 Увеличить |
4
Едва закончив «Госпожу Бовари», Флобер принялся за новый
роман, о котором мечтал задолго до возникновения замысла. Из отвращения к
современности, как он уверял, он взял сюжет из дохристианской эры и
неклассической цивилизации. «Саламбо», потребовавшая огромного труда, была
начата в 1857 году и вышла в свет в конце 1862 года.
Это был отдых от современности. Карфаген III века до нашей
эры: множество племен и народов Африки, Азии и Европы, зверские религии, нечто
чудовищное в правах, инстинктах, сознании варваров и наряду с этим колоссальное
событие в истории античного мира – уничтожение Карфагенского государства и
утверждение римского владычества на всем Средиземноморье.
Несмотря на замечательные достоинства романа, впервые в
художественной литературе «открывшего» психологию варвара отдаленных и
малоизученных эпох, «Саламбо» имела очень небольшой успех. Изображенные в ней
нравы оказались непонятными и даже смешными читателям и особенно критикам. В
журналах печатались пародии, карикатуры и стишки, высмеивавшие героев и их
поступки. И все это свидетельствовало о том, что исторический жанр,
воскрешающий чуждые цивилизации, был для французской литературы пройденным
этапом. Читатели интересовались только своей современностью, более доступной их
пониманию и более важной для дальнейшей практической деятельности.
«Современность мне так же противна, как и прежде, –
писал Флобер, закончив „Саламбо“. – От одной только мысли, что я буду
описывать мещан, меня тошнит... Вдохновляться господами и дамами у меня больше
нет сил». И все же через несколько дней после выхода в свет «Саламбо» он уже
разрабатывал план «современного парижского романа», который был назван
«Воспитанием чувств». Работа над новым произведением продолжалась семь лет и
закончилась в мае 1869 года.
«Жизнь должна быть непрерывным воспитанием, – писал
Флобер за три месяца до окончания романа. – Всему нужно учиться, учиться
говорить, так же как учиться умирать».
«Воспитание», очевидно, понимается здесь как утрата иллюзий.
Под ударами опыта герой должен понять тщету своих стремлений и невозможность
«практического» счастья.
«Я хочу написать нравственную историю людей моего поколения,
вернее было бы сказать, историю их чувств», – пишет Флобер. Лучше, чем
кого-либо из своих современников, Флобер знал самого себя. Может быть, эта
«нравственная история поколения» является историей самого Флобера? Буржуазные
критики твердят это в один голос и, конечно, заблуждаются.
В ранней юности Флобер был «бесконечно влюблен» и рассказал
об этой любви в одной из своих юношеских повестей. Госпожа Арну и ее муж
напоминают подробностями своей семейной жизни госпожу Шлезенжер, предмет
юношеской страсти Флобера, и ее мужа. Но это не делает роман автобиографическим
и никак не объясняет его проблематику. Герой романа представляет собою прямую
противоположность Флоберу. Создав этот персонаж, Флобер вступал в полемику с
неприемлемыми для него эстетическими теориями, политическими тенденциями, с
самым характером мышления современного ему мещанства. В образе Фредерика он
хотел создать нечто типическое, обобщенное, свободное и от личных чувств, и от
случайного портретного сходства. Он мог пользоваться любым материалом своей
современности – эпизодом из жизни своего знакомого, каким-нибудь художественным
произведением, газетной статьей, фактом политической истории или скандальной
хроники, но весь этот «материал», или «воспоминания», или «заимствования» были
включены в роман для того, чтобы доказать нужную Флоберу проблему, осмыслить и
изобразить особенности и закономерности эпохи.
Фредерик, несомненно, неудачник. Но дело не в этом. Дело в
причинах, которые сделали его неудачником. Эти причины – в нем самом, в
характере его сознания, в его взглядах на жизнь, в непонимании
действительности.
Но эти взгляды и это непонимание свойственны не только ему
одному – так же, как во всех своих произведениях, Флобер не хочет здесь
отделить личность от общества, хотя в иных случаях его герой противопоставлен
среде.
Иногда говорят, что в образе Фредерика Флобер разоблачил
романтизм. Но думать так нет никаких оснований. Флобер вступает в борьбу не с
романтизмом, который как литературная школа был и прошел, но с эпохой,
длившейся дольше, чем романтическая школа, и включавшей в себя много
литературных, философских и политических направлений, – с эпохой, которой
сам он был свидетелем. На своем веку Флобер видел несколько революций. Он
родился при Реставрации Бурбонов, пережил Июльскую революцию и Июльскую
монархию, Февральскую революцию, декабрьский переворот 1851 года и теперь
наблюдал Вторую империю, «эпоху безумия и позора», по определению Эмиля Золя,
близкую к своему концу.
Он был республиканцем еще тогда, когда писал свои первые
детские повести. Он радовался Февральской революции, надеясь, что новая
республика сделает что-нибудь доброе для населения страны. И после каждой
революции наступала реакция, после взрыва надежд – разочарование и отчаяние.
Основной и самый страшный грех современности, по мнению
Флобера, – это субъективизм, отсутствие всякой системы, всякой научности
мышления, нежелание считаться с разумом, с логикой, недоверие к знанию. Люди не
привыкли и не хотят мыслить. Они больше верят чувству, «сердцу», «первому
движению». Они дурманят себя словами, которые вызывают приятное волнение, по не
заключают в себе никакого содержания. Все бедствия, обрушившиеся на Францию в
течение столетия, позорные предательства и политические мошенничества – все
это, по мнению Флобера, свидетельствует о нежелании научно мыслить и о
торжестве «личного» начала, то есть произвола и умственной анархии. Предоставив
полный простор «чувству», отдаваясь любому порыву, волнению минуты, французы
закрыли себе возможность систематического труда и объективного, научного
познания действительности. Этот произвол и «ячество», покорность любой эмоции,
вспыхнувшей по тому или иному случаю, получили свое отражение и в теории
«личной поэзии», которая раздражала Флобера в творчестве Мюссе и Ламартина.
В общественной деятельности это «ячество» приводит к
обожествлению своего личного интереса, который заслоняет более широкие
горизонты интереса общего. Это психология собственника.
Не веря в возможность социальной революции, но понимая
классовую природу политики буржуазии, идущей к своему господству, Флобер
рассматривал личный интерес, страсть к чистогану как недостаток «научности»,
как личную и классовую ограниченность. От этого порока, по мнению Флобера,
можно излечиться при помощи одной только науки, без каких-либо коренных
социальных преобразований. Причина всех преступлений, совершенных буржуазией в
1848 году, полагает он, заключается в хаосе неорганизованной мысли, в сутолоке
мнений, одинаково нелепых, потому что произвольных и научно необязательных, в
непонимании другого человека и в фанатизме личного интереса. Вся Франция больна
одной болезнью, индивидуализмом, который равен глупости, а единственно
возможное спасение – выход за пределы своего интереса, своего эгоизма в область
научного познания, которое создаст право, справедливость и великую новую
культуру.
Это отвратительное «ячество» сквозит в разговорах перепуганных
буржуа в салоне Дамбрёза и других персонажей романа. Делорье доказывает свои
взгляды аргументами логики, он верит в то, что говорит, – и меняет свои
убеждения, когда это оказывается выгодно. Художник Пеллерен ненавидит власть не
потому, что она плоха, а потому, что его произведения не попадают на выставку.
Драматург Юсоннэ ненавидит актеров с тех пор, как его пьеса была отвергнута
театральным комитетом. Если она будет принята, он изменит свои симпатии и
взгляды. Защита собственности ссылкой на льва, «который, если бы смог
заговорить, объявил бы себя собственником», и гнев коммерсанта, который желал
задушить Прудона, «и задушил бы, если бы мог», – все это омерзительное и
глупое изображено с необычайной правдивостью. Лучше, чем кто-либо другой из
современных ему писателей, Флобер обнажил классовую природу политических мнений
и заинтересованность идеологий. Он показал, что искажение действительности в
классовом сознании буржуазии приводит к абсурду и несчастьям, терзающим
Францию. И чем острее классовая борьба, чем очевиднее опасность, угрожающая
буржуазным интересам, тем полнее торжествует «чувство» и парализуется
«понимание». После страхов, испытанных буржуазией в 1848 году, пишет Флобер,
даже «умные люди... на всю жизнь остались идиотами».
Фредерик Моро – представитель и жертва того же
индивидуализма. Его поступки и мысли произвольны. Он мыслит штампами,
«общепринятыми идеями», и ему не приходит в голову проверить их разумом. И себя
он рассматривает сквозь те же распространенные в его время штампы. Чтобы
создать великие произведения искусства, нужно любить, думает он, – и пишет
романы и картины, уповая на свою любовь к госпоже Арну. Разорившись, он
надеется, что нужда сделает его великим человеком, и радуется разорению. Он
рассчитывает получить портфель министра по протекции почти неизвестного ему
банкира Дамбрёза. Во время революции, сочувствуя восставшим, он, однако,
бросается в атаку только потому, что рассердился на солдат, которые, как ему
казалось, целили в него. В июньские дни Фредерик гуляет с Розанеттой по парку
Фонтенебло, и восстание ему, так же как Розанетте, кажется пустяком в сравнении
с их ничтожной любовью. И у Фредерика «познание» определено «чувством», –
желаниями, мечтами, штампованными идеалами мелкобуржуазного интеллигента. И он тоже
несвободен, заключен в круг своего эгоизма, он тоже не может выйти за пределы
своего интереса. Единственное, чем он отличается от окружающей его толпы
персонажей, это его постоянное в приливах и отливах чувство к госпоже Арну.
После появления «Госпожи Бовари» и «Саламбо» критики
упрекали Флобера в том, что у него нет ни одного положительного или хотя бы
симпатичного героя. В «Воспитании чувств» Флобер создал наконец симпатичный
образ, задуманный как верх женского совершенства. Госпожа Арну живет в
обстоятельствах, которые определяют ее жизненную позицию и нравственную задачу.
Она пытается спасти свою семью великими жертвами. Она несет свое бремя
безропотно, с восторгом принимает крохи счастья, выпавшие на ее долю,
противостоит искушениям и не хочет ничего менять, так как не в этом видит свой
долг. Она восхищена Фредериком, а он изменяет и лжет ей. Она принимает
оскорбления как ежедневную пищу и не смеет никого обвинять в изменах и лжи,
прозревая иногда утешающую ее правду – невысказанную любовь Фредерика.
В поведении Фредерика ложь и правда вступают в удивительные
сочетания. Будучи честным юношей, он лжет всем своим близким и живет в
постоянном самообмане. Он кому-то признается в любви, но это не любовь, а
иллюзия. Он любит, но отказывается от любви. Он сам не знает, что он чувствует,
и совершает поступки, неожиданные для себя самого. Может ли если не Фредерик,
то хотя бы сам автор объяснить причины этой непоследовательности, этих
внутренних противоречий, из которых так трудно найти выход?
Конечно, эти противоречия – не оплошность и не ошибка
Флобера. Путаница чувств, мучащих его героя, говорит не о том, что в душе
человека ничего нельзя понять и ничему нельзя верить; Флобер не случайно пришел
к таким психологическим парадоксам. Его тонкий анализ – новый метод психологического
исследования, связанный с современной Флоберу наукой.
Исходя из своего основного положения – единства материи и
духа, психиатры, физиологи и философы утверждали, что никакой психический
процесс невозможен без движения нервных клеток. Из этого они делали вывод, что
любая деятельность нервных клеток всегда сопровождается психическими процессами
ощущения и чувства. Сознание только регистрирует результат этих процессов,
происходящих во всех органах человеческого тела, а потому подлинная, творческая
работа совершается где-то в темноте неосознанного.
Флобер, внимательно следивший за успехами психологии и
психиатрии, мог узнать об этом широко распространенном учении из специальных
книг, из бесед с знакомыми ему учеными, например, с И. Тэном, который как раз в
1860-е годы писал свой труд «Об уме и познании», в основном посвященный этой
проблеме. С принятой Флобером точки зрения, волевой акт нельзя рассматривать
как чистый результат логического рассуждения. Поступки человека могут
противоречить его намерениям и желаниям, так как они возникают из глубины
подсознательного, из неясных для самого человека побуждений, инстинктов и
социальных привычек, ставших «второй природой».
Поведение Фредерика объясняется этой игрой чувств, над
которыми он не властен. Логика руководит им меньше, чем другими, меньше даже,
чем импульсивными и чувственными натурами вроде Розанетты или господина Арну.
Слабость воли и скудость событий в его жизни, несмотря на множество бестолковых
поступков, объясняются здесь противоречивостью побуждений и почти равной силой
борющихся сторон. Обнаружить борьбу противоположно направленных влечений,
подсмотреть возникновение волевого акта, определить различные мотивы, диктующие
человеку его поведение, расслышать эти голоса, звучащие где-то на границах
физиологии, понять целую жизнь в ее видимой нелепости как результат этой единой
борьбы – такова была задача Флобера, наиболее полно разрешенная в образе
Фредерика.
Поступки сами по себе не интересуют Флобера. Ведь поступок
не означает ничего, если мы не знаем вызвавших его побуждений. Эти-то
побуждения и стоят в центре его внимания, и действия героя он показывает только
тогда, когда за ними можно угадать причины. Фредерик после аукциона
отказывается от брака с госпожой Дамбрёз и тут же удивляется своему решению;
страшная душевная усталость, которую он чувствует после того, как захлопнул
дверцы кареты, свидетельствует о длительной и трудной борьбе, происходившей
где-то в глубине. Этот поступок не требует объяснений, он ясно и четко
объясняет то, о чем, может быть, не догадывался и сам герой. В последней сцене
романа Фредерик отказывается от любви госпожи Арну, которую любил всю
жизнь, – этот жест непонятен сам по себе, и Флобер анализирует его мотивы.
Очевидно, Фредерик ошибался в течение всей своей жизни. Так
же, как он не понимал искусство, творчество, политику, людей и свое отношение к
ним, он не понимал стоящих перед ним задач, своих потребностей, возможностей и
характера. И все это от того же мещанского индивидуализма, от неумения или
нежелания самостоятельно и «научно» мыслить. То, что его внутренняя сущность и
нравственный инстинкт сопротивляются его намерениям и идейным штампам, которым
он следует без критики и без размышлений, свидетельствует о том, что он не дает
себе труда познать ни самого себя, ни окружающий мир с его законами и
необходимостями.
В этом психологическом романе или, лучше сказать, романе
нравов огромную роль играет революция. Это естественный результат Июльской
монархии – как протест против нее и как ее продолжение. То же мещанское «ячество»,
классовые интересы, выражающиеся в форме личной выгоды, действуют и в 1848
году. Социальное благополучие, по мнению Флобера, невозможно, пока люди и
общество не излечатся от этого «порока» или «свойства», и потому революция
кончается переворотом 2 декабря.
Во время революций будущее приходит быстро, говорил Гюго: за
какие-нибудь три-четыре года революция сменилась реакцией, все менялось много
раз, но ничто не изменилось, и Вторая империя вернула страну к тому же
положению, в котором она находилась до Февраля, – таков был вывод Флобера
из трагических событий, которые прошли почти на его глазах. История со всеми ее
переменами есть, в сущности, топтание на месте. К этой мысли приводили Флобера
неудачи двух революций, но также упорное, страстное нежелание уловить в истории
развитие и общественные закономерности, ведущие человечество сквозь все
заблуждения и бедствия к твердо осознанным идеалам.
Флобер мог бы прийти к другим взглядам на историю и
общество. В картине революции, показанной в романе, можно обнаружить четко
осознанные классовые противоречия, к которым он относится далеко не
безразлично. Буржуазия, ошалевшая от страха, затем торжествующая свою победу,
изображена в самом отвратительном виде. Это глупцы, хитрецы, предатели и
убийцы. Рабочие, которых нищета и голод приводят к Июньскому восстанию, более
беспомощны, чем господствующие классы, еще раз утвердившие свое господство
после кровавого избиения во время Июньских дней. Но на стороне рабочих, на
стороне побежденных – справедливость, героизм, подлинно человеческие идеалы, и
единственный положительный персонаж в этой массе беснующихся стяжателей,
честолюбцев и проходимцев – это Дюссардье, представитель обездоленного труда,
преданный своим идеалам, сквозь заблуждения и сомнения пришедший наконец к
правде, за которую отдает свою жизнь.
Флобер хотел «вымазать свою современность навозом», как
индусы покрывали коровьим пометом свои храмы. Он сделал это в «Воспитании
чувств». Но он избегал «выводов», потому что считал их вмешательством автора в
объективную действительность. Внимательный читатель, современник Флобера, так
же как читатель нашего времени, не может не сделать своих выводов из того, что
предложил ему писатель. Бесстрастный роман превратился в разоблачение,
осмысленное и осознанное. Можно было бы сказать, что он оказался в известном
смысле пророчеством.
Все бедствия 1870 года, говорил Флобер, произошли потому,
что французы не поняли его «Воспитания чувств», – так, насмехаясь над
своим великим другом, рассказывал в своих воспоминаниях Максим Дюкан. Он
передал нам подлинную мысль Флобера, не уловив ее смысла. Действительно, Флобер
хотел показать, к каким бедствиям приводит неумение мыслить, непонимание
действительности, корысть личная и классовая. И со свойственной ему наивностью
считал, что, если общество поймет этот разъедающий его порок, оно избавится от
него, придет к научному познанию и, следовательно, к великой общественной
справедливости – без восстаний, насилий и катастроф. Это была утопия человека,
паче всего боявшегося утопий.
|
