Увеличить |
Глава VI
Оливер,
раздраженный насмешками Ноэ, приступает к действиям и приводит его в немалое
изумление
Месяц
испытания истек, и Оливер был формально принят в ученики. Пора года была
славная, несущая болезни. Выражаясь коммерческим языком, на гробы был спрос, и
за несколько недель Оливер приобрел большой опыт. Успех хитроумной выдумки
мистера Сауербери превзошел самые радужные его надежды. Старожилы не помнили,
чтобы так свирепствовала корь и так косила младенцев; и много траурных
процессий возглавлял маленький Оливер в шляпе с лентой, спускавшейся до колен,
к невыразимому восторгу и умилению всех матерей города. Так как Оливер принимал
участие вместе со своим хозяином также и в похоронах взрослых людей, чтобы
приобрести невозмутимую осанку и умение владеть собой, насущно необходимые
безупречному гробовщику, то у него было немало случаев наблюдать превосходное
смирение и твердость, с какими иные сильные духом люди переносят испытания и
утраты.
Так,
например, когда Сауербери получал заказ на погребение какой-нибудь богатой
старой леди или джентльмена, окруженных множеством племянников и племянниц,
которые в течение всей болезни были поистине безутешны и предавались
безудержной скорби даже на глазах посторонних, – эти самые особы
чувствовали себя прекрасно в своем кругу и были весьма беззаботны, беседуя между
собой столь весело и непринужденно, словно не случилось ровно ничего, что могло
бы нарушить их покой. Да и мужья переносили потерю своих жен с героическим
спокойствием. В свою очередь жены, облекаясь в траур по своим мужьям, не только
не горевали в этой одежде скорби, но как будто заботились о том, чтобы она была
изящна и к лицу им. Можно было также заметить, что леди и джентльмены,
претерпевавшие жестокие муки при церемонии погребения, приходили в себя немедленно
по возвращении домой и совершенно успокаивались еще до окончания чаепития.
Видеть все это было очень приятно и назидательно, и Оливер наблюдал за
происходящим с великим восхищением.
Утверждать
с некоторой степенью достоверности, будто пример этих добрых людей научил
Оливера покорности судьбе, я не могу, хотя и являюсь его биографом; но я могу
решительно заявить, что в течение многих месяцев он смиренно выносил помыкание
и насмешки Ноэ Клейпола, который стал обращаться с ним гораздо хуже, чем
раньше, ибо почувствовал зависть, когда новый ученик получил черный жезл и
ленту на шляпу, тогда как он, старый ученик, по-прежнему ходил в шапке блином и
в кожаных штанах. Шарлотт относилась к Оливеру плохо, потому что плохо
относился к нему Ноэ; а миссис Сауербери оставалась непримиримым его врагом,
потому что мистер Сауербери не прочь был стать его другом; и вот между этими
тремя лицами, с одной стороны, и обилием похорон, с другой, Оливер чувствовал
себя, пожалуй, не так приятно, как голодная свинья, когда ее по ошибке заперли
в амбар с зерном при пивоварне.
А теперь
я приступаю к очень важному эпизоду в истории Оливера, ибо мне предстоит поведать
о происшествии, которое, хотя и может показаться пустым и незначительным,
косвенным образом повлекло за собой существенную перемену во всех его делах и
видах на будущее.
Однажды
Оливер и Ноэ спустились, по обыкновению, в обеденный час в кухню, чтобы угоститься
бараниной – кусок был самый дрянной, фунта в полтора, – когда Шарлотт
вызвали из кухни, а Ноэ Клейпол, голодный и злой, решил, что этот короткий
промежуток времени он использует наилучшим образом, если станет дразнить и
мучить юного Оливера Твиста.
Намереваясь
предаться сей невинной забаве, Ноэ положил ноги на покрытый скатертью стол,
потянул Оливера за волосы, дернул его за ухо и высказал мнение, что он
«подлиза»; далее он заявил о своем желании видеть, как его вздернут на
виселицу, когда бы ни наступило это приятное событие, и сделал ряд других
язвительных замечаний, каких можно было ждать от столь зловредного и испорченного
приютского мальчишки. Но так как ни одна из этих насмешек не достигла желанной
цели – не довела Оливера до слез, – Ноэ попытался проявить еще больше
остроумия и совершил то, что многие пошлые остряки, пользующиеся большей
славой, чем Ноэ, делают и по сей день, когда хотят поиздеваться над кем-либо.
Он перешел на личности.
– Приходский
щенок, – начал Ноэ, – как поживает твоя мать?
– Она
умерла, – ответил Оливер. – Не говорите о ней ни слова.
При этом
Оливер вспыхнул, стал дышать прерывисто, а губы и ноздри его начали как-то странно
подергиваться, что, по мнению мистера Клейпола, неминуемо предвещало бурные
рыдания. Находясь под этим впечатлением, он снова приступил к делу.
– Отчего
она умерла, приходский щенок? – спросил Ноэ.
– От
разбитого сердца, так мне говорили старые сиделки, – сказал Оливер, не
столько отвечая Ноэ, сколько думая вслух. – Мне кажется, я понимаю, что
значит умереть от разбитого сердца!
– Траляля-ля-ля,
приходский щенок! – воскликнул Ноэ, когда слеза скатилась по щеке Оливера. –
Что это довело тебя до слез?
– Не
вы, – ответил Оливер, быстро смахнув слезу. – Не воображайте!
– Не
я, вот как? – поддразнил Ноэ.
– Да,
не вы! – резко ответил Оливер. – Ну, а теперь довольно. Больше ни
слова не говорите мне о ней. Лучше не говорите!
– Лучше
не говорить! – воскликнул Ноэ. – Вот как! Лучше не говорить!
Приходский щенок, да ты наглец! Твоя мать! Хороша она была, нечего сказать! О,
бог ты мой!
Тут Ноэ
многозначительно кивнул головой и сморщил, насколько было возможно, свой крохотный
красный носик.
– Знаешь
ли, приходский щенок, – ободренный молчанием Оливера, он заговорил насмешливым,
притворно соболезнующим тоном, – знаешь ли, приходский щенок, теперь уж
этому не помочь, да и тогда, конечно, ты не мог помочь, и я очень этим огорчен.
Разумеется, мы все огорчены и очень тебя жалеем. Но должен же ты знать,
приходский щенок, что твоя мать была самой настоящей шлюхой.
– Что
вы сказали? – вздрогнув, переспросил Оливер.
– Самой
настоящей шлюхой, приходский щенок, – хладнокровно повторил Ноэ. – И
знаешь, приходский щенок, хорошо, что она тогда умерла, иначе пришлось бы ей
исполнять тяжелую работу в Брайдуэле[13],
или отправиться за океан, или болтаться на виселице, вернее всего – последнее!
Побагровев
от бешенства, Оливер вскочил, опрокинул стол и стул, схватил Ноэ за горло, тряхнул
его так, что у того зубы застучали, и, вложив все свои силы в один тяжелый
удар, сбил его с ног.
Минуту
назад мальчик казался тихим, кротким, забитым существом, каким его сделало
суровое обращение. Но, наконец, дух его возмутился: жестокое оскорбление,
нанесенное покойной матери, воспламенило его кровь. Грудь его вздымалась; он
выпрямился во весь рост; глаза горели; он был сам на себя не похож, когда стоял,
грозно сверкая глазами над трусливым своим мучителем, съежившимся у его ног, и
бросал вызов с энергией, доселе ему неведомой.
– Он
меня убьет! – заревел Ноэ. – Шарлотт! Хозяйка! Новый ученик хочет
убить меня! На помощь! На помощь! Оливер сошел с ума! Шарлотт!
На крик
Ноэ ответила громким воплем Шарлотт и еще более громким – миссис Сауербери; первая
вбежала в кухню из боковой двери, а вторая постояла на лестнице, пока
окончательно не убедилась в том, что ни малейшая опасность не угрожает жизни
человеческой, если спуститься вниз.
– Ах
негодяй! – завизжала Шарлотт, вцепившись в Оливера изо всех сил, которые
были примерно равны силам довольно крепкого мужчины, прекрасно их
развивавшего. – Ах ты маленький неблаго-дар-ный, кро-во-жадный, мерз-кий
негодяй!
И в
промежутках между слогами Шарлотт наносила Оливеру полновесные удары,
сопровождая их визгом в утеху всей компании.
Кулак у
Шарлотт был довольно тяжелый, но, опасаясь, что кулака будет мало для усмирения
взбешенного Оливера, миссис Сауербери ринулась в кухню и оказала Ноэ помощь,
одной рукой придерживая Оливера, а другой царапая ему лицо. При таком
благоприятном положении дел Ноэ поднялся с пола и принялся тузить Оливера
кулаками по спине.
Это
было, пожалуй, слишком энергическое упражнение, чтобы долго длиться. Выбившись
из сил и устав бить и царапать, они поволокли Оливера, вырывавшегося и
кричавшего, но не устрашенного, в чулан и заперли его там. Когда с этим было
покончено, миссис Сауербери упала в кресло и залилась слезами.
– Ах,
боже мой, она умирает! – воскликнула Шарлотт. – Ноэ, миленький,
стакан воды! Скорей!
– О
Шарлотт! – сказала миссис Сауербери, стараясь говорить внятно вопреки
недостатку воздуха и избытку холодной воды, которой Ноэ облил ей голову и
плечи. – О Шарлотт, какое счастье, что нас всех не зарезали в постели!
– О
да! Это – счастье, миссис, – подтвердила та. – Надеюсь только, что
это послужит уроком хозяину, чтобы он впредь не брал этих ужасных созданий,
которые с самой колыбели предназначены стать убийцами и грабителями. Бедный
Ноэ! Он был едва жив, миссис, когда я вошла.
– Бедняжка! –
сказала миссис Сауербери, глядя с состраданием на приютского мальчика.
Ноэ,
верхняя жилетная пуговица которого могла бы оказаться примерно на одном уровне
с макушкой Оливера, тер глаза ладонями, пока его осыпали этими соболезнующими
возгласами, и, жалобно всхлипывая, выжал из себя несколько слезинок.
– Что
нам делать! – воскликнула миссис Сауербери. – Вашего хозяина нет
дома, ни единого мужчины нет в доме, а ведь он через десять минут вышибет эту
дверь.
Решительный
натиск Оливера на упомянутый кусок дерева делал такое предположение в высшей
степени правдоподобным.
– Ах,
боже мой! – сказала Шарлотт. – Не знаю, что делать, миссис… Не
послать ли за полицией?
– Или
за солдатами! – предложил мистер Клейпол.
– Нет! –
сказала миссис Сауербери, вспомнив о старом приятеле Оливера. – Бегите к
мистеру Бамблу, Ноэ, и скажите ему, чтобы он сейчас же, не теряя ни минуты, шел
сюда! Бросьте искать шапку! Скорей! Вы можете на бегу прикладывать лезвие ножа
к подбитому глазу. Опухоль спадет.
Ноэ не
стал тратить времени на ответ и пустился во всю прыть. И как же были удивлены
прохожие при виде приютского мальчика, прокладывавшего себе дорогу в уличной
толчее, без шапки и со складным ножом, приложенным к глазу.
|