвышенных и смелых мыслей, тогда как на самом деле это просто сборище
заурядных школьных учителей, отличительная черта которых — рабское
преклонение перед традициями.
Арабелла с насмешливым любопытством смотрела на свою
собеседницу, — ее не столько удивлял смысл ее слов, сколько ее манера
выражаться.
— Чудно слышать такое от торговки пряниками! Почему вы
снова не пойдете в учительницы?
Сью покачала головой.
— Меня не возьмут.
— Из-за развода?
— Да, и еще по другим причинам. Впрочем, я и не стремлюсь
к этому. Мы отказались от всяких честолюбивых замыслов и были очень счастливы,
пока он не заболел.
— Где вы живете?
— Мне бы не хотелось отвечать на этот вопрос.
— Здесь, в Кеннетбридже?
По выражению лица Сью Арабелла поняла, что угадала.
— А вот и малыш возвращается! — продолжала
она. — Мой сын и Джуда!
Глаза Сью сверкнули.
— Вам не к чему лишний раз мне об этом
напоминать! — воскликнула она.
— Ладно, хотя я, может, и не прочь забрать его к себе.
Но ей-богу, — ах, грех сказать, да сказала такое слово, — мне жаль
отнимать его у вас… Правда, у вас и своих достаточно, зато мальчуган в хороших
руках, уж это-то я знаю. И я не из таких, что идут наперекор воле господа бога.
Теперь я стала другой.
— Неужели? Как бы я хотела научиться смирению!
— А вы попытайтесь, — ответила вдова с видом
человека, нисходящего до собеседника с безмятежных высот своего духовного и
социального превосходства. — Хвалиться тем, что прозрела, не стану, но
теперь уж я не та, что раньше. Как-то после смерти Картлетта я проходила мимо
церкви по соседней улице и вошла туда, чтобы укрыться от ливня. После тяжелой
утраты мне необходима была чья-то поддержка, ну а поскольку это праведнее, чем
джин, я стала аккуратно ходить в церковь и обрела там успокоение. Но мне
пришлось расстаться с Лондоном, и теперь я живу в Элфредстоне с моей подружкой
Энни, чтобы быть поближе к родным местам. Сюда-то я приехала не ради ярмарки.
Просто сегодня днем известный лондонский проповедник будет закладывать здесь
первый камень новой часовни, вот мы с Энни и явились сюда. Ну, а теперь мне
пора — она ждет меня.
Арабелла попрощалась с Сью и ушла.
|
