
Увеличить |
ГЛАВА XXX
ПРОЩАНИЕ
Что ж,
я-то сам обрел пристанище, однако на моей совести оставался Алан, которому я
столь многим был обязан; а на душе тяжелым камнем лежала и другая забота: Джеме
Глен, облыжно обвиненный в убийстве. То и другое я наутро поверил Ранкилеру,
когда мы с ним часов примерно в шесть прохаживались взад-вперед перед замком
Шос, а вокруг, сколько хватало глаз, простирались поля и леса, принадлежавшие
когда-то моим предкам, а ныне мои. Хоть и о мрачных предметах велась беседа, а
взгляд мой нет-нет да и скользил любовно по этим далям, и мое сердце екало от
гордости.
Что у
меня прямой долг перед другом, стряпчий признал безоговорочно. Я обязан, чего
бы мне то ни стоило, помочь ему выбраться из Шотландии; на участие в судьбе
Джемса он смотрел совсем иначе.
— Мистер
Томсон — это особая статья, — говорил он, — родич мистера Томсона —
совсем другая. Я не довольно осведомлен о подробностях, но, сколько понимаю,
дело решается не без вмешательства могущественного вельможи (мы будем, с вашего
дозволения, именовать его Г.А.[17]),
который, как полагают, относится к обвиняемому с известным предубеждением.
Г. А.,
спору нет, дворянин отменных качеств, и все же, мистер Дэвид, timeo qui nocuere
deos.[18]
Если вы своим вмешательством вознамеритесь преградить ему путь, к отмщению,
помните, есть надежный способ отделаться от ваших свидетельских показаний:
отправить вас на скамью подсудимых. А там вас ожидает столь же горестная
участь, что и родича мистера Томсона. Вы возразите, что невиновны — так ведь и
он неповинен. А быть судиму присяжными-горцами по поводу горской усобицы и
притом, что на судейском кресле горец, — от такого суда до виселицы рукой
подать.
Честно
говоря, все эти доводы я и сам себе приводил, и возразить мне было нечего; а
потому я призвал на помощь все простодушие, на какое был способен.
— В
таком случае, сэр, — сказал я, — мне, видно, ничего не останется, как
пойти на виселицу?
— Дорогое
дитя мое, — вскричал Ранкилер, — ступайте себе с богом и делайте, что
считаете правильным! Хорош же я, что в свои-то лета наставляю вас на путь
постыдный, хоть и надежный. Беру назад свои слова и приношу вам извинения.
Ступайте и исполните свой долг и, коль придется, умрите на виселице честным
человеком. В жизни бывает кое-что похуже виселицы.
— Немногое,
сэр, — с улыбкой заметил я.
— Нет,
сэр, позвольте! — вскричал он. — Очень многое. За примером ходить
недалеко, вот дяде вашему раз в двадцать лучше бы и пристойней болтаться на
виселице!
Сказав
это, он воротился в замок (все еще в сильном возбуждении: видно, порыв мой
очень пришелся ему по нраву) и принялся составлять для меня два письма, поясняя
тем временем их назначение.
— Вот
это, — говорил он, — доверительное письмо моим банкирам из Британского
Льнопрядильного кредитного общества с просьбою открыть вам кредит. Все ходы и
выходы вам подскажет мистер Томсон, он человек бывалый, вы же с помощью этого
кредита добудете средства для побега. Надеюсь, вы будете рачительным хозяином
своим деньгам; однако по отношению к такому другу, как мистер Томсон, я
позволил бы себе даже расточительство. Что же касается родича его, тут для вас
самое лучшее проникнуть к Генеральному прокурору, все ему рассказать и
вызваться в свидетели; примет ли он ваше предложение, нет ли — это совсем
другой вопрос, который будет зависеть уже от Г. А. Теперь, чтоб вас достойным
образом представили Генеральному прокурору, я вам даю письмо к вашему ученому
тезке, мистеру Бэлфуру из Пилрига, коего высоко почитаю. Для вас приличней быть
представлену человеком одного с вами имени, а владелец Пилрига в большой чести
у правоведов и пользуется расположением Генерального прокурора Гранта. На вашем
месте я не обременял бы его излишними подробностями. И знаете что? Думаю, нет
никакой надобности упоминать ему про мистера Томсона. Старайтесь перенять
побольше у мистера Бэлфура, он образец, достойный подражания, когда же будете
иметь дело с Генеральным прокурором, блюдите осмотрительность, и во всех
усилиях ваших, мистер Дэвид, да поможет вам господь!
Засим он
распрощался с нами и в сопровождении Торренса направился к паромной переправе,
а мы с Аланом, в свой черед, обратили стопы свои к городу Эдинбургу. Мы шли
заросшей тропинкой мимо каменных столбов и недостроенной сторожки и все
оглядывались "а мое родовое гнездо. Замок стоял пустынный, огромный,
холодный и словно нежилой; лишь в одномединственном окошке наверху подпрыгивал
туда-сюда, вверх-вниз, как заячьи уши в норе, кончик ночного колпака. Неласково
встречали меня здесь, недобро принимали; но хоть по крайней мере мне глядели
вслед, когда я уходил отсюда.
Неторопливо
шли мы с Аланом своим путем, на разговор, на быструю ходьбу что-то не тянуло.
Одна и та же мысль владела обоими: недалека минута разлуки; и память о минувших
днях томила и преследовала нас. Нет, мы, конечно, говорили о том, что
предстояло сделать, и было решено, что Алан будет держаться неподалеку, прячась
то тут, то там, но непременно раз в день являясь на условленное место, где я бы
мог снестись с ним либо самолично, либо через третье лицо. Мне же тем временем
надлежало связаться с каким-либо стряпчим из эпинских Стюартов, чтобы можно
было на него всецело положиться; обязанностью его будет сыскать подходящий
корабль и устроить так, чтобы Алан благополучно погрузился. Едва мы все это
обсудили, как обнаружилось, что слова более нейдут нам на язык, и, хоть я
тщился поддразнивать Алана мистером Томсоном, а он меня — моим новым платьем и
земельными владениями, нетрудно было догадаться, что нам вовсе не до смеха, а
скорей хоть плачь.
Мы
двинулись коротким путем по Корсторфинскому холму, и когда подошли к тому
месту, что называется Переведи-Дыхание, и посмотрели вниз на Корсторфинские
болота и далее, на город и увенчанную замком вершину, мы разом остановились,
ибо знали без всяких слов, что тут пути наши расходятся. Мой друг мне снова
повторил все, о чем мы уговорились: где сыскать стряпчего, в какой час его,
Алана, можно будет застать в назначенном месте, какой условный знак должен
подать тот, кто придет с ним свидеться. Потом я отдал ему все свои наличные
деньги (всего-то-навсего две гиней, полученные от Ранкилера), чтобы ему пока не
голодать, потом мы постояли в молчании, глядя на Эдинбург.
— Ну
что ж, прощай, — сказал Алан и протянул мне левую руку.
— Прощайте, —
сказал я, порывисто стиснул ее и зашагал под гору.
Мы не
подняли друг на друга глаза, и, покуда он был на виду, я ни разу не обернулся
поглядеть на него. Но по дороге в город я чувствовал себя до того покинутым и
одиноким, что впору сесть на обочину и разреветься, точно малое дитя.
Близился
полдень, когда, минуя Уэсткирк и Грассмаркет, я вышел на столичные улицы. Высоченные
дома по десять — пятнадцать ярусов; узкие, сводчатые ворота, изрыгающие бесконечную
вереницу пешеходов; товары, разложенные в окнах лавок; гомон и суета, зловоние
и роскошные наряды, множество поразительных, хоть и ничтожных мелочей ошеломили
меня, и я в каком-то оцепенении отдался на волю текущей по улицам толпы и
повлекся с нею неведомо куда и все то время ни о чем другом не мог думать,
кроме как об Алане там, у Переведи-Дыхание, и (хоть скорее можно бы ожидать,
что меня приведут в восхищение весь этот блеск и новизна) холодная тоска точила
меня изнутри и словно сожаление, что что-то сделано не так.
Волею
судьбы уличный поток прибил меня к самым дверям Британского Льнопрядильного
кредитного общества.
[1]
Тайное студенческое общество, членом которого был Стивенсон. «L.J.R.»
предположительно означает Liberty, Justice, Reverence — Свобода,
Справедливость, Благонравие (англ.).
[2]
Виги или вигамуры — насмешливое прозвище приверженцев короля Георга. (Прим,
автора.)
[3]
21 сентября 1745 года шотландцы разбили под Престонпансом войска англичан.
[4]
«Круахан» — боевой клич Кемпбеллов. (Прим. автора.)
[5]
Испольщиком зовется арендатор, который берет у землевладельца на корма скотину,
а приплод делит с хозяином. (Прим. автора.)
[6]
Карл Стюарт, внук Иакова II, «молодой претендент» на престол Шотландии.
[7]
Не от яйца начат был рассказ о Троянской войне. (Из Горация.)
[9]
Был, но не являюсь (лат.).
[10]
Безбородый юнец без присмотра (лат.).
[11]
Какое место на земле (лат.).
[12]
Одинаковыми трудами запечатлел следы (лат.).
[13]
Ненавижу тебя, прекрасный сабинянин (лат.).
[14]
Горько вздыхающего (лат.).
[15]
Будем петь далее (лат.).
[16]
Достойное вмешательства бога-мстителя (лат.).
[17]
Герцог Аргайлский. (Прим. автора.)
[18]
Боюсь тех, которые вредят богам (лат.).
|