 Увеличить |
Письмо CIX
Сенека
приветствует Луцилия!
(1) Ты
желаешь узнать, может ли мудрый помочь мудрому. – Ведь мы говорим, что мудрец
преисполнен всяческим благом и достиг вершины; спрашивается, как можно принести
пользу обладающему высшим благом. Мужи добра полезны друг другу: они
упражняются в добродетелях и поддерживают мудрость такой, как она есть. Каждому
нужен кто-нибудь, чтобы разговаривать с ним, с ним заниматься изысканьями. (2)
Опытные борцы упражняются друг с другом, музыканта наставляет другой, равный
ему выучкой. Мудрому тоже нужно, чтобы его добродетели не были праздны; и как
он сам не дает себе лениться, так же не дает ему этого и другой мудрец. (3) Чем
мудрый поможет мудрому? Подбодрит его, укажет случай поступить благородно, И
еще поделится с ним мыслями, научит тому, что сам открыл. Ведь и мудрому всегда
будет что открыть, будет простор для вылазок духа.
(4)
Дурной вредит дурному, делает его хуже, подстрекая в нем гнев и страх, потакая
унынью, восхваляя наслажденья; и дурным людям хуже всего там, где сошлись
пороки многих и негодность их слилась воедино. Значит, если заключать от
противного, добрый полезен доброму. – «Чем?» – спросишь ты. – (5) Он доставит
ему радость, укрепит в нем уверенность; при виде спокойствия другого каждому
станет еще отраднее. Помимо этого, один передаст другому знанье некоторых
вещей: ведь мудрец знает не все, а если бы и знал, другой может придумать
кратчайшие пути и показать, по каким из них возможно легко довести весь труд до
конца. (6) Мудрец поможет мудрецу, и, конечно, не только своими силами, но и
силами того, кто получает помощь. Он может сделать свое дело и покинутый на
самого себя; но даже бегуну полезен ободряющий зритель. Мудрец помогает не
мудрецу, а самому себе, знай это. Лиши его собственных сил – и он ни на что не
годен. (7) Так же точно можно сказать, что в меду нет сладости: это у
пробующего мед язык и нёбо должны так приладиться к тому или другому вкусу,
чтобы он нравился, а не казался противным. Ведь есть и такие, кому из-за
болезненного изъяна мед кажется горьким. Нужно обоим быть такими, чтобы один
мог принести, другой извлечь пользу.
– (8)
«Но раскаленное до последнего предела излишне нагревать; а достигшему высшего
блага излишне помогать. Разве снаряженный всем, что требуется, землепашец
просит орудий у других? Разве воин, если у него довольно оружья для боя, хочет
вооружаться дальше? Так же и мудрец: ведь он достаточно и снаряжен, и вооружен
для жизни». – (9) Отвечаю на это: даже раскаленное до последнего предела
нуждается в заемном жаре, чтобы остаться у этого предела. – «Но жар сам себя
поддерживает». – Те вещи, которые ты сравниваешь, не так уж похожи. Ведь жар
всегда один, а польза бывает разная. И потом к жару, чтобы он был горячим, не
нужно добавлять жар, а дух мудреца не может оста ваться, как был, если рядом с
мудрым не будет подобных ему друзей, с которыми он мог бы делиться
добродетелями. (10) Прибавь к этому, что все добродетели дружны между собою.
Значит, есть польза в том, чтобы любить чужие, равные твоим, добродетели и
чтобы кто-нибудь любил твои. Само сходство отрадно, особенно когда схожее
благородно и когда сходствующие умеют и одобрить, и снискать одобренье.
(11)
Кроме того, никто не может с толком действовать на душу мудреца, кроме мудреца,
как никто не может разумно действовать на человека, кроме человека. И как для
того, чтобы действовать на разум, нужен разум, так и для действия на совершенный
разум нужен разум столь же совершенный.
(12)
Говорят, нам помогают и те, кто щедро дает нам вещи промежуточные: деньги, милости,
безопасность и прочее, что ценится или необходимо в повседневной жизни. Так
скажут и о глупце, будто этим он помогает мудрецу. Но помогать – значит
согласно природе действовать на душу посредством добродетели, и своей, и того,
на кого ты действуешь. Это не может не быть на благо и самому помогающему: ведь
заставляя другого упражняться в добродетели, он упражняет и собственную. (13)
Но пусть мы оставим в стороне и само высшее благо и все ему способствующее, –
все равно мудрые могут принести друг другу пользу. Найти другого мудреца само
по себе желательно для мудрого: ведь по природе благо дорожит благом, и человек
добра привязывается душою к другому такому же, словно к самому себе.
(14) Но
сам предмет наш требует перейти от этого вопроса к другому. Спрашивают, станет
ли мудрец обсуждать свои дела, призовет ли он кого-нибудь на совет. – Без этого
ему не обойтись, едва только доходит до дел гражданских, домашних, так сказать,
смертных. Тут чужой совет нужен ему так же, как бывает нужен врач, кормчий,
ходатай, посредник в тяжбе. Значит, мудрец порой принесет пользу мудрецу и тем,
что убедит его. Но пригодится он и в делах великих и божественных, – тем, что
будет, как мы говорили, заодно с другом стремиться к честности, сольется с ним
душою и помыслами. (15) И потом, льнуть к друзьям, радоваться их поступкам, как
своим собственным, – это согласно с природой. А не будь этого, мы лишились бы и
добродетели, которая сильна повседневным упражнением. Добродетель же учит нас
не тратить впустую настоящего, заранее думать о будущем, советоваться с другими
и не расслабляться душою, – а не расслабляться и дать ей развернуться во всю
ширь нам легче, имея кого-нибудь рядом. Значит, нам нужен друг или совершенный,
или стремящийся и близкий к совершенству. Совершенный принесет пользу, коль
скоро общим разумением легче найти решенье. (16) Говорят, человек зорче в чужих
делах, чем в своих; это бывает с такими, кого ослепляет себялюбие, у кого страх
отнимает способность разглядеть свою пользу. А в безопасности, не страшась
ничего, эти люди становятся здравомыслящими. Но есть вещи, на которые даже
мудрецы глядят пристальней, когда дело касается других. И потом мудрый дарит
мудрому такую отрадную и благородную вещь, как единство желании; а в единой
упряжке можно создать самый прекрасный труд.
(17) Я
выполнил все, чего ты требовал, хоть оно и входило по порядку в число вопросов,
которые я собираюсь охватить в книгах о нравственной философии. Помни и о том,
о чем я часто твержу тебе: все это – упражненья для нашего остроумия, и только.
Я то и дело возвращаюсь к одному: а чем мне это поможет? стану ли я от этого
мужественней, справедливей, воздержней? Мне пока еще не до упражнений: во враче
я нуждаюсь. (18) Зачем же ты учишь меня тому, что знать бесполезно? Наобещал ты
много, а то, что я вижу, ничтожно [1]. Ты говорил, что я не затрепещу, даже
если вокруг меня засверкают мечи, если острие прикоснется к горлу; говорил, что
я останусь безмятежен, даже если вокруг меня запылают пожары, если внезапный
вихрь подхватит мой корабль и будет бросать его по всему морю. Дай же мне
презирать наслажденье, презирать славу; потом ты научишь меня распутывать
запутанные узлы, разбираться в двусмысленных утвержденьях, проникать взглядом в
темноту, а сейчас учи необходимому. Будь здоров.
|
