 Увеличить |
1. Королева-дитя
(1542-1548)
Марии
Стюарт не исполнилось и недели, когда она стала королевой Шотландской; так с
первых же дней заявляет о себе изначальный закон ее жизни — слишком рано, еще
не умея радоваться, приемлет она щедрые дары фортуны. В сумрачный день в
декабре 1542 года, увидевший ее рождение в замке Линлитгау, отец ее, Иаков V,
лежит в соседнем Фокленде на смертном одре. Тридцать один год королю, а он уже
сломлен жизнью, устал от власти и борьбы. Истинный храбрец и рыцарь, жизнелюбец
по натуре, он страстно почитал искусство и женщин и был любим народом. Нередко,
одетый простолюдином, посещал он сельские праздники, танцевал и шутил с
крестьянами, и отчизна еще долго хранила в памяти сложенные им песни и баллады.
Но, злосчастный наследник злосчастного рода, он жил в смутное время в
непокорной стране, и это решило его участь. Властный, наглый сосед Генрих VIII
побуждает его насадить у себя реформацию[2],
но Иаков V остается верен католицизму, и этим разладом пользуется шотландская
знать, вечно впутывающая жизнерадостного, миролюбивого короля в войны и смуты.
За четыре года до смерти, когда он искал руки Марии де Гиз, Иаков V уже хорошо
понимал, что значит быть королем наперекор строптивым и хищным кланам.
«Madame, — писал он ей с трогательной искренностью, — мне всего лишь
двадцать семь лет, а жизнь уже тяготит меня, равно как и моя корона… Осиротев в
раннем детстве[3],
я был пленником честолюбивой знати; могущественный род Дугласов держал меня в
неволе, и я ненавижу это имя и самую память о нем. Арчибалд, граф Энгасский,
Джордж, его брат, и все их изгнанные родичи постоянно натравливают на нас английского
короля, и нет у меня в стране дворянина, которого он не совратил бы бесчестными
посулами и не подкупил золотом. Никогда не могу я быть уверен в своей
безопасности, а равно и в том, что воля моя и справедливые законы выполняются.
Все это страшит меня, madame, и от вас жду я поддержки и совета. Без всяких
средств, пробавляясь лишь помощью французского короля да нещедрыми даяниями
моего богатого духовенства, пытаюсь я украшать свои замки, подновлять крепости
и строить корабли. Но мои бароны видят в короле, который хочет на деле быть
королем, ненавистного соперника. Боюсь, что, невзирая на дружбу французского
короля и поддержку его войск, невзирая на преданность народа, мне не одолеть
баронов. Я не отступил бы ни перед чем, чтобы проложить моей стране путь к
справедливости и миру, и думаю, что преуспел бы, когда бы не было у моей знати
могущественного союзника. Английский король неустанно разжигает меж нами
вражду, и ереси, насаждаемые им в моем государстве, поражают все сословия
вплоть до духовенства и простонародья. Единственной силою, на которую я и мои
предки искони могли опереться, были горожане и церковь, и я спрашиваю себя:
долго ли еще они будут нам опорой?»
Поистине
это письмо Кассандры[4]
— все его зловещие предсказания сбываются, да и многие другие, еще более тяжкие
бедствия обрушиваются на короля. Оба сына, подаренные ему Марией де Гиз,
умирают в колыбели, и у Иакова V в его лучшей поре все еще нет наследника
короны, которая год от года вое более его тяготит. В конце концов непокорные
бароны вовлекают его в войну с могущественной Англией, чтобы в критическую
минуту предательски покинуть. У Солуэльского залива Шотландия узнала не только
горечь, но и позор поражения[5]
Войско, покинутое предводителями кланов, трусливо разбежалось, почти не оказав
сопротивления, а король, мужественный рыцарь, в этот тяжкий час сражается не с
чуждым врагом, а с собственной смертью. В Фокленде лежит он, измученный
лихорадкой, утомленный постылой жизнью и бессмысленной борьбой.
В тот
хмурый зимний день 9 декабря 1542 года, когда за окнами стоял непроницаемый
туман, в ворота замка Фокленд постучал гонец. Он принес измученному, угасающему
королю весть о том, что у него родилась дочь, наследница. Но в опустошенной
душе Иакова V нет места радости и надежде. Почему не сын, не наследник?..
Обреченный смерти, видит он повсюду лишь несчастье, крушение и безысходное зло.
«Женщина принесла нам корону, с женщиной мы ее утратим», — произносит он
покорно. Это мрачное пророчество было его последним словом. Глубоко вздохнув,
повернулся он к стене и больше ни на что не отзывался. Спустя несколько дней
его предали земле, и Мария Стюарт, еще не научившись видеть мир, стала
королевой.
Однако
быть из рода Стюартов и притом шотландской королевой значило нести двойное проклятие,
ибо ни одному из Стюартов не выпало на этом престоле счастливо и долго
царствовать[6].
Двое королей — Иаков I и Иаков III — были умерщвлены, двое — Иаков II и Иаков
IV — пали на поле брани, а двум их потомкам — этой еще несмышленой крошке и ее
кровному внуку Карлу I — судьба уготовила еще более страшную участь — эшафот.
Никому из этого рода Атреева[7]
не было дано достичь преклонных лет, никому не благоприятствовала судьба и
звезды. Вечно воюют они с врагами внешними, врагами внутренними и с самими
собой, вечно окружены смутой и носят смуту в себе. Их страна так же не знает
мира, как не знают его они сами. Меньше всего могут они положиться на тех своих
подданных, кто должен быть опорою трона, — на лордов и баронов, на все это
мрачное и суровое, дикое и необузданное, алчное и воинственное, упрямое и
своенравное племя рыцарей, — «un pays barbare et une gent brutelle»[8], как жалуется
Ронсар, поэт, заброшенный в эту страну туманов[9].
Чувствуя себя в своих поместьях и замках маленькими королями, лорды и бароны
гонят, точно убойный скот, подвластных им пахарей и пастухов в свои
нескончаемые драки и разбойничьи набеги; неограниченные властители кланов, они
не знают иной утехи, кроме войны. Их стихия — раздоры, их побуждение — зависть,
все их помыслы о власти. «Золото и корысть — единственные сирены, чьих песен
заслушиваются шотландские лорды, — пишет французский посол. — Учить
их, что такое долг перед государем, честь, справедливость, благородные
поступки, — значит лишь вызвать у них насмешку». Драчливые и хищные, как
итальянские кондотьеры, но еще более необузданные и неотесанные в проявлении
своих страстей, все эти древние могущественные кланы — Гордоны, Гамильтоны,
Араны, Мейтленды, Крофорды, Линдсеи, Леноксы и Аргайлы — вечно грызутся между
собой из-за первенства. То они ополчаются друг на друга в бесконечных усобицах,
то клятвенно скрепляют в торжественных «бондах»[10] свои недолговечные
союзы, сговариваясь против кого-то третьего, вечно сбиваются в шайки и клики,
но ничем не связаны меж собой и, будучи все родственниками и свойственниками,
на самом деле завистливые и непримиримые враги. В душе это все те же язычники и
варвары, как бы они себя ни именовали, протестантами или католиками, —
смотря по тому, что им выгоднее, — все те же правнуки Макбета и Макдуфа,
кровавые таны, столь блистательно запечатленные Шекспиром.
Только в
одном едина неукротимая завистливая свора — в борьбе против своего государя, короля,
ибо всем им одинаково несносно послушание и незнакома верность. И если эта
«кучка негодяев» — «parcel of rascals», как заклеймил их шотландец из
шотландцев Бернс[11], —
и терпит некое подобие власти над своими замками и прочим достоянием, то лишь
из ревности одного клана к другому. Гордоны потому оставляют корону Стюартам,
что боятся, как бы она не досталась Гамильтонам, а Гамильтоны — лишь из
ревности к Гордонам. Но горе шотландскому королю, вздумай он в своей пылкой,
юношеской самонадеянности стать королем на деле, насаждать в стране порядок и
добрые нравы и противостоять алчности лордов! Весь этот враждующий между собой
сброд тотчас же по-братски сплотится, чтобы свергнуть своего государя; и коль
не сладится у них дело мечом, то к их услугам надежный кинжал убийцы.
Трагическая,
раздираемая бурными страстями, сумрачная и романтическая, как баллада, эта
маленькая, обособленная, омытая морями страна на северной окраине Европы — к
тому же еще и нищая, ибо ее истощают нескончаемые войны. Несколько городов —
впрочем, какие же это города, — просто сбившиеся под защиту крепости
лачуги! — не могут разбогатеть или даже достичь благосостояния. Их вечно
грабят и жгут. Замки же аристократов, сумрачные и величавые развалины коих
высятся и по сей день, ничем не напоминают настоящих замков, кичащихся своим
великолепием и придворным блеском, эти неприступные крепости предназначались
для войны — не для мирного гостеприимства. Между немногочисленными
разветвленными аристократическими родами и их холопами отсутствовала столь
необходимая государству благотворная сила деятельного среднего сословия.
Единственная густонаселенная область между реками Твид и Ферт лежит слишком
близко к английской границе, и набеги то и дело разоряют ее и опустошают. На
севере можно часами бродить вокруг одиноких озер, по пустынным пастбищам или
дремучим лесам, не встречая ни селения, ни замка, ни города. Деревни здесь не
лепятся друг к другу, как в перенаселенных краях Европы: здесь нет широких
дорог, несущих в страну торговлю и деловое оживление, ни пестрящих вымпелами рейдов,
как в Голландии, Испании и Англии, откуда отплывают корабли, спеша в далекие
океаны за золотом и пряностями; население еле-еле кормится, пробавляясь
овцеводством, рыбной ловлей и охотой, как в дедовские времена; по своим обычаям
и законам, по благосостоянию и культуре Шотландия той поры не меньше чем на
столетие отстала от Англии и Европы. В то время как в портовых городах
повсеместно возникают банки и биржи, здесь, словно в библейские дни, богатство
измеряется количеством земли и овец. Все достояние Иакова V, отца Марии Стюарт,
составляют десять тысяч овец. У него нет ни сокровищ короны, ни армии, ни
лейб-гвардии для утверждения своей власти, ибо он не может их содержать, а
парламент, где все решают лорды, никогда не предоставит королю действительных
средств власти. Все, что есть у короля, помимо скудного пропитания, дарят ему богатые
союзники — Франция и папа; каждый ковер, каждый гобелен, каждый подсвечник в
его дворцовых покоях и замках достался ему ценой унижения.
Неизбывная
нищета, подобно гнойной язве, истощает политические силы Шотландии, прекрасной,
благородной страны. Нужда и алчность ее королей, солдат и лордов делают ее
игрушкой в руках иноземных властителей. Кто борется против короля и за
протестантизм, тому платит Лондон; кто борется за католицизм и Стюартов, тому
платят Париж, Мадрид и Рим; иностранные державы охотно покупают шотландскую
кровь. Спор двух великих наций о первенстве все еще не решен, поэтому Шотландия
— ближайшая соседка Англии — незаменимый партнер Франции в игре. Каждый раз,
как английские войска вторгаются в Нормандию, Франция нацеливает этот кинжал в
спину Англии, и воинственные скотты[12]
немедленно переходят the border[13],
угрожая своим auld enimies[14].
Но и в мирное время шотландцы — вечная угроза Англии. Поэтому укрепление
военных сил Шотландии — первейшая забота французских политиков; Англия же,
стравливая лордов и разжигая в стране мятежи, стремится подорвать эти силы. Так
несчастная страна становится кровавым полем столетней войны, и только
трагическая судьба еще несмышленого младенца окончательно решит этот спор.
Какой
великолепный драматический символ: борьба начинается у самой колыбели Марии Стюарт!
Младенец еще не говорит, не думает, не чувствует, он едва шевелит ручонками в
своем конверте, а политика уже цепко хватает его нерасцветшее тельце, его
невинную душу. Таков злой рок Марии Стюарт, вечно втянута она в эту азартную
игру. Никогда не сможет она беззаботно отдаться влечениям своей натуры,
постоянно ее впутывают в политические интриги, делают объектом дипломатических
уловок, игрушкой чужих интересов, всегда она лишь королева или претендентка на
престол, союзница или враг. Не успел гонец доставить в Лондон обе вести, что
Иаков V скончался и что у него родилась дочь, наследная принцесса и королева
Шотландии, как Генрих VIII Английский решает заручиться этой драгоценной
невестой для своего малолетнего сына Эдуарда; еще несложившимся телом, еще
дремлющей душой распоряжаются, как товаром. Но политика не считается с чувствами,
она принимает в расчет только короны, государства и права наследования.
Отдельный человек для нее не существует, он ничего не значит по сравнению с
мнимыми и реальными целями всемирной игры. Правда, в этом конкретном случае
намерение Генриха VIII обручить престолонаследницу Шотландии с
престолонаследником Англии разумно и даже гуманно. Непрерывная война между
двумя братскими странами давно утратила всякий смысл. Перед народами Англии и
Шотландии, живущими на одном острове, под защитой и угрозой одного моря,
родственными по происхождению и условиям жизни, несомненно, стоит одна задача:
объединиться. Природа на сей раз недвусмысленно явила свою волю. И только
соперничество обеих династий Тюдоров и Стюартов препятствует выполнению задачи.
Если бы удалось благодаря этому браку превратить спор в союз, общие потомки
Стюартов и Тюдоров стали бы одновременно править Англией, Шотландией и Ирландией,
и объединенная Великобритания могла бы отдать свои силы более сложной борьбе —
за мировое первенство.
Но
такова ирония судьбы: едва лишь в политике в виде исключения блеснет ясная,
разумная идея, как ее искажают неумным исполнением. Сначала все идет как по
маслу: сговорчивые лорды, которым щедро заплачено, охотно голосуют за брачный
договор. Однако умудренный опытом Генрих VIII не удовлетворяется клочком
пергамента. Ему слишком хорошо знакомы лицемерие и жадность этих благородных
господ, и он понимает, что на них нельзя положиться и что за большую сумму они
тут же перепродадут малютку королеву французскому дофину. А потому Генрих VIII
требует от шотландских посредников в качестве первейшего условия немедленной
выдачи ребенка. Но если Тюдоры не верят Стюартам, то Стюарты платят им тою же
монетой; особенно противится договору королева-мать. Набожная католичка, дочь
Гизов[15]
не хочет отдать свое дитя вероотступникам и еретикам, а кроме того, не
требуется большой проницательности, чтобы обнаружить в договоре опасную
ловушку. Особым, секретным пунктом посредники обязались в случае
преждевременной смерти ребенка содействовать тому, чтобы «вся полнота власти и
управление королевством» перешли к Генриху VIII. Тут есть над чем задуматься!
От человека, который уже двух жен отправил на эшафот[16], всего можно ждать: в
своем нетерпении завладеть желанным наследством он еще, пожалуй, постарается,
чтобы ребенок умер поскорей — и не своею смертью; поэтому заботливая мать отклоняет
требование о выдаче малютки Лондону. Сватовство едва не приводит к войне. Генрих
VIII посылает войска, чтобы захватить драгоценный залог, и отданный по армии
приказ красноречиво говорит об откровенной бесчеловечности века: «Его
Величество повелевает все предать огню и мечу. Спалите Эдинбург дотла и
сровняйте с землей, как только вынесете и разграбите все, что возможно…
Разграбьте Холируд и столько городов и сел вокруг Эдинбурга, сколько встретите
на пути; отдайте на поток и разграбление Лейт и другие города, а где наткнетесь
на сопротивление, без жалости истребляйте мужчин, женщин и детей».
Как
гунны, вторглись вооруженные орды Генриха VIII в Шотландию. Но мать и дитя
своевременно укрылись в укрепленном замке Стирлинг, и Генриху VIII пришлось
удовольствоваться договором, по которому Шотландия обязалась выдать Марию
Стюарт Англии (вечно ее продают и покупают, как товар!) в день, когда ей
исполнится десять лет.
Казалось
бы, все уладилось к общему удовольствию. Но политика во все времена была наукой
парадоксов. Ей чужды простые, разумные и естественные решения: создавать
трудности — ее страсть, сеять вражду — ее призвание. Вскоре католическая партия
пускается в интриги, выясняя исподтишка, не выгоднее ли сбыть дитя — оно еще
только лепечет и улыбается — французскому дофину, а после смерти Генриха VIII
никто уже и не думает о выполнении договора. Но теперь выдачи малютки невесты
от имени малолетнего короля Эдуарда требует английский регент Соммерсет, и, так
как Шотландия противится, он опять посылает войска, ибо с лордами можно
говорить только на одном языке — языке силы. Десятого сентября 1547 года в
битве — вернее, бойне — при Пинки шотландская армия была разбита наголову,
более десяти тысяч трупов усеяли поле брани. Марии Стюарт не исполнилось и пяти
лет, а из-за нее уже рекой льется кровь.
Перед
англичанами лежит беззащитная Шотландия. Но в разграбленной стране нечего
взять: Тюдоров же интересует единственное сокровище — ребенок, олицетворяющий
корону и преемство трона. Однако, к великому огорчению английских шпионов,
Мария Стюарт неожиданно и бесследно исчезла из замка Стирлинг; даже наиболее
приближенные лица не знают, куда спрятала ее королева-мать. Новый надежный
тайник выбран превосходно: ночью преданные слуги под строжайшим секретом
отвозят ребенка в монастырь Инчмэхом, укрывшийся на небольшом островке посреди
озера Ментит — «dans les pays des sauvages»[17],
как сообщает французский посол. Ни одна тропка не ведет в заповедные места;
драгоценный груз доставляют в лодке на остров и там поручают заботам благочестивых
иноков, никогда не покидающих обитель. Здесь, в надежном убежище, вдали от беспокойного,
взбаламученного мира, живет, ничего не ведая, невинное дитя, меж тем как
дипломатия, раскинув свои сети над морями и странами, усердно занимается его
судьбой. Ибо на арену, угрожая, выступает Франция, чтобы не дать Англии
полностью подчинить себе Шотландию. Генрих II, сын Франциска I, посылает в
Шотландию сильную эскадру, и генерал-лейтенант французского вспомогательного корпуса
просит от его имени руки Марии Стюарт для малолетнего дофина Франциска. Политический
ветер, резко и порывисто задувший из-за пролива, круто повернул судьбу ребенка:
вместо того чтобы сделаться английской королевой, маленькая дочь Стюартов
внезапно предназначена в королевы Франции. Едва лишь новое и более выгодное
соглашение заключено, как седьмого августа драгоценный объект сделки, девочку
Марию Стюарт пяти лет восьми месяцев от роду, сажают на корабль и отвозят во
Францию, запродав другому, столь же незнакомому супругу. Вновь — и не в
последний раз — чужая воля определяет и изменяет ее судьбу.
Неведение
— великое преимущество детства. Что знает трехлетнее, четырехлетнее, пятилетнее
дитя о войне и мире, о битвах и договорах? Что ему Франция или Англия, Эдуард
или Франциск, что ему неистовое безумие, охватившее мир? Длинноногая девочка с
развевающимися белокурыми локонами бегает и резвится в мрачных и светлых покоях
замка вместе с четырьмя своими сверстницами-подружками. Ибо ей — чудесная идея
в столь варварский век — отобрали среди лучших семейств Шотландии четырех
подруг, ее однолеток: Мэри Флеминг, Мэри Битон, Мэри Ливингстон и Мэри Сетон.
Дети, как и она, они сегодня весело играют с малюткой королевой, завтра они
разделят ее одиночество на чужбине, чтобы чужбина не казалась ей совсем уж
чужой, позднее сделаются ее придворными дамами и однажды, в особенно задушевную
минуту, поклянутся выйти замуж не раньше, чем их госпожа изберет себе супруга.
И если три из них покинут королеву в несчастье, то одна последует за ней и в
изгнание и пребудет ей верна до самого смертного часа; так отблеск блаженного
детства озарит и ее последние, страшные минуты. Пока же пять девочек весело
играют изо дня в день то в замке Холируд, то в замке Стирлинг, не задумываясь о
таких вещах, как королевское достоинство и величие, ведущее к опасной гордыне.
Но однажды вечером маленькую Марию поднимают с постели, в сумраке ночи на озере
ждет лодка, чтобы отвезти ее на тихий, благостный остров — Инчмэхом зовут его,
что значит «мирная обитель». Какие-то незнакомые люди, одетые не так, как все,
в черных широких развевающихся рясах, приветствуют ее. Добрые и кроткие, они
чудесно поют в высоком зале с цветными окнами, и девочка быстро привыкает к
ним. Но вскоре ее опять увозят вечером (и не однажды придется Марии Стюарт
бежать под покровом ночи от одной судьбы к другой); и вот она на высоком
корабле со скрипящими мачтами и белыми парусами; кругом чужие солдаты и
бородатые матросы. Но маленькая Мария не боится. Все они добры и ласковы с ней;
семнадцатилетний сводный брат Джеймс, один из многочисленных бастардов Иакова
V, рожденных до его брака, гладит ее пушистые белокурые волосы, да и четыре
Марии, ее любимые подружки, тоже с нею. Пять девочек, радуясь новым
впечатлениям, как радуются дети всякой перемене, резвятся меж пушками
французского военного судна и закованными в латы моряками. А высоко на марсе
матрос опасливо вглядывается в даль; он знает: по проливу курсирует английский
флот в надежде захватить невесту английского короля, пока она не стала
нареченной французского дофина. Но ребенок видит только то, что рядом и что ему
ново; он видит: море синее, люди добрые, и корабль, фыркая, как исполинский
зверь, прокладывает себе в волнах дорогу.
Тринадцатого
августа галеон входит в Росков, небольшой портовый город близ Бреста. Шлюпки
пристали к берегу, и, по-детски радуясь чудесному приключению, беспечная,
шаловливая шестилетняя королева Шотландская спрыгнула на французскую землю. На
этом кончается пора ее детства, начинается пора обязанностей и испытаний.
|
