ГЛАВА II
Я ПРИХОЖУ К ЦЕЛИ
К утру
второго дня я поднялся на вершину холма и передо мной, сбегая к самому морю,
как на ладони открылась вся местность, а посредине склона, на длинном горном
хребте, дымил, как калильная печь, город Эдинбург. Над замком реял флаг, по
заливу шли корабли или стояли на якоре, то и другое, несмотря на расстояние, я
различал очень ясно, и у меня, деревенского жителя, дух занялся от восторга.
Вскоре я
вышел к пастушьей хижине и узнал, в каком примерно направлении идти на Кремонд;
и так, от одного встречного до другого, я все шел да шел на запад от столицы,
мимо Колинтона, пока не выбрался На дорогу, ведущую в Глазго. А на дороге, к
великой своей радости и изумлению, увидел я полк солдат, они Шагали в ногу под
звуки флейт, впереди на сером коне ехал старый генерал с обветренным кирпичным
лицом, а замыкала колонну рота гренадеров в высоких шапках наподобие папской
тиары. Все жилки во мне заиграли фри виде бравых красных мундиров и звуках
бодрой музыки.
Еще
немного, и мне сказали, что я в Кремондском округе; отныне в моих расспросах
появились слова «замок Шос». У каждого, к кому я ни обращался, они, казалось,
вызывали удивление. Сперва я решил, что мой деревенский вид и мешковатое
платье, запылившееся к тому же в дороге, слишком не вяжутся с великолепием
поместья, куда я направляюсь. Но когда два или три раза кряду мне ответили в
одних и тех же словах и с тем же выражением лица, я начал подумывать, не
кроется ли что-то неладное в самом замке Шос.
Чтобы
унять свое беспокойство, я решил задавать вопросы в иной форме и, завидев на проселке
встречную повозку с каким-то честным малым на облучке, осведомился, не слышал
ли он чего о господском доме под названием «замок Шос».
Он
остановил повозку и взглянул на меня так же, как все другие.
— Слыхал, —
сказал он. — А что?
— И
богатое там хозяйство? — спросил я.
— А
как же, — сказал он. — Домина громадный.
— Понятно, —
сказал я. — Ну а люди каковы?
— Люди? —
вскричал он. — Ты в уме? Да там людского духу нет.
— То
есть как? — сказал я. — А мистер Эбенезер?
— А-а,
это конечно, — сказал он. — Если тебе требуется владелец замка, он,
точно, имеется. Да тебе какая надобность, милый?
— Думал
на работу наняться, — как нельзя более простодушно сказал я.
— Чего?! —
гаркнул хозяин повозки так, что лошадь — и та вздрогнула.
— Слушай,
сынок, — прибавил он. — Не мое это дело, но ты вроде обходительный
малый, так вот тебе мой совет: держись-ка ты подальше от замка Шос.
Вторым
встречным оказался юркий человечек в роскошном белом парике; я догадался, что
это цирюльник, который спешит к своим клиентам, и, зная, что цирюльники большие
любители посплетничать, спросил его напрямик, каков человек мистер Бэлфур из
Шоса.
— Пф-ф, —
фыркнул цирюльник. — Человек, скажешь тоже. Он и вовсе не человек, —
и начал очень искусно допытываться, зачем это мне нужно, но я еще искусней
уклонился от ответа, и он отправился своей дорогой, не солоно хлебавши.
Трудно
передать, какой это был удар. А я-то размечтался!.. Чем туманней были намеки,
тем меньше они мне нравились, ибо тем больше простора оставляли воображению.
Что это за господский дом, если чуть спросишь, как к нему пройти, и вся округа
шарахается и таращит на тебя глаза? И что за джентльмен такой, если дурная
слава о нем скачет по большим дорогам? Будь до Эссендина час ходьбы, на том бы
и кончились мои приключения, я возвратился бы к мистеру Кемпбеллу. Но раз уж я
одолел такой дальний путь, мне просто гордость не позволяла отступиться, не
выяснив, что и как; я должен был довести дело до конца, хотя бы уже из
самолюбия. Пусть я был сильно обескуражен всем, что услышал, пусть даже
замедлил шаг, но я всетаки продолжал спрашивать дорогу и упорно шел вперед.
Когда
день уже клонился к закату, мне встретилась женщина; грузная, черноволосая, с
брюзгливым лицом, она тяжело брела вниз по склону. Когда я задал ей свой
привычный вопрос, она порывисто обернулась, довела меня до (вершины холма, с
которого только что спустилась, и показала рукой "а дно долины, где
посреди зеленого луга одиноко возвышалось массивное каменное строение. Места
вокруг были чудесные: невысокие лесистые холмы, живописные ручьи, тучные с виду
нивы, но сам дом выглядел нежилым; к нему не вела дорога, ни из одной трубы не
шел дым, сада и в помине не было. У меня упало сердце.
— Вот
это? — вырвалось у меня.
Глаза
женщины вспыхнули злобным огнем.
— Это
самое. Замок Шос! — И она завела жутким кликушеским речитативом: — На
крови заложен, из-за крови не достроен, кровь сровняет его с землей. Гляди: я
плюю на него! Чтоб ему сгинуть на веки веков! Увидишь владельца, скажи ему, что
ты слышал! Скажи, что В тысячу двести девятнадцатый раз Дженнет Клустон
призывает проклятие на его голову, на его дом, хлев и конюшню, на чад и
домочадцев, на всю его родню, на его слуг и гостей — будь они прокляты до
седьмого колена!
И
женщина резко повернулась и исчезла. Я остался стоять как вкопанный, только
волосы на макушке шевелились от страха. В те дни еще верили в ведьм, проклятие
наводило ужас, и такие речи, да еще на самом пороге цели, казались дурной
приметой, предвещавшей, что не будет пути. У меня подкосились ноги.
Я сел на
землю и начал рассматривать замок Шос. Чем дольше я смотрел, тем больше мне
нравился этот край: и густой боярышник в цвету, и луга, где частой россыпью
белели овцы, и тучи грачей в небе — все говорило, что земля здесь плодородная,
климат благодатный; и только мрачная каменная коробка посредине была мне все
меньше по душе.
Мимо
прошли крестьяне, возвращаясь с полей, а я сидел на обочине дороги в таком
унынии, что даже не сказал им «добрый вечер». Наконец солнце зашло, и тогда я
увидел, что на фоне оранжевого неба вьется кверху струйка дыма, жидкая, как
дымок от свечи. И все-таки это был дым жилья, он сулил огонь в очаге, и тепло,
и миску горячего варева — значит, в доме есть живая душа, которая развела этот
огонь, а это уже утешительно.
И я
зашагал по узенькой, заросшей травою тропке, которая бежала в ту сторону.
Тропинка была едва заметная; странно, чтобы так выглядела единственная дорога к
человеческому жилью, но другой не было видно. Вскоре она привела меня к двум
каменным столбам с гербами наверху; рядом стояла каменная сторожка без крыши.
Ясно, что здесь был задуман, но так и не достроен главный въезд; вместо кованых
ворот к столбам была привязана соломенным жгутом двустворчатая плетеная
калитка, и моя тропочка, не встретив на своем пути ни парковой ограды, ни
подъездной аллеи, обежала столбы с правой стороны и неуверенно запетляла к
дому.
Чем
ближе я подходил, тем более угрюмым казалось мне здание. По-видимому, оно представляло
собою одно крыло неоконченной постройки. Предполагаемая средняя часть не
доходила до верхних этажей и обрывалась, зияя в воздухе ступенчатыми контурами
незавершенной каменной кладки. Многие окна не были застеклены, и летучие мыши
выпархивали из них и залетали обратно, точно голуби на голубятне.
Пока я
шел к дому, стало смеркаться, и в трех окнах высокого первого этажа, очень
узких и забранных крепкими решетками, замерцал неверный огонек.
Так вот
он каков, этот дворец, к которому я так долго шел! Так в этих-то стенах ждут
меня новые друзья и блестящие виды на будущее? Да у нас в ЭссенУотерсайде так
светились окна в родительском доме, такой дым валил из трубы, что за милю
увидишь, а дверь даже нищему отворялась по первому стуку!
Я тихо
подошел ближе и прислушался: кто-то гремел тарелками, то и дело раздавалось
чье-то нудное, сухое покашливание, но хотя бы один звук человеческой речи, хотя
бы собака затявкала!
Дверь,
насколько я мог рассмотреть при скудном свете, была массивная, из цельного
куска древесины, сплошь обитая гвоздями. С замирающим сердцем я поднял руку и
стукнул разок. Постоял, подождал. В доме воцарилась мертвая тишина; проползла
долгая минута, но ничто не шелохнулось, только летучие мыши сновали над
головой. Я постучал еще раз и опять прислушался. Теперь ухо мое так привыкло к
безмолвию, что я различал, как тикают часы в доме, медленно отсчитывая секунды;
но его безвестные обитатели хранили мертвую тишину, наверно, даже затаили
дыхание.
Я уж
было заколебался, не убраться ли подобру-поздорову, но злость пересилила, и я
начал барабанить в дверь кулаками, стучать ногами и громко звать мистера
Бэлфура. Я разошелся вовсю, но вдруг услыхал покашливание как раз над собой и,
отскочив, поднял голову: из окна нижнего этажа высунулась мужская голова в
высоком ночном колпаке и дульный раструб мушкетона.
— Заряжено, —
сказал голос.
— Я
пришел сюда с письмом к владельцу замка Шос мистеру Эбенезеру Бэлфуру, —
сказал я. — Есть здесь такой?
— От
кого письмо? — спросил человек с мушкетом.
— Это
к делу не относится, — сказал я, потому что был уже зол, как черт.
— Ладно, —
донеслось сверху, — можешь подсунуть письмо под дверь, а сам убирайся отсюда.
— И
не подумаю! — закричал я. — Отдам, кому предназначено: мистеру
Бэлфуру в собственные руки. Это — рекомендательное письмо.
— Какое? —
встревоженно переспросил голос.
Я
повторил.
— Ты
сам-то кто? — раздалось после довольно долгого молчания.
— Мне
своего имени стыдиться нечего, — отвечал я. — Меня зовут Дэвид
Бэлфур.
Я мог бы
побожиться, что при этих словах мужчина вздрогнул: я услышал, как мушкетон
звякнул о подоконник. Следующий вопрос был задан очень нескоро и странно
изменившимся голосом:
— Твой
отец умер?
Я так
остолбенел, что лишился речи и стоял, хлопая глазами.
— Ну
да, умер, не иначе, — продолжал мужчина. — То-то ты и пожаловал
барабанить ко мне в дверь. — Снова молчание, а потом он закончил с
вызовом: — Что же, друг любезный, я тебя впущу.
И
скрылся за окном.
|