 Увеличить |
Сентября 23-го
Маточка,
Варвара Алексеевна!
Я,
маточка, спешу вам отвечать; я маточка, спешу вам объявить, что я изумлен. Все
это как-то не того… Вчера мы похоронили Горшкова. Да, это так, Варенька, это
так; Быков поступил благородно; только вот, видите ли, родная моя, так вы и
соглашаетесь. Конечно, во всем воля божия; это так, это непременно должно быть
так, то есть тут воля-то божия непременно должна быть; и промысл творца
небесного, конечно, и благ и неисповедим, и судьбы тоже, и они то же самое.
Федора тоже в вас участие принимает. Конечно, вы счастливы теперь будете,
маточка, в довольстве будете, моя голубочка, ясочка моя, ненаглядная вы моя,
ангельчик мой, – только вот, видите ли, Варенька, как же это так скоро?..
Да, дела… у господина Быкова есть дела – конечно, у кого нет дел, и у него тоже
они могут случиться… видел я его, как он от вас выходил. Видный, видный
мужчина; даже уж и очень видный мужчина. Только все это как-то не так, дело-то
не в том именно, что он видный мужчина, да и я-то теперь как-то сам не свой.
Только вот как же мы будем теперь письма-то друг к другу писать? Я-то, я-то как
же один останусь? Я, ангельчик мой, все взвешиваю, все взвешиваю, как вы
писали-то мне там, в сердце-то моем все это взвешиваю, причины-то эти. Я уже
двадцатый лист оканчивал переписывать, а между тем эти происшествия-то нашли!
Маточка, ведь вот вы едете, так и закупки-то вам различные сделать нужно,
башмачки разные, платьице, а вот у меня, кстати, и магазин есть знакомый в
Гороховой; помните, как я вам еще его все описывал. Да нет же! Как же вы,
маточка, что вы! ведь вам нельзя теперь ехать, совершенно невозможно, никак
невозможно. Ведь вам нужно покупки большие делать, да и экипаж заводить. К тому
же и погода теперь дурная; вы посмотрите-ка, дождь как из ведра льет, и такой
мокрый дождь, да еще… еще то, что вам холодно будет, мой ангельчик; сердечку-то
вашему будет холодно! Ведь вот вы боитесь чужого человека, а едете. А я-то на
кого здесь один останусь? Да вот Федора говорит, что вас счастие ожидает
большое… да ведь она баба буйная и меня погубить желает. Пойдете ли вы ко
всенощной сегодня, маточка? Я бы вас пошел посмотреть. Оно, правда, маточка,
совершенная правда, что вы девица ученая, добродетельная и чувствительная,
только пусть уж он лучше женится на купчихе! Как вы думаете, маточка? пусть уж
лучше на купчихе-то женится! Я к вам, Варенька вы моя, как смеркнется, так и
забегу на часок. Нынче ведь рано смеркается, так я и забегу. Я, маточка, к вам
непременно на часочек приду сегодня. Вот вы теперь ждете Быкова, а как он
уйдет, так тогда… Вот подождите, маточка, я забегу…
Макар
Девушкин.
Сентября 27-го
Друг
мой, Макар Алексеевич!
Господин
Быков сказал, что у меня непременно должно быть на три дюжины рубашек голландского
полотна. Так нужно как можно скорее приискать белошвеек для двух дюжин, а времени
у нас очень мало. Господин Быков сердится, говорит, что с этими тряпками ужасно
много возни. Свадьба наша через пять дней, а на другой день после свадьбы мы
едем. Господин Быков торопится, говорит, что на вздор много времени не нужно
терять. Я измучилась от хлопот и чуть на ногах стою. Дела страшная куча, а,
право, лучше, если б этого ничего не было. Да еще: у нас недостает блонд[6] и кружева,
так вот нужно бы прикупить, потому что господин Быков говорит, что он не хочет,
чтобы жена его как кухарка ходила, и что я непременно должна «утереть нос всем
помещицам». Так он сам говорит. Так вот, Макар Алексеевич, адресуйтесь,
пожалуйста, к мадам Шифон в Гороховую и попросите, во-первых, прислать к нам
белошвеек, а во-вторых, чтоб и сама потрудилась заехать. Я сегодня больна. На
новой квартире у нас так холодно и беспорядки ужасные. Тетушка господина Быкова
чуть-чуть дышит от старости. Я боюсь, чтобы не умерла до нашего отъезда, но
господин Быков говорит, что ничего, очнется. В доме у нас беспорядки ужасные.
Господин Быков с нами не живет, так люди все разбегаются, бог знает куда.
Случается, что одна Федора нам прислуживает: а камердинер господина Быкова,
который смотрит за всем, уже третий день неизвестно где пропадает. Господин
Быков заезжает каждое утро, все сердится и вчера побил приказчика дома, за что
имел неприятности с полицией… Не с кем было к вам и письма-то послать. Пишу по
городской почте. Да! Чуть было не забыла самого важного. Скажите мадам Шифон,
чтобы блонды она непременно переменила, сообразуясь со вчерашним образчиком, и
чтобы сама заехала ко мне показать новый выбор. Да скажите еще, что я раздумала
насчет канзу;[7]
что его нужно вышивать крошью. Да еще: буквы для вензелей на платках вышивать
тамбуром; слышите ли? тамбуром, а не гладью. Смотрите же не забудьте, что
тамбуром! Вот еще чуть было не забыла! Передайте ей, ради бога, чтобы листики
на пелерине шить возвышенно, усики и шипы кордонне, а потом обшить воротник
кружевом или широкой фальбалой. Пожалуйста, передайте, Макар Алексеевич.
Ваша
В. Д.
P. S.
Мне так совестно, что я все вас мучаю моими комиссиями. Вот и третьего дня вы целое
утро бегали. Но что делать! У нас в доме нет никакого порядка, а я сама
нездорова. Так не досадуйте на меня, Макар Алексеевич. Такая тоска! Ах, что это
будет, друг мой, милый мой, добрый мой Макар Алексеевич! Я и заглянуть боюсь в
мое будущее. Я все что-то предчувствую и точно в чаду в каком-то живу.
P. S.
Ради бога, мой друг, не позабудьте чего-нибудь из того, что я вам теперь
говорила. Я все боюсь, чтобы вы как-нибудь не ошиблись. Помните же, тамбуром, а
не гладью.
В. Д.
|
