
Увеличить |
ГЛАВА XIII
ГИБЕЛЬ БРИГА
Было уже
очень поздно и, для такого времени года, совсем темно (иными словами, достаточно
все-таки светло), когда в дверь кормовой рубки просунул голову Хозисон.
— Эй,
выходите, — позвал он. — Надо поглядеть, сумеете вы провести нас по
этим местам?
— Что,
опять ваши фокусы? — спросил Алан.
— Какие
там фокусы! — закричал капитан. — И без того голова кругом идет — у
меня бриг в опасности!
По его
озабоченному виду и в особенности по тому, как тревожно он говорил о бриге, нам
обоим стало ясно, что на этот раз капитан совершенно искренен, и мы с Аланом,
не слишком опасаясь подвоха, вышли на палубу.
Дул
резкий, пронизывающе холодный ветер, на безоблачных небесах еще не потух
отблеск заката и ярко светила почти уже полная луна. Бриг шел очень круто к
ветру, с тем чтобы обогнуть юго-западную оконечность острова Малл, чьи горы
высились на самом виду слева по носу, и выше всех — увенчанный дымкой тумана
Бен-Мор. Хотя галс был не слишком удобен для «Завета», все же, подгоняемый
западной волной, бриг на огромной скорости рвался вперед, содрогаясь от напряжения,
то и дело зарываясь носом в волны.
В
сущности, ночь была не такая уж скверная для мореплавания, я даже стал было
недоумевать, что так расстроило капитана, как вдруг бриг подняло на громадный
вал, и капитан, показывая куда-то рукой, закричал нам: «Смотрите!»
Впереди
по подветренному борту из освещенного луною моря поднялось в воздух что-то похожее
на фонтан, и сразу же послышался приглушенный расстоянием рокот.
— Что
это, по-вашему? — угрюмо спросил капитан.
— Волны
разбиваются о риф, — сказал Алан. — Теперь вы знаете, где он, так
чего же лучшего желать?
— Оно
конечно, — сказал Хозисон. — Если б он был один.
И точно:
не успел он договорить, как немного южнее из моря поднялся еще один фонтан.
— Видали? —
сказал Хозисон. — Вот то-то. Знал бы я про эти рифы да будь у меня морская
карта или останься хоть Шуан в живых, ни за какие шестьдесят гиней, ни даже за
шестьсот я, не стал бы рисковать бригом в эдакой каменоломне! Ну, а вы, сэр, вы
же взялись показывать нам курс — что теперь скажете?
— Думаю, —
сказал Алан, — что это, как их называют, Торренские скалы.
— И
много их?
— Помилуйте,
сэр, я не лоцман, — сказал Алан. — Что-то, помнится, миль на десять
наберется.
Мистер
Риак и капитан переглянулись.
— Но
где-то есть же между ними проход? — спросил капитан.
— Несомненно, —
сказал Алан. — Только где? Хотя мне, — опять-таки не знаю почему, запало
в голову, что вроде к берегу посвободнее.
— Вон
что? — сказал Хозисон. — Тогда, мистер Риак, надо будет держать круче
к ветру, а когда будем огибать Малл, сэр, как можно ближе к берегу. Правда, все
равно берег закроет нам ветер, а с подветренной стороны будет торчать эта
каменоломня. Ну, да отступать поздно, так что скрипим дальше.
Он
скомандовал рулевому, а Риака послал на фокмарс. Из экипажа на палубе было
только пять душ, включая капитана и помощника: все, кто был годен — или, по
крайней мере, годен и расположен к работе. Потому-то, как я уже сказал, лезть
на марс и выпало на долю мистера Риака, и теперь он сидел там впередсмотрящим и
кричал на палубу о том, что видел.
— К
югу забито скалами, — предостерегал он, и потом, немного спустя:
— А
к берегу и вправду как будто посвободней.
— Ну,
сэр, — обратился Хозисон к Алану, — попробуем идти по вашей указке.
Только, сдается мне, с таким же успехом можно довериться слепому скрипачу.
Дай-то бог, чтоб вы оказались правы.
— Дай-то
бог! — шепнул мне Алан. — Но где же я это слышал? Э, да ладно, чему
быть, того не миновать.
Чем
ближе мы подходили к оконечности суши, тем гуще было море усеяно рифами — они
торчали тут и там прямо у нас на пути, и мистер Риак то и дело кричал, что надо
менять курс. Иной раз это было более чем ко времени; один риф, к примеру,
прошел так близко от планшира, что когда о него разбилась волна, мелкие брызги
дождем посыпались на палубу, обдав нас с головы до ног.
Было
светло, как днем, и все эти опасности хорошо видно; оттого становилось,
пожалуй, еще тревожнее. Хорошо видел я и лицо капитана: он стоял подле
рулевого, переминаясь с ноги на ногу, время от времени дыша на пальцы, но
упорно вслушивался, неотступно следил за морем, твердый, как скала. Ни он, ни
мистер Риак не отличились в сражении, но я увидел, что в своем ремесле им
храбрости не занимать, и это очень возвысило обоих в моих глазах, тем более что
Алан, оказывается, побелел как полотно.
— Ох-хо-хо,
Дэвид, — пробормотал он. — Не по душе мне такая смерть!
— Что
я вижу, Алан! — воскликнул я. — Уж не струсили ли вы?
— Нет, —
сказал он, облизывая пересохшие губы. — Но согласись, что это студеная
кончина…
К этому
времени, то и дело меняя курс, чтобы не напороться на риф, но по-прежнему держа
круто к ветру и как можно ближе к берегу, мы обогнули остров Айону и двинулись
вдоль острова Малл. Прибой у оконечности мыса был очень сильный, и бриг
швыряло, как щепку. На руль поставили двух матросов, а иной раз и Хозисон
самолично приходил им на помощь, и странно было видеть, как трое здоровенных
мужчин всей своей тяжестью налегают на румпель, а он, точно живое существо,
сопротивляется и отбрасывает их назад. Это усугубило бы и без того грозную опасность,
да, по счастью, море вот уже несколько миль как очистилось от подводных скал. А
тут и мистер Риак возвестил с марса, что видит прямо по курсу чистую воду.
— Вы
оказались правы, — сказал Алану Хозисон. — Вы спасли бриг, сэр; я не
забуду этого, когда придет срок сводить счеты.
Я верю,
что он произнес эти слова чистосердечно и что, более того, сдержал бы их, так
дорог был «Завет» сердцу капитана.
Впрочем,
это лишь догадки, ибо сложилось все иначе, нежели он предполагал.
— У
вались на румб! — выкрикнул вдруг мистер Риах. — С наветренной
стороны риф!
В ту же
секунду бриг подхватило прибоем и паруса потеряли ветер. «Завет» волчком повернулся
против ветра и тотчас ударился о риф с такой силой, что все мы плашмя
повалились на палубу, а мистер Риак едва не слетел с мачты.
Во мгновение
ока я был на ногах. Риф, на который мы наткнулись, находился где-то возле
юго-западной оконечности Малла, неподалеку от крохотного островка по названию
Иррейд, чьи низкие берега чернели по левому борту. Волны то обрушивались прямо
на бриг, то молотили его, беднягу, о риф, так что мы слышали, как его дробит в
куски; а тут еще плеск парусов, вой ветра, пенные брызги в лунном свете,
ощущение опасности — от всего этого у меня, должно быть, голова пошла кругом,
во всяком случае, я плохо соображал, что творится у меня перед глазами.
Вскоре я
заметил, что мистер Риак с матросами возится подле шлюпки и, все еще в помрачении
рассудка, кинулся им подсобить; и едва принялся за работу, как в голове у меня
прояснилось. Наша задача была не из легких, ибо шлюпка была закреплена на
шканцах и забита всякой всячиной, а на палубу непрестанно накатывали тяжкие
волны, заставляя нас бросать работу и хвататься за леера, но, пока было
возможно, все мы трудились, как черти.
Тем
временем из носового люка кое-как выкарабкались к нам на подмогу раненые, те,
что могли передвигаться; остальные, беспомощно распростертые на койках,
изводили меня воплями и мольбами о спасении.
Капитан
оставался безучастен. Казалось, у него отшибло рассудок. Он стоял, держась за
ванты, разговаривал с самим собою и громко стонал всякий раз, как бриг колотило
о скалу. «Завет» был ему словно жена и дитя; Хозисон мог спокойно наблюдать
день за днем, как мучают несчастного Рансома; но тут дело коснулось
брига, — и видно было, что капитан разделяет все страдания своего любимого
детища.
За то
время, пока мы возились со шлюпкой, мне запомнилось еще только одно: взглянув туда,
где был берег, я спросил Алана, что это за края, а он ответил, что для него
худшего места не придумаешь, так как это земли Кемпбеллов.
Одному
из раненых велели следить за волнами и кричать нам, если что случится. И вот, когда
мы почти уж были готовы спустить шлюпку, раздался его отчаянный возглас:
«Держись, Христа ради!» Мы вмиг поняли, что готовится нечто страшное, и не
ошиблись: надвинулся громадный вал; бриг подняло, как перышко, и опрокинуло на
борт. Не знаю, окрик ли донесся слишком поздно или я недостаточно крепко
держался, но, когда судно внезапно дало крен, меня единым духом перебросило
через фальшборт прямо в море.
Я камнем
ушел под воду, вдоволь наглотался воды, потом вынырнул, мельком увидел луну и
снова погрузился с головой. Говорят, на третий раз тонешь окончательно. Если
так, я, видно, устроен не как все, потому что даже не сосчитать, сколько раз я
скрывался под водой и сколько раз всплывал опять. И все это время меня мотало,
и тузило, и душило, а потом заглатывало целиком, и от всего этого я до того
ошалел, что не успевал ни пожалеть себя, ни испугаться.
В
какой-то миг я заметил, что цепляюсь за кусок рангоута и что держаться на поверхности
стало легче. А потом внезапно очутился на тихой воде и понемногу опомнился.
Цеплялся
я, оказывается, за запасную рею, а оглядевшись, поразился, как далеко я от
брига. Конечно же, я принялся кричать, но меня явно не могли услышать. «Завет»
еще держался на воде; но спустили шлюпку или нет, мне с такого расстояния, да
еще снизу, не было видно.
Пока я
пробовал докричаться до брига, я заметил, что между мною и судном тянется
полоса воды, куда не доходят большие волны, но где зато все кипит белой пеной,
и расходится кругами, и вздувается пузырями в лунном свете. То вся полоса разом
хлестнет в одну сторону как змеиный хвост, то на мгновение разгладится
бесследно и тут же вскипает вновь. Что это было такое, я и не догадывался, и
оттого мне стало тогда еще страшней; теперь-то я понимаю, что скорей всего то
было сильное прибрежное течение, «толчея»: это она так быстро меня унесла, так
безжалостно кидала и бросала и, наконец, как бы наскучив этой забавой,
вышвырнула вместе с запасной реей в смежные с нею береговые воды.
Здесь, в
полосе полного штиля, я ощутил, что замерзнуть можно с не меньшим успехом, чем
утонуть. До берегов Иррейда было рукой подать, я различал в свете луны пятнышки
вереска, искристые изломы сланца на скалах.
— А
что? — сказал я себе. — Пустяки осталось — неужели не доплыву?
Пловец я
был не ахти какой: Эссен-Уотер в наших местах воробью по колено, но когда я
схватился за рею обеими руками, а ногами принялся бить по воде, то обнаружил,
что продвигаюсь вперед. Трудное это было занятие и убийственно медленное;
однако, пробултыхавшись эдак с час, я заплыл довольно далеко меж двумя мысами,
в глубь песчаной бухточки, окруженной невысокими холмами.
Бухточка
была тихая-тихая, ни единого всплеска волны; ярко светила луна, и во мне шевельнулась
мысль, что никогда еще я не видел такого безлюдного, пустынного места. Но
все-таки это была суша, и когда, наконец, стало так мелко, что можно было
выпустить рею и брести к берегу, не скажу, что владело мною с большей силой —
усталость или благодарность. Чувствовал я, во всяком случае, и то и другое:
усталость, какой еще не знал до этой ночи, и благодарность создателю, какую,
полагаю, испытывал достаточно часто, хоть никогда прежде не имел для нее столь
веских оснований.
|