ГЛАВА XI
КАПИТАН ИДЕТ НА
ПОПЯТНЫЙ
Часов в
шесть утра мы с Аланом сели завтракать.
Пол
рубки был усеян битым стеклом и перепачкан кровью — ужасающее месиво; от одного
его вида мне сразу расхотелось есть. Зато во всем прочем положение у нас было
не только сносное, но и довольно забавное: выставив капитана с помощником из их
собственной каюты, мы получили в полное распоряжение все корабельные запасы
спиртного — как вин, так и коньяку — и все самое лакомое из съестных припасов,
вроде пикулей и галет лучшей муки. Уже этого было достаточно, чтобы привести
нас в веселое расположение духа; но еще потешней было то, что два самых
жаждущих сына Шотландии (покойный мистер Шуан в счет не шел) оказались на баке
отрезаны от всей этой благодати и обречены пить то, что более всего ненавидели:
холодную воду.
— И
будь уверен, — говорил Алан, — очень скоро они дадут о себе знать.
Можно отбить у людей охоту к драке, но охоту к выпивке — никогда.
Нам было
хорошо друг с другом. Алан обходился со мною прямо-таки любовно; взяв со стола
нож, он срезал со своего мундира одну из серебряных пуговиц и дал мне.
— Они
достались мне от моего отца, Дункана Стюарта, — сказал он. — А теперь
я даю одну из них тебе в память о делах минувшей ночи. Куда бы ты ни пришел,
покажи эту пуговицу, и вкруг тебя встанут друзья Алана Брека.
Он
произнес это с таким видом, словно он Карл Великий и у него под началом
бессчетное войско, а я, признаюсь, хоть и восхищался его отвагой, все же
постоянно рисковал улыбнуться его тщеславию, — да, именно рисковал, ибо,
случись мне не сдержать улыбки, страшно подумать, какая бы разразилась ссора.
Когда мы
покончили с едой, Алан стал рыться в капитанском рундуке, пока не нашел платяную
щетку; затем, сняв мундир, придирчиво осмотрел его и принялся счищать пятна с
усердием и заботой, свойственными, как я полагал, одним только женщинам.
Правда, у него не было другого, да и потом, если верить его словам, мундир этот
принадлежал королю, стало быть, и ухаживать за ним приличествовало по-королевски.
И все
же, когда я увидел, как тщательно он выдергивает каждую ниточку с того места,
где срезал для меня пуговицу, его подарок приобрел в моих глазах новую цену.
Алан все
еще орудовал щеткой, когда нас окликнул с палубы мистер Риак и запросил перемирия
для переговоров. Я вылез на крышу рубки и, сев на край люка, с пистолетом в
руке и лихим видом — хоть в душе и побаивался торчащих осколков стекла —
подозвал его и велел говорить. Он подошел к краю рубки и встал на бухту каната,
так что подбородок его пришелся вровень с крышей, и несколько мгновений мы
молча смотрели друг на друга. Мистер Риак — он, как я понимаю, не слишком
усердствовал на поле брани и потому отделался только ссадиной на скуле —
выглядел подавленным и очень утомленным после ночи, проведенной на ногах то
подле раненых, то на вахте.
— Скверная
вышла история, — промолвил он наконец, качая головой.
— Не
мы ее затевали, — отозвался я.
— Капитан
хотел бы переговорить с твоим другом. Можно и через окно.
— А
может, он опять замышляет вероломство, откуда нам знать? — вскричал я.
— Отнюдь,
Дэвид, — сказал мистер Риак. — А если б и замышлял, скажу тебе
честно: нам бы все равно не набрать на свою сторону людей.
— Вон
как! — протянул я.
— Я
тебе больше скажу, — продолжал он. — Дело не только в матросах, дело
во мне. Я натерпелся страху, Дэви. — Он усмехнулся мне. — Нет, нам
нужно одно: чтобы он нас не трогал.
После
этого я посовещался с Аланом, и мы все согласились провести переговоры, обязав
обе стороны честным словом прервать военные действия. Однако миссия мистера
Риака не была этим исчерпана: он стал молить меня о выпивке, да так неотвязно,
с такими горькими ссылками на свою прежнюю ко мне доброту, что я под конец
подал ему примерно четверть пинты коньяку в жестяной кружке. Он отпил немного,
а остальное унес на бак, верно, чтобы разделить со своим капитаном.
Немного
спустя капитан, как и было условлено, подошел к одному из окошек рубки; он стоял
под дождем, держа руку на перевязи, суровый, бледный, постаревший, и я
почувствовал угрызения совести, что стрелял в него.
Алан
тотчас навел на его лицо пистолет.
— Уберите
эту штуку! — сказал капитан. — Разве я не поручился своим словом,
сэр? Или вам угодно меня оскорблять?
— Капитан,
боюсь, что ваше слово не прочно, — отвечал Алан. — Вчера вечером вы
чинились и рядились, как торговка на базаре, и тоже поручились своим словом, да
еще и по рукам ударили для верности — и сами знаете, что из этого вышло. Будь
оно проклято, ваше слово!
— Ну,
ну, сэр, — сказал капитан. — От сквернословия большого добра не
будет. (Сам капитан, надо отдать ему должное, этим пороком никогда не грешил.)
Нам и помимо этого есть о чем поговорить. Вы тут натворили бед на бриге, —
горько продолжал он. — Мне не хватает людей, чтобы управляться с судном, а
старшего помощника, без которого я как без рук, вы пропороли шпагой так, что он
отошел, не успев и слова сказать. Мне ничего другого не остается, сэр, как возвратиться
в порт Глазго, чтобы пополнить команду, а уж там, с вашего позволения, найдутся
люди, которые сумеют с вами сговориться лучше меня.
— Вот
как? — сказал Алан. — Что ж, клянусь честью, и мне будет о чем с ними
потолковать! Для всякого, кто в этом городе понимает по-английски, у меня будет
припасена презабавная история. С одной стороны, пятнадцать душ просмоленных
матросов, а с Другой — один мужчина да зеленый юнец. Фу, позорище!
Хозисон
покраснел как рак.
— Нет, —
продолжал Алан. — Так не выйдет. Хотите, не хотите, а придется вам
высадить меня на берег, как договорились.
— Да,
но мой старший помощник погиб, — сказал Хозисон. — Каким образом —
вам лучше известно. Больше, сэр, никто из нас этого берега не знает, а места
здесь очень опасные для судоходства.
— Я
предоставляю вам выбор, — сказал Алан. — Можете высадить меня на сушу
в Эпине, можете в Ардгуре, в Морвене, Арисейге или Мораре, короче, где вам
угодно, в пределах тридцати миль от моей родины, только "не в краю
Кемпбеллов. Это большая мишень. Если вы и тут промахнетесь, то покажете себя
таким же никудышным моряком, как и воякой. Да в наших местах каждый бедняк на
утлой плоскодонке ходит с острова на остров в любую погоду, даже и ночью, если
хотите знать.
— Плоскодонка
— не бриг, сэр, — возразил капитан. — У нее осадки никакой.
— Тогда
извольте, идем в Глазго! — сказал Алан. — По крайней мере хоть
посмеемся над вами.
— У
меня сейчас не веселье на уме, — сказал капитан. — Только все это
будет стоить денег, сэр.
— Что
ж, сэр, — сказал Алан. — Я слов на ветер не бросаю. Тридцать гиней,
если высадите меня на побережье, шестьдесят — если доставите в ЛохЛинне.
— Но
подумайте, сэр: отсюда, где мы сейчас находимся, считанные часы ходу до Арднамерхана, —
сказал Хозисон. — Шестьдесят гиней, и я высажу вас там.
— А
мне вам в угоду стаптывать сапоги и подвергать себя риску наткнуться на красные
мундиры? — воскликнул Алан. — Нет, сэр, желаете получить шестьдесят
гиней, так заработайте их сначала и высадите меня на родной земле.
— Это
значит ставить под угрозу корабль, сэр, — сказал капитан. — А заодно
и вашу жизнь.
— Не
хотите, не надо, — сказал Алан.
Капитан
нахмурился.
— Задать
курс вы хоть как-то могли бы?
— Хм-м,
едва ли, — отозвался Алан. — Я, как вы сами видели, скорей воин, а не
моряк. А впрочем, меня достаточно часто подбирали и высаживали на этом
побережье, надо думать, разберусь, как подойти к берегу.
Капитан
все так же хмуро покачал головой.
— Не
потеряй я на этом злосчастном рейсе столько денег, — сказал он, — я
охотней согласился бы, чтобы вас вздернули, сэр, чем стал рисковать своим
бригом. Но будь по-вашему. Как только ветер сменит румб, — а он, если не
ошибаюсь, уже меняется, — я двигаюсь в путь. Но должен сказать вам еще
одно. Может статься, нам повстречается королевское судно и возьмет нас на
абордаж, причем не по моей вине: здесь вдоль всего побережья снуют сторожевые
суда, и вы знаете, кого ради их здесь держат. Так вот, сэр, на такой случай вы
бы лучше деньги оставить мне.
— Капитан, —
сказал Алан. — Если вы завидите вымпел, ваше дело — удирать. А теперь,
прослышал я, что у вас на баке опять нехватка спиртного, так не желаете ли
меняться: два ведра воды на бутылку коньяку?
Эта
заключительная статья договора была добросовестно исполнена обеими сторонами, после
чего мы с Аланом смогли, наконец, навести чистоту в рубке и смыть следы,
напоминавшие нам о тех, кого мы убили. Мистер же Риак с капитаном вновь обрели
возможность блаженствовать на свой лад, иначе говоря — за бутылкой спиртного.
|