 Увеличить |
XIX
Первый день в Люцерне прошел очень скучно. Муся не считала
удобным сразу оставлять родителей. Клервилль не считал удобным сразу оставлять
Мусю. Шла борьба великодуший. Тамара Матвеевна умоляла детей (так она
их называла) покататься — чудесная погода, — осмотреть Люцерн или пойти в
кинематограф. Муся отказывалась и о том же ласково просила мужа, который также
отказывался. Между тем все предметы разговора были исчерпаны очень скоро — к
вечеру даже Тамара Матвеевна почти искренно хотела, чтобы дети ушли возможно
скорее. Ушли они лишь в обеденное время, ссылаясь на свою усталость и на
утомление Семена Исидоровича. Борьба великодуший продолжалась при уходе: Муся
заявила, что завтра еще с утра забежит к родителям.
— Мусенька, но ведь ты так с нами соскучишься… Может
быть, лучше днем к чаю?.. Тебе будет скучно с нами, стариками.
— Нет, не будет скучно… Спокойной ночи, мама…
Поправляйтесь же скорее, папа…
После обеда в Национальной Гостинице они погуляли по
набережной, полюбовались озером, и в самом деле отправились в кинематограф, в
тайной надежде встретить знакомых. Но никого не встретили и рано легли спать.
На следующее утро Клервилль встал в девятом часу, выбрился,
принял холодную ванну, поцеловал Мусю, которая еще лежала в постели, и вышел.
Он очень приятно позавтракал на террасе гостиницы. Ветчина, крепкий кофе,
свежий альпийский мед, вносивший couleur locale[142], были очень хороши. Клервилль вдруг
почувствовал, что недурно снова завтракать в одиночестве, без необходимости
поддерживать с женой разговор, вдобавок по-французски. Это настроение чуть-чуть
его встревожило. Еще очень недавно он тяготился холостой жизнью. Неожиданно у
него в памяти скользнул Серизье. Но Клервилль был в хорошем настроении духа и
тотчас отогнал неприятные мысли. Идти на конференцию было рано: верно, и билета
до десяти часов не получить. Он закурил папиросу, велел подозвать автомобиль и
поехал осматривать окрестности, чувствуя не без удовольствия, что совершает
легкое предательство: лучше было бы для осмотра окрестностей подождать
Мусю, — ну, да с ней можно будет поездить в другой раз. Прогулка оказалась
чудесной. Покатавшись с полчаса, он приказал шоферу ехать в Курзал, в котором
было снято помещение под конференцию, — и только у подъезда подумал, что
сюда было бы приличнее прийти пешком.
Подъезд Курзала был задрапирован красными флагами. Над
лестницей висела надпись на французском, немецком и английском языках:
«Международная Рабочая Конференция». Впрочем, никаких рабочих у входа не было.
У гладко подстриженных пышных растений в кадках стояло несколько молодых людей
с красными повязками на рукавах, — очевидно, распорядители. Один из них
сбежал по лестнице к автомобилю, но, увидев незнакомого человека, вернулся на
площадку с видом легкого неодобрения. Шофер долго отсчитывал сдачу. Молодые
люди с любопытством глядели на Клервилля. До него донесся заданный вполголоса
вопрос и такой же ответ: «…Вандервельде?» — «Даже не похож, Вандервельде я
отлично знаю…» Клервилль спросил себя, сколько оставить на чай: мало неудобно,
много тоже неудобно; он оставил франк и, услышав «Merci bien, camarade»[143], смутился еще больше:
этот франк, данный социалисту, который его еще и поблагодарил, Клервилль и
потом вспоминал с неприятным чувством.
К подъезду подкатил другой автомобиль. Из него вышли
господин с дамой. По волнению бросившихся к ним молодых людей Клервилль понял,
что это очень важный партийный вождь. Пропустив вперед даму, вождь с уверенным
и решительным видом поднялся по ступенькам подъезда, на ходу пожимая руки
распорядителям. Дама с красной гвоздикой, улыбаясь, приветливо кивала народу
головой, как императрица в провинции.
В большой входной комнате было очень накурено. Везде висели
флаги и плакаты. Прямо против входа стоял памятный Клервиллю по России бюст,
задрапированный красной материей и украшенный зелеными ветками. «Что ж, право,
здесь все очень прилично, и ничего такого…» На социалистической конференции,
ему казалось, все должно было быть совершенно другое, непохожее на то, что он
видел до сих пор. Какая-то толстая дама — не красавица, правда, но и не красная
амазонка , дама как дама, — бросилась к вождю, обмахиваясь на ходу
брошюрой. С этой дамой вождь обменялся несколькими словами. Затем они втроем
скрылись за боковой дверью, — не той, куда проходили рядовые члены конференции.
У стола Клервилля остановила молодая миловидная секретарша.
Как было условлено в поезде, он сослался на Серизье, который обещал достать
билеты для него и для Муси. Действительно для них были приготовлены две именные
карточки. Но, по-видимому, вышло недоразумение: Клервиллю показалось, что
секретарша говорит с ним, как с партийным товарищем. Вместе с красной карточкой
она ему вручила подробное расписание работ конференции, приглашение на
экскурсию и даже какой-то бант, который Клервилль смущенно сунул в карман. Он
испытывал неловкое чувство, точно прописался по фальшивому паспорту. Любезная
секретарша порекомендовала ему недорогую гостиницу и сказала, что можно будет
тратить в Люцерне не более пяти франков в день: два обеда предполагаются
бесплатные. Клервилль поспешно ответил, что уже нашел комнату — у него не
повернулся язык сказать: в «Национале». Не совсем приятно было ему и то, что
для получения билетов пришлось воспользоваться услугами Серизье.
— Сегодня, товарищ, ожидаются интересные прения в комиссии
по выработке статутов Интернационала, — сказала секретарша, ласково
улыбаясь Клервиллю. — Там заседание уже началось… Это во второй комнате.
Быть может, вы хотите туда попасть до общего заседания?..
— Нет, я только на общее заседание, — торопливо, с
легким испугом, ответил Клервилль и поспешил отойти, поблагодарив секретаршу
несколько горячее, чем было нужно. Он так и не решился сказать, что не
принадлежит к Интернационалу. «Ей тогда еще пришлось бы взять назад слово
„товарищ“, ведь это у них чин, — подумал он. — Все-таки не мог же
Серизье выдать меня за делегата!..» Он взглянул на свою карточку и в некоторым
облегчением увидел слова «presse socialiste»[144]:
Серизье, очевидно, достал для них места на трибуне для печати. «Ну, это
ничего…»
Общее заседание конференции должно было происходить в
театральном зале. Занавес был поднят. За ним открывалась декорация, с дорогой,
уходившей куда-то вдаль, — «верно, к социалистическому строю», —
подумал Клервилль, но тут же усомнился в своем толковании символа: может, и
символа тут не было, а декорация принадлежала Курзалу? На сцене стояло два
стола, — один, покрытый красной скатертью, посредине сцены, прямо против
уходившей вдаль дороги; другой, поменьше и без скатерти, сбоку. В зрительном
зале, на месте вынесенных театральных кресел, перпендикулярными к сцене рядами
стояли другие столы, заваленные бумагами, папками, брошюрами. Зал еще был пуст.
Только в бельэтаже уже собралась публика, простая, не нарядная, но публика как
публика, — такая на обыкновенном спектакле была бы двумя ярусами выше.
«Нам, верно, тоже туда?» — подумал Клервилль. Мимо него пробежал второй
юноша-распорядитель, с таким озабоченным видом, что Клервилль никогда не
решился бы остановить его и спросить о своем месте. Однако юноша неожиданно сам
остановился и, взглянув на билет, объяснил очень любезно и подробно, что
товарищ должен занять место в ложе бенуара, — вот в этой. Клервилль
рассыпался в выражениях благодарности. На барьерах лож бенуара лежали
соломенные шляпы. «Может, и мне положить, чтобы закрепить место?» — подумал он,
но счел свою светлую шляпу недостаточно демократической. Он чувствовал себя,
как иностранный турист, попавший в мало посещаемую страну, обычаев которой он
совершенно не знает.
Выйдя из залы, Клервилль оказался у дверей комнаты, где,
очевидно, происходило важное совещание. Оттуда слышались голоса. Перед дверьми
стоял третий юноша с красной повязкой на рукаве. По его мрачному, нахмуренному
лицу чувствовалось, что неизбранным лучше и не пытаться войти в эту дверь.
Подходивший осанистый человек, по внешнему виду, мог быть избранным, —
юноша вопросительно на него уставился. Клервилль поспешно от него отвернулся с
тем же неловким чувством человека, которого принимают за другого, и, к большому
своему облегчению, увидел буфетную стойку, столики и стулья.
|
