Увеличить |
Глава IX,
содержащая
различные сведения о приятном старом джентльмене и его многообещающих питомцах
На
следующий день Оливер проснулся поздно после долгого, крепкого сна. В комнате
никого не было, кроме старого еврея, который варил в кастрюльке кофе к завтраку
и тихонько насвистывал, помешивая его железной ложкой. Он то и дело
останавливался и прислушивался к малейшему шуму, доносившемуся снизу, а затем,
удовлетворив свое любопытство, снова принимался насвистывать и помешивать
ложкой.
Хотя
Оливер уже не спал, но он еще не совсем проснулся. Бывает такое дремотное
состояние между сном и бодрствованием, когда вы лежите с полузакрытыми глазами
и наполовину сознаете все, что происходит вокруг, и, однако, вам за пять минут
может пригрезиться больше, чем за пять ночей, хотя бы вы их провели с плотно
закрытыми глазами и ваши чувства были погружены в глубокий сон. В такие минуты
смертный знает о своем духе ровно столько, чтобы составить себе смутное
представление о его великом могуществе, о том, как он отрывается от земли и
отметает время и пространство, освободившись от уз, налагаемых на него телесной
его оболочкой.
Именно
таким было состояние Оливера. Из-под полуопущенных век он видел еврея, слышал
его тихое посвистывание и догадывался по звуку, что ложка скребет края
кастрюли, и, однако, в то же самое время мысли его были заняты чуть ли не
всеми, кого он когда-либо знал.
Когда
кофе был готов, еврей снял кастрюльку с подставки на очаге, где она
нагревалась. Постояв несколько минут в раздумье, словно не зная, чем заняться,
он обернулся, посмотрел на Оливера и окликнул его по имени. Тот не отозвался –
по-видимому, он спал.
Успокоившись
на этот счет, еврей потихоньку подошел к двери и запер ее. Затем он вытащил –
из какого-то тайника под полом, как показалось Оливеру, – небольшую
шкатулку, которую осторожно поставил на стол. Глаза его блеснули, когда он,
приподняв крышку, заглянул туда. Придвинув к столу старый стул, он сел и вынул
из шкатулки великолепные золотые часы, сверкавшие драгоценными камнями.
– Ого! –
сказал еврей, приподняв плечи и скривив лило в омерзительную улыбку. –
Умные собаки! Умные собаки! Верные до конца! Так и не сказали старому
священнику, где они были. Не донесли на старого Феджина! Да и к чему было
доносить? Все равно это не развязало бы узла и ни на минуту не отсрочило бы
конца. Да! Молодцы! Молодцы!
Бормоча
себе под нос эти слова, еврей снова спрятал часы в то же надежное место. По
крайней мере еще с полдюжины часов он извлек по очереди из шкатулки и
рассматривал их с не меньшим удовольствием, так же как и кольца, брошки,
браслеты и другие драгоценные украшения, столь же искусно сделанные, о которых
Оливер не имел ни малейшего представления и даже не знал, как они называются.
Положив
обратно эти драгоценные безделушки, еврей достал еще одну, умещавшуюся у него
на ладони. Очевидно, на ней было что-то написано очень мелкими буквами, потому
что он положил ее на стол и, заслонясь рукой от света, разглядывал очень долго
и внимательно. Наконец, он спрятал ее, словно отчаявшись в – успехе, и,
откинувшись на спинку стула, пробормотал:
– Превосходная
штука – смертная казнь! Мертвые никогда не каются. Мертвые никогда не выбалтывают
неприятных вещей. Ах, и славная это штука для такого ремесла! Пятерых
вздернули, и ни одного не осталось, чтобы заманить в ловушку сообщников или отпраздновать
труса!
Когда
еврей произнес эти слова, его блестящие темные глаза, рассеянно смотревшие в пространство,
остановились на лице Оливера. Глаза мальчика с безмолвным любопытством были
прикованы к нему, и, хотя их взгляды встретились на одно мгновение – на
кратчайшую долю секунды, – этого было достаточно, чтобы старик понял, что
за ним следят. Он с треском захлопнул шкатулку и, схватив хлебный нож, лежавший
на столе, в бешенстве вскочил. Но он трясся всем телом, и Оливер, несмотря на
ужасный испуг, заметил, как дрожит в воздухе нож.
– Что
это значит? – крикнул еврей. – Зачем ты подсматриваешь за мной?
Почему не спишь? Что ты видел? Говори! Живей, живей, если тебе дорога жизнь!
– Я
больше не мог спать, сэр, – робко ответил Оливер. – Простите, если я
вам помешал, сэр.
– Ты
уж час как не спишь? – спросил еврей, злобно глядя на мальчика.
– Нет!
О нет! – ответил Оливер.
– Это
правда? – крикнул еврей, бросив еще более злобный взгляд и приняв
угрожающую позу.
– Клянусь,
я спал, сэр, – с жаром ответил Оливер. – Право же, сэр, я спал.
– Полно,
полно, мой милый, – сказал еврей, неожиданно вернувшись к прежней своей
манере обращения, и поиграл ножом, прежде чем положить его на стол, словно
желая показать, что нож он схватил просто для забавы. – Конечно, я это
знаю, мой милый. Я хотел только напугать тебя. Ты храбрый мальчик. Ха-ха! Ты
храбрый мальчик, Оливер!
Еврей,
хихикая, потер руки, но тем не менее с беспокойством посмотрел на шкатулку.
– Ты
видел эти хорошенькие вещички, мой мальчик? – помолчав, спросил еврей,
положив на шкатулку руку.
– Да,
сэр, – ответил Оливер.
– А! –
сказал еврей, слегка побледнев. – Это… это мои вещи, Оливер. Мое маленькое
имущество. Все, что у меня есть, чтобы прожить на старости лет. Меня называют
скрягой, мой милый. Скрягой, только и всего.
Оливер
подумал, что старый джентльмен, должно быть, и в самом деле настоящий скряга,
если, имея столько часов, живет в такой грязной дыре; но, решив, что его заботы
о Плуте и других мальчиках связаны с большими расходами, он бросил почтительный
взгляд на еврея и попросил разрешения встать.
– Разумеется,
мой милый, разумеется, – ответил старый джентльмен. – Вон там в углу,
у двери, стоит кувшин с водой. Принеси его сюда, а я дам тебе таз, и ты, милый
мой, умоешься.
Оливер
встал, прошел в другой конец комнаты и наклонился, чтобы взять кувшин. Когда он
обернулся, шкатулка уже исчезла.
Он едва
успел умыться, привести себя в порядок и, по указанию еврея, выплеснуть воду из
таза за окно, как вернулся Плут в сопровождении своего бойкого молодого друга,
которого накануне вечером Оливер видел с трубкой; теперь он был официально ему
представлен как Чарли Бейтс. Вчетвером они сели за завтрак, состоявший из кофе,
ветчины и горячих булочек, принесенных Плутом в шляпе.
– Ну, –
сказал еврей, лукаво посмотрев на Оливера и обращаясь к Плуту, – надеюсь,
мои милые, вы поработали сегодня утром?
– Здорово, –
ответил Плут.
– Как
черти, – добавил Чарли Бейтс.
– Славные
ребята, славные ребята! – продолжал еврей. – Что ты принес. Плут?
– Два
бумажника, – ответил сей молодой джентльмен.
– С
прокладкой? – нетерпеливо осведомился еврей.
– Довольно
плотной, – ответил Плут, подавая два бумажника – один зеленый, другой красный.
– Могли
бы быть потяжелее, – заметил еврей, внимательно ознакомившись с их содержимым, –
но сделаны очень мило и аккуратно… Он искусный работник, правда, Оливер?
– О
да, очень искусный, сэр, – сказал Оливер.
Тут юный
Чарльз Бейтс оглушительно захохотал, к большому удивлению Оливера, который не
видел ровно ничего смешного в том, что происходило.
– А
ты что принес, мой милый? – обратился Феджин к Чарли Бейтсу.
– Утиралки, –
ответил юный Бейтс, доставая четыре носовых платка.
– И
то хорошо, – сказал еврей, пристально их рассматривая. – Недурны,
совсем недурны. Но ты плохо их пометил, Чарли, – придется спороть метки иголкой.
Мы научим Оливера, как это делается… Научить тебя, Оливер? Ха-ха-ха!
– Пожалуйста,
сэр, – ответил Оливер.
– Тебе
хотелось бы делать носовые платки так же искусно, как Чарли Бейтс, мой милый?
– Очень,
сэр, если вы меня научите, – ответил Оливер.
Юный
Бейтс усмотрел нечто столь смешное в этом ответе, что снова разразился хохотом;
и этот хохот едва не привел к преждевременной смерти от удушения, так как он
пил кофе, которое и попало в дыхательное горло.
– Уж
очень он желторотый! – оправившись, сказал Чарли, принося извинение за
свою неучтивость.
Плут
промолчал и только взъерошил Оливеру волосы так, что они упали ему на глаза, а
потом сказал, что со временем он поумнеет. Тут старый джентльмен, заметив, как
покраснел Оливер, переменил тему разговора и спросил, много ли народу глазело
утром на казнь. Оливер удивился еще больше, так как из ответа мальчиков
выяснилось, что они оба там были, и он, разумеется, не понимал, когда же они
успели так усердно поработать.
После
завтрака, когда убрали со стола, веселый старый джентльмен и оба мальчика
затеяли любопытную и необычайную игру: веселый старый джентльмен, положив в
один карман брюк табакерку, в другой – записную книжку, а в жилетный карман –
часы с цепочкой, обвивавшей его шею, и приколов к рубашке булавку с фальшивым
бриллиантом, наглухо застегнул сюртук, сунул в карманы футляр от очков и
носовой платок и с палкой в руке принялся расхаживать по комнате, подражая тем
пожилым джентльменам, которых можно увидеть в любой час дня прогуливающимися по
улице. Он останавливался то перед очагом, то у двери, делая вид, будто с
величайшим вниманием рассматривает витрины. При этом он то и дело озирался,
опасаясь воров и, желая убедиться, что ничего не потерял, похлопывал себя
поочередно по всем карманам так забавно и натурально, что Оливер смеялся до
слез. Все время оба мальчика следовали за ним по пятам, а когда он
оборачивался, так ловко скрывались из поля его зрения, что невозможно было за
ними уследить. Наконец, Плут не то наступил ему на ногу, не то случайно за нее
зацепился, а Чарли Бейтс налетел на него сзади, и в одно мгновение они с
удивительным проворством стянули у него табакерку, записную книжку, часы с
цепочкой, носовой платок и даже футляр от очков.
Если
старый джентльмен ощущал чью-то руку в кармане, он кричал, в каком кармане
рука, и тогда игра начиналась сызнова.
Когда в
эту игру сыграли много раз подряд, явились две молодые леди навестить молодых
джентльменов; одну из них звали Бет, а другую Нэнси. У них были чрезвычайно
пышные волосы, не очень аккуратно причесанные, и грязные чулки и башмаки.
Пожалуй, их нельзя было назвать хорошенькими, но румянец у них был яркий, и они
казались здоровыми и жизнерадостными. Держали они себя очень мило и
непринужденно, и Оливер решил, что они славные девушки. И несомненно так оно и
было.
Эти
гости пробыли долго. Подали виски, так как одна из молодых леди пожаловалась,
что внутри у нее все застыло. Завязалась беседа, очень оживленная и
поучительная. Наконец, Чарли Бейтс заявил, что пора, по его мнению, поразмять
копыта. Оливер решил, что, по-видимому, это значит прогуляться, так как
немедленно вслед за этим Плут. Чарли и обе молодые леди ушли все вместе,
получив предварительно деньги на расходы от любезного старого еврея.
– Так-то,
мой милый, – сказал Феджин. – Приятная жизнь, не правда ли? Они ушли
на целый день.
– Со
своей работой они уже покончили, сэр? – спросил Оливер.
– Совершенно
верно, – ответил еврей, – разве что им подвернется какое-нибудь
дельце во время прогулки, а уж тогда они им займутся, мой милый, можешь не
сомневаться в этом. Бери с них пример, милый мой. Бери с них пример, –
повторил он, постукивая по очагу лопаткой для угля, чтобы придать своим словам
больше веса. – Делай все, что они тебе прикажут, и во всем слушайся их советов,
в особенности, мой милый, советов Плута. Он будет великим человеком и тебя
сделает таким же, если ты станешь ему подражать. Кстати, мой милый, не торчит
ли у меня из кармана носовой платок? – спросил вдруг еврей.
– Да,
сэр, – ответил Оливер.
– Посмотрим,
удастся ли тебе его вытащить так, чтобы я не заметил. Утром ты видел, как они
это делали, когда мы играли.
Оливер
одной рукой придержал карман снизу, как это делал на его глазах Плут, а другой
осторожно вытащил платок.
– Готово? –
воскликнул еврей.
– Вот
он, сэр! – сказал Оливер, показывая платок.
– Ты
ловкий мальчуган, мой милый, – сказал старый джентльмен, одобрительно
погладив Оливера по голове. – Никогда еще я не видывал такого шустрого
мальчика. Вот тебе шиллинг. Если ты будешь продолжать в этом духе, из тебя
выйдет величайший человек в мире. А теперь иди сюда, я тебе покажу, как
спарывают метки с платков.
Оливер
не понимал, почему кража – в шутку – носового платка из кармана старого
джентльмена имеет отношение к его шансам стать великим человеком. Но полагая,
что еврей, который был много старше его, прекрасно об этом осведомлен, он
послушно подошел к столу и вскоре углубился в новую работу.
|