
Увеличить |
ГЛАВА VI
ЧТО СЛУЧИЛОСЬ У
ПЕРЕПРАВЫ
Едва мы
вошли в трактир, Рансом повел нас вверх по лестнице в комнатушку, где стояла
кровать, пылали угли в камине и жарко было, как в пекле. За столом возле камина
сидел и что-то с деловитым видом писал рослый загорелый мужчина. Несмотря на
жару в комнате, он был в плотной, наглухо застегнутой моряцкой куртке и высокой
косматой шапке, нахлобученной на самые уши; при всем том я не встречал
человека, который держался бы так хладнокровно и невозмутимо, как этот морской
капитан, а его ученому виду позавидовал бы даже судья в зале заседаний.
Он
тотчас встал и, шагнув нам навстречу, протянул Эбенезеру большую руку.
— Счастлив,
что вы оказали мне честь, мистер Бэлфур, — проговорил он глубоким звучным
голосом, — и хорошо, что не опоздали. Ветер попутный, вот-вот начнется
отлив, и думаю, нам еще засветло подмигнет старушка жаровня на берегу острова
Мей.
— Капитан
Хозисон, — сказал дядя. — У вас в комнате немыслимая жара.
— Привычка,
мистер Бэлфур, — объяснил шкипер. — Я по природе человек зябкий, кровь
холодная, сэр. Ничто, так сказать, не поднимает температуры — ни мех, ни
шерсть, ни даже горячий ром. Обычная вещь, сэр, утех, кому, как говорится,
довелось прожариться до самых печенок в тропических морях.
— Ну,
что поделаешь, капитан, — отозвался дядя, — от своей природы никуда
не денешься.
Случилось,
однако, что эта капитанская причуда сыграла важную роль в моих злоключениях.
Потому что я хоть и дал себе слово не выпускать своего сородича из виду, но
меня разбирала такая охота поближе увидеть море и так мутило от духоты, что,
когда дядя сказал «сходил бы, размялся внизу», у меня хватило глупости
согласиться.
— Так
и оставил я их вдвоем за бутылкой вина и ворохом каких-то бумаг; вышел из гостиницы,
перешел через дорогу и спустился к воде. Несмотря на резкий ветер, лишь мелкая
рябь набегала на берег — чуть больше той, что мне случалось видеть на озерах.
Зато травы были мне внове: то зеленые, то бурые, высокие, а на одних росли
пузырьки, которые с треском лопались у меня в пальцах. Даже здесь, в глубине залива,
ноздри щекотал насыщенный солью волнующий запах моря; а тут еще «Завет» начал
расправлять паруса, повисшие на реях, — все пронизано было духом дальних
плаваний, будило мечты о чужих краях.
Рассмотрел
я и гребцов в шлюпке: смуглые, дюжие молодцы, одни в рубахах, другие в
бушлатах, у некоторых шея повязана цветным платком, у одного за поясом пара
пистолетов, у двоих или троих — по суковатой дубинке, и у каждого нож в ножнах.
С одним из них, не таким отпетым на вид, я поздоровался и спросил, когда отходит
бриг. Он ответил, что они уйдут с отливом, и прибавил, что рад убраться из
порта, где нет ни кабачка, ни музыкантов; но при этом пересыпал свою речь такой
отборной бранью, что я поспешил унести ноги.
Эта
встреча вновь навела меня на мысли о Рансоме — он, пожалуй, был самый
безобидный из всей этой своры; а вскоре он и сам показался из трактира и
подбежал ко мне, клянча, чтобы я угостил его чашей пунша. Я сказал, что и не
подумаю, потому что оба мы не доросли еще до подобного баловства.
— Кружку
эля, сделай одолжение, — прибавил я.
Он хоть
и скорчил на это рожу и, кривляясь, стал бранить меня так и сяк, но от эля не
отказался. Вскоре мы уже сидели за столом в передней зале трактира, отдавая
должное и элю и еде.
Тут мне
пришло в голову, что недурно бы завязать знакомство с хозяином трактира, ведь
он из местных. По тогдашнему обычаю я пригласил его к нашему столу; однако он
был слишком важная персона, чтобы водить компанию с такими незавидными
посетителями, как мы с Рансомом, и пошел было из залы, но я вновь окликнул его
и спросил, не знает ли он мистера Ранкилера.
— Еще
бы, — ответил хозяин. — Такой достойный человек! Да, кстати, это не
ты сюда пришел с Эбенезером?
— Я.
— Вы,
случаем, не в дружбе? — В устах шотландца это означает: не в родстве ли.
Я
ответил, что нет.
— Так
я и думал, — сказал хозяин. — А все же ты сильно смахиваешь на
мистера Александра.
Я
заметил, что Эбенезе, как будто пользуется в округе дурной славой.
— Само
собой, — отозвался хозяин. — Пакостный старичок. Многие дорого дали
бы, чтобы поглядеть, как он щерит зубы в петле: и Дженнет Клустон, да и другие,
у кого по его милости не осталось ни кола, ни двора. А ведь когда-то славный
был молодой человек. Но это до того, как пошел слух насчет мистера Александра,
а после его как подменили.
— Какой
это слух? — спросил я.
— Да
что Эбенезер его извел, — сказал хозяин. — Неужто не слыхал?
— Для
чего же было его изводить? — допытывался я.
— Чтобы
завладеть имением, для чего ж еще.
— Каким
имением? Шос?
— А
то каким же? — сказал хозяин.
— Точно,
почтеннейший? Правда это? Значит, мой… значит, Александр был старший сын?
— Само
собой. А то зачем бы Эбенезеру его губить?
И с
этими словами хозяин, которому с самого начала не терпелось уйти, вышел из
залы.
Конечно,
я сам давным-давно обо всем догадывался, но одно дело — догадываться, и совсем
другое — знать. Я сидел, оглушенный счастливой вестью, не смея верить, что
паренек, который каких-нибудь два дня назад без гроша за душой брел по пыльной
дороге из Этрикского леса, теперь заделался богачом, владельцем замка и
обширных земель и, возможно, завтра же вступит в свои законные права. Вот какие
упоительные мысли теснились у меня в голове, а с ними тысячи других, и я сидел,
уставясь в окно гостиницы, и ничего не замечал; помню только, что вдруг увидал
капитана Хозисона; он стоял среди своих гребцов на краю пирса и отдавал
какие-то распоряжения. Потом он снова зашагал к трактиру, но не вразвалочку,
как ходят моряки, а с бравой выправкой, молодцевато неся свою статную, ладную
фигуру и сохраняя все то же вдумчивое, строгое выражение лица. Я готов был
усомниться, что Рансом говорил о нем правду: очень уж противоречили эти
россказни облику капитана. На самом же деле он не был ни так хорош, как
представлялось мне, ни так ужасен, как изобразил Рансом; просто в нем уживались
два разных человека, и лучшего из двух капитан, поднимаясь на корабль, оставлял
на берегу.
Но вот я
услыхал, что меня зовет дядя, и увидел их обоих на дороге. Первым заговорил со
мной капитан, причем уважительно, как равный с равным, — ничто так не
подкупает юнца моих лет.
— Сэр, —
сказал он. — Мистер Бэлфур отзывается о вас весьма похвально, да мне и
самому вы с первого взгляда пришлись по душе. Жаль, что мне нельзя побыть здесь
подольше и короче сойтись с вами, но постараемся извлечь как можно больше хотя бы
из того, что нам осталось. Эти полчаса до начала отлива вы проведете у меня на
борту и разопьете со мной чашу вина.
Сказать
не могу, до чего мне хотелось взглянуть, как устроен настоящий корабль; но
ставить себя в опасное положение я не собирался и ответил, что нам, с дядей
надо идти к стряпчему.
— Ах
да, — сказал капитан. — Он и мне обмолвился об этом. Что ж, высажу
вас со шлюпки на городском пирсе, а там до Ранкилера рукой подать.
Тут он
внезапно пригнулся к самому моему уху и шепнул:
— Остерегайтесь
старого лиса, у него неладное на уме. Поднимитесь ко мне на бриг, там можно
будет перекинуться словом.
И, взяв
меня под руку и увлекая к шлюпке, вновь возвысил голос:
— Ну,
признавайтесь, что вам привезти из Каролины? Всегда к услугам друзей мистера Бэлфура.
Пачку табаку? Индейский головной убор из перьев? Шкуру дикого зверя, пенковую
трубку? Может быть, птицу пересмешника, что мяучит точь-в-точь как кошка, или
птицу кардинала, алую, словно кровь? Выбирайте, что душе угодно!
Мы уже
были возле шлюпки, он уже подсаживал меня… А я и не думал упираться, вообразив,
как последний дурак, что нашел доброго друга и советчика, и радуясь, что
посмотрю на корабль. Как только мы расселись по местам, шлюпку оттолкнули от
пирса, и она понеслась по волнам. Новизна этого движения, странное чувство, что
сидишь так низко в воде, непривычный вид берега, постепенно растущие очертания
корабля — все это так захватило меня, что я едва улавливал, о чем говорит
капитан, и, думаю, отвечал невпопад.
Едва мы
подошли вплотную к «Завету» (я только рот разинул, дивясь, какой он огромный,
как мощно плещет о борт волна, как весело звучат за работой голоса матросов),
Хозисон объявил, что нам с ним подниматься первыми, и велел спустить с грот-рея
конец. Меня подтянули в воздух, потом втащили на палубу, где капитан, словно
только того и дожидался, тотчас вновь подхватил меня под руку. Какое-то время я
стоял, подавляя легкое головокружение, нащупывая равновесие на этих зыбких
досках, пожалуй, чуточку оробевший, но безмерно довольный новыми впечатлениями.
Капитан между тем показывал мне самое интересное, объясняя, что к чему и что
как называется.
— А
где же дядя? — вдруг спохватился я.
— Дядя? —
повторил Хозисон, внезапно суровея лицом. — То-то и оно.
Я понял,
что пропал. Изо всех сил я рванулся у него из рук и кинулся к фальшборту. Так и
есть — шлюпка шла к городу, и на корме сидел мой дядя.
— Помогите! —
вскрикнул я так пронзительно, что мой вопль разнесся по всей бухте. — На
помощь! Убивают!
И дядя
оглянулся, обратив ко мне лицо, полное жестокости и страха.
Больше я
ничего не видел. Сильные руки уже отрывали меня от поручней, меня словно ударило
громом, огненная вспышка мелькнула перед глазами, и я упал без памяти.
|