Увеличить |
Июня 20-го
Милостивый
государь, Макар Алексеевич!
Пишу я к
вам наскоро, спешу, работу к сроку кончаю. Видите ли, в чем дело: можно покупку
сделать хорошую. Федора говорит, что продается у ее знакомого какого-то
вицмундир форменный, совершенно новехонький, нижнее платье, жилетка и фуражка,
и, говорят, все весьма дешево; так вот вы бы купили. Ведь вы теперь не
нуждаетесь, да и деньги у вас есть; вы сами говорите, что есть. Полноте,
пожалуйста, не скупитесь; ведь это все нужное. Посмотрите-ка на себя, в каком
вы старом платье ходите. Срам! все в заплатках. Нового-то у вас нет; это я
знаю, хоть вы и уверяете, что есть. Уж бог знает, куда вы его с рук сбыли. Так
послушайтесь же меня, купите, пожалуйста. Для меня это сделайте; коли меня
любите, так купите.
Вы мне
прислали белья в подарок; но послушайте, Макар Алексеевич, ведь вы разоряетесь.
Шутка ли, сколько вы на меня истратили, – ужас сколько денег! Ах, как же
вы любите мотать! Мне не нужно; все это было совершенно лишнее. Я знаю, я
уверена, что вы меня любите; право, лишнее напоминать мне это подарками; а мне
тяжело их принимать от вас; я знаю, чего они вам стоят. Единожды навсегда –
полноте; слышите ли? Прошу вас, умоляю вас. Просите вы меня, Макар Алексеевич,
прислать продолжение записок моих; желаете, чтоб я их докончила. Я не знаю, как
написалось у меня и то, что у меня написано! Но у меня сил недостает говорить
теперь о моем прошедшем; я и думать об нем не желаю; мне страшно становится от
этих воспоминаний. Говорить же о бедной моей матушке, оставившей свое бедное
дитя в добычу этим чудовищам, мне тяжелее всего. У меня сердце кровью
обливается при одном воспоминании. Все это еще так свежо; я не успела
одуматься, не только успокоиться, хотя всему этому уже с лишком год. Но вы
знаете все.
Я вам
говорила о теперешних мыслях Анны Федоровны; она меня же винит в неблагодарности
и отвергает всякое обвинение о сообществе ее с господином Быковым! Она зовет
меня к себе; говорит, что я христарадничаю, что я по худой дороге пошла.
Говорит, что если я ворочусь к ней, то она берется уладить все дело с
господином Быковым и заставит его загладить всю вину его передо мною. Она
говорит, что господин Быков хочет мне дать приданое. Бог с ними! Мне хорошо и
здесь с вами, у доброй моей Федоры, которая своею привязанностию ко мне напоминает
мне мою покойницу няню. Вы хоть дальний родственник мой, но защищаете меня
своим именем. А их я не знаю; я позабуду их, если смогу. Чего еще они хотят от
меня? Федора говорит, что это все сплетни, что они оставят наконец меня. Дай-то
бог!
В. Д.
Июня 21-го
Голубушка
моя, маточка!
Хочу
писать, а не знаю, с чего и начать. Ведь вот как же это странно, маточка, что
мы теперь так с вами живем. Я к тому говорю, что я никогда моих дней не
проводил в такой радости. Ну, точно домком и семейством меня благословил
господь! Деточка вы моя, хорошенькая! да что это вы там толкуете про четыре
рубашечки-то, которые я вам послал. Ведь надобно же вам их было – я от Федоры
узнал. Да мне, маточка, это особое счастие вас удовлетворять; уж это мое удовольствие,
уж вы меня оставьте, маточка; не троньте меня и не прекословьте мне. Никогда со
мною не бывало такого, маточка. Я вот в свет пустился теперь. Во-первых, живу
вдвойне, потому что и вы тоже живете весьма близко от меня и на утеху мне; а
во-вторых, пригласил меня сегодня на чай один жилец, сосед мой, Ратазяев, тот
самый чиновник, у которого сочинительские вечера бывают. Сегодня собрание;
будем литературу читать. Вот мы теперь как, маточка, – вот! Ну, прощайте.
Я ведь это все так написал, безо всякой видимой цели и единственно для того,
чтоб уведомить вас о моем благополучии. Приказали вы, душенька, через Терезу
сказать, что вам шелчку цветного для вышиванья нужно; куплю, маточка, куплю, и
шелчку куплю. Завтра же буду иметь наслаждение удовлетворить вас вполне. Я и
купить-то где знаю. А сам теперь пребываю другом вашим искренним
Макаром
Девушкиным.
|