 Увеличить |
Глава XXXVIII,
содержащая
отчет о том, что произошло между супругами Бамбл и мистером Монксом во время их
вечернего свидания
Был
хмурый, душный, облачный летний вечер. Тучи, которые ползли по небу весь день,
собрались густой, грязноватой пеленой и уже роняли крупные капли дождя и,
казалось, предвещали жестокую грозу, когда мистер и миссис Бамбл, свернув с
главной улицы, направили свои стопы к кучке беспорядочно разбросанных,
полуразрушенных домов, находящихся примерно на расстоянии полутора миль от
центра города, в гнилой, болотистой низине у реки.
Старая,
поношенная верхняя одежда, которая была на них, могла послужить двум целям: защищать
от дождя и не привлекать к ним внимания. Супруг нес фонарь, пока еще не
излучавший никакого света, и трусил в нескольких шагах впереди, словно для
того, чтобы его жена могла ступать по тяжелым его следам: дорога была грязная.
Они шли в глубоком молчании; время от времени мистер Бамбл замедлял шаги и
оглядывался, как бы желая удостовериться, что подруга жизни от него не отстала;
затем, видя, что она идет за ним по пятам, он ускорял шаги и еще быстрее
устремлялся к цели их путешествия.
Репутация
этого места отнюдь не вызывала сомнений: давно уже оно было известно как обиталище
отъявленных негодяев, которые, всячески притворяясь, будто живут честным
трудом, поддерживали свое существование главным образом грабежом и
преступлениями. Здесь были только лачуги: одни – наспех построенные из завалявшихся
кирпичей, другие – из старого, подточенного червями корабельного леса; они были
сбиты в кучу с полным пренебрежением к порядку и благоустройству и находились
на расстоянии нескольких футов от реки. Продырявленные лодки, вытащенные на
грязный берег и привязанные к окаймляющей его низенькой стене, а также лежавшие
кое-где весла и сложенные в бухту канаты сначала наводили на мысль, что
обитатели этих жалких хижин зарабатывают себе пропитание на реке. Но одного
взгляда на эту старую и ни на что не годную заваль, разбросанную здесь, было
достаточно, чтобы прохожий без особого труда пришел к заключению, что она
выставлена скорее для виду и вряд ли кто пользуется ею.
В центре
этой кучки лачуг, у самой реки, так что верхние этажи нависали над ней,
возвышалось большое строение, бывшее прежде фабрикой. В былые времена оно,
верно, доставляло заработок обитателям соседних домишек, но с тех пор давно
пришло в ветхость. От крыс, червей и сырости расшатались и подгнили сваи, на
которых оно держалось, – значительная часть здания уже погрузилась в воду,
тогда как еще уцелевшая, шаткая и накренившаяся над темным потоком, казалось,
ждала удобного случая, чтобы последовать за старым своим приятелем и
подвергнуться той же участи.
Перед
этим-то ветхим домом и остановилась достойная пара, когда в воздухе пронеслись
первые раскаты отдаленного грома и полил сильный дождь.
– Должно
быть, это где-то здесь, – сказал Бамбл, разглядывая клочок бумаги, который
держал в руке.
– Эй,
вы, там! – раздался сверху чей-то голос.
Мистер
Бамбл поднял голову и увидел человека, наполовину высунувшегося из двери во втором
этаже.
– Постойте
минутку, – продолжал голос, – я сейчас к вам выйду. С этими словами
голова исчезла и дверь захлопнулась.
– Это
и есть тот самый человек? – спросила любезная супруга мистера Бамбла.
Мистер
Бамбл утвердительно шепнул.
– Так
помни же, что я тебе наказывала, – сказала надзирательница, – и
старайся говорить как можно меньше, а не то ты нас сразу выдашь.
Мистер
Бамбл, с удрученным видом созерцавший дом, казалось, собирался высказать некоторое
сомнение, уместно ли будет сейчас приводить в исполнение их план, но ему
помешало появление Монкса – тот открыл маленькую дверь, у которой они стояли, и
поманил их в дом.
– Входите! –
нетерпеливо крикнул он, топнув ногой. – Не задерживайте меня здесь!
Женщина,
колебавшаяся поначалу, смело вошла, не дожидаясь новых приглашений. Мистер
Бамбл, который не то стыдился, не то боялся мешкать позади, последовал за ней,
чувствуя себя весьма неважно и почти утратив ту исключительную величавость,
которая являлась его характеристической чертой.
– Какого
черта вы там топтались, под дождем? – заперев за ними дверь, спросил
Монкс, оглядываясь и обращаясь к Бамблу.
– Мы…
мы только хотели немного прохладиться, – заикаясь, выговорил Бамбл, с
опаской осматриваясь вокруг.
– Прохладиться! –
повторил Монкс. – Все дожди, какие когда-либо выпали или выпадут, не могут
угасить того адского пламени, которое иной человек носит в себе. Не так-то
легко вам прохладиться, не надейтесь на это!
После
такой любезной речи Монкс круто повернулся к надзирательнице и посмотрел на нее
так пристально, что даже она, особа отнюдь не из пугливых, отвела взгляд и
потупилась.
– Это
та самая женщина? – спросил Монкс.
– Гм…
Это та самая женщина, – ответил Бамбл, помня предостережения жены.
– Вы,
верно, думаете, что женщины не умеют хранить тайну? – вмешалась
надзирательница, отвечая при этом на испытующий взгляд Монкса.
– Одну
тайну они всегда хранят, пока она не обнаружится, – сказал Монкс.
– Какую
же? – спросила надзирательница.
– Потерю
доброго имени, – ответил Монкс. – А стало быть, если женщина
посвящена в тайну, которая может привести ее к виселице или каторге, я не
боюсь, что она ее кому-нибудь выдаст, о нет! Вы меня понимаете, сударыня?
– Нет, –
промолвила надзирательница и при этом слегка покраснела.
– Ну,
разумеется, – сказал Монкс. – Разве вы можете это понять?
Посмотрев
на обоих своих собеседников не то насмешливо, не то мрачно и снова поманив их
за собой, он быстро пересек комнату, довольно большую, но с низким потолком. Он
уже начал – подниматься по крутой лестнице, которая походила на приставную и
вела в верхний этаж, где когда-то были склады, как вдруг яркая вспышка молнии
осветила отверстие наверху, а последовавший за ней удар грома потряс до самого
основания полуразрушенный дом.
– Вы
слышите? – крикнул он, попятившись. – Слышите? Гремит и грохочет, как
будто раскатывается по тысяче пещер, где прячутся от него дьяволы. Ненавижу
гром!
Несколько
секунд он молчал, потом внезапно отнял руки от лица, и мистер Бамбл, к невыразимому
своему смятению, увидел, что оно исказилось и побелело.
– Со
мной бывают такие припадки, – сказал Монкс, заметив его испуг, – и
частенько их вызывает гром. Не обращайте на меня внимания, уже все прошло.
С этими
словами он стал подниматься по лестнице и, быстро закрыв ставни в комнате, куда
вошел, спустил фонарь, висевший на конце веревки с блоком; веревка была
пропущена через тяжелую балку потолка, и фонарь бросал тусклый свет на стоявший
под ним старый стол и три стула.
– А
теперь, – сказал Монкс, когда все трое уселись, – чем скорее мы
приступим к делу, тем лучше для всех… Женщина знает, о чем идет речь?
Вопрос
был обращен к Бамблу, но его супруга предупредила ответ, объявив, что суть дела
ей хорошо известна.
– Он
правду сказал, что вы находились с той ведьмой в ночь, когда она умерла, и она
сообщила вам что-то?..
– О
матери того мальчика, про которого вы говорили? – перебила его
надзирательница. – Да.
– Первый
вопрос заключается в том, какого характера было ее сообщение, – сказал
Монкс.
– Это
второй вопрос, – очень рассудительно заметила женщина. – Первый
заключается в том, сколько стоит это сообщение.
– А
кто, черт возьми, на это ответит, не узнав, каково оно? – спросил Монкс.
– Лучше
вас – никто, я в этом уверена, – заявила миссис Бамбл, у которой не было
недостатка в храбрости, что с полным правом мог засвидетельствовать спутник ее
жизни.
– Гм!.. –
многозначительно произнес Монкс тоном, выражавшим живейшее любопытство. –
Значит, из него можно извлечь деньги?
– Все
может быть, – последовал сдержанный ответ.
– У
нее что-то взяли, – сказал Монкс. – Какую-то вещь, которая была на
ней. Какую-то вещь…
– Вы
бы лучше назначили цену, – перебила миссис Бамбл. – Я уже слышала
достаточно и убедилась, что вы как раз тот, с кем мне нужно потолковать.
Мистер
Бамбл, которому лучшая его половина до сих пор еще не открыла больше того, что
он когда-то узнал, прислушивался к этому диалогу, вытянув шею и выпучив глаза,
переводя взгляд с жены на Монкса и не скрывая изумления, пожалуй еще
усилившегося, когда сей последний сердито спросил, сколько они потребуют у него
за раскрытие тайны.
– Какую
цену она имеет для вас? – спросила женщина так же спокойно, как и раньше.
– Быть
может, никакой, а может быть, двадцать фунтов, – ответил Монкс. –
Говорите и предоставьте мне решать.
– Прибавьте
еще пять фунтов к названной вами сумме. Дайте мне двадцать пять фунтов золотом, –
сказала женщина, – и я расскажу вам все, что знаю. Только тогда и
расскажу.
– Двадцать
пять фунтов! – воскликнул Монкс, откинувшись на спинку стула.
– Я
вам ясно сказала, – ответила миссис Бамбл. – Сумма небольшая.
– Вполне
достаточно за жалкую тайну, которая может оказаться ничего не стоящей, –
нетерпеливо крикнул Монкс. – И погребена она уже двенадцать лет, если не
больше.
– Такие
вещи хорошо сохраняются, а пройдет время – стоимость их часто удваивается, как
это бывает с добрым вином, – ответила надзирательница, по-прежнему
сохраняя рассудительный и равнодушный вид. – Что до погребения, то, кто
знает, бывают такие вещи, которые могут пролежать двенадцать тысяч или двенадцать
миллионов лет и в конце концов порассказать странные истории.
– А
если я зря отдам деньги? – колеблясь, спросил Монкс.
– Вы
можете легко их отобрать: я только женщина, я здесь одна и без защиты.
– Не
одна, дорогая моя, и не без защиты, – почтительно вставил мистер Бамбл
голосам, прерывающимся от страха. – Здесь я, дорогая моя. А кроме
того, – продолжал мистер Бамбл, щелкая при этом зубами, – мистер
Монкс – джентльмен и не станет совершать насилие над приходскими чиновниками.
Мистеру Монксу известно, дорогая моя, что я уже не молод и, если можно так
выразиться, немножко отцвел, но он слыхал – я не сомневаюсь, дорогая моя,
мистер Монкс слыхал, что я особа очень решительная и отличаюсь незаурядной
силой, если меня расшевелить. Меня нужно только немножко расшевелить, вот и
все.
С этими
словами мистер Бамбл попытался с грозной решимостью схватить фонарь, но по его
испуганной физиономии было ясно видно, что его и в самом деле надо расшевелить,
и расшевелить хорошенько, прежде чем он приступит к каким-либо воинственным
действиям; конечно, если они не направлены против бедняков или особ,
выдрессированных для этой цели.
– Ты
– дурак, – сказала миссис Бамбл, – и лучше бы ты держал язык за
зубами!
– Лучше
бы он его отрезал, прежде чем идти сюда, если не умеет говорить потише! –
мрачно сказал Монкс. – Так, значит, он ваш муж?
– Он
– мой муж, – хихикнув, подтвердила надзирательница.
– Я
так и подумал, когда вы вошли, – отозвался Монкс, отметив злобный взгляд,
который леди метнула при этих словах на своего супруга. – Тем лучше. Я
охотнее веду дела с мужем и женой, когда вижу, что они действуют заодно. Я
говорю серьезно. Смотрите!
Он сунул
руку в боковой карман и, достав парусиновый мешочек, отсчитал на стол двадцать
пять соверенов и подвинул их к женщине.
– А
теперь, – сказал он, – берите их. И когда утихнут эти проклятые удары
грома, которые, я чувствую, вот-вот прокатятся над крышей, послушаем ваш
рассказ.
Когда
затих гром, грохотавший, казалось, где-то еще ближе, почти совсем над ними,
Монкс, приподняв голову, наклонился вперед, готовясь выслушать рассказ женщины.
Лица всех троих почти соприкасались, когда двое мужчин в нетерпении
переглянулись через маленький столик, а женщина тоже наклонилась вперед, чтобы
они слышали ее шепот. Тусклые лучи фонаря, падавшие прямо на них, еще усиливали
тревожную бледность лиц, и, окруженные густым сумраком и тьмою, они казались
призрачными.
– Когда
умирала эта женщина, которую мы звали старой Салли, – начала
надзирательница, – мы с ней были вдвоем.
– Больше
никого при этом не было? – таким же глухим шепотом спросил Монкс. –
Ни одной больной старухи или идиотки на соседней кровати? Никого, кто мог бы
услышать, а может быть, и понять, о чем идет речь?
– Ни
души, – ответила женщина, – мы были одни. Я одна была возле нее,
когда пришла смерть.
– Хорошо, –
сказал Монкс, пристально в нее всматриваясь. – Дальше.
– Она
говорила об одной молодой женщине, – продолжала надзирательница, –
которая родила когда-то ребенка не только в той самой комнате, но даже на той
самой кровати, на которой она теперь умирала.
– Неужто? –
дрожащими губами проговорил Монкс, оглянувшись через плечо. – Проклятье!
Какие бывают совпадения!
– Это
был тот самый ребенок, о котором он говорил вам вчера вечером, –
продолжала надзирательница, небрежно кивнув в сторону своего супруга. –
Сиделка обокрала его мать.
– Живую? –
спросил Монкс.
– Мертвую, –
слегка вздрогнув, ответила женщина. – Она сняла с еще не остывшего тела ту
вещь, которую женщина, умирая, просила сберечь для младенца.
– Она
продала ее? – воскликнул Монкс вне себя от волнения. – Она ее
продала? Где? Когда? Кому? Давно ли?
– С
великим трудом рассказав мне, что она сделала, – продолжала
надзирательница, – она откинулась на спину и умерла.
– И
ни слова больше не сказала? – воскликнул Монкс голосом, казавшимся еще более
злобным благодаря тому, что он был приглушен. – Ложь! Со мной шутки плохи.
Она еще что-то сказала. Я вас обоих прикончу, но узнаю, что именно.
– Она
не вымолвила больше ни словечка, – сказала женщина, по-видимому ничуть не
испуганная (чего отнюдь нельзя было сказать о мистере Бамбле) яростью этого
странного человека. – Она изо всех сил уцепилась за мое платье, а когда я
увидела, что она умерла, я разжала ее руку и нашла в ней грязный клочок бумаги.
– И
в нем было… – прервал Монкс, наклоняясь вперед.
– Ничего
в нем не было, – ответила женщина. – Это была закладная квитанция.
– На
какую вещь? – спросил Монкс.
– Скоро
узнаете, – ответила женщина. – Сначала она хранила драгоценную
безделушку, надеясь, наверно, как-нибудь получше ее пристроить, а потом заложила
и наскребывала деньги, из года в год выплачивая проценты ростовщику, чтобы она
не ушла из ее рук. Значит, если бы что-нибудь подвернулось, ее всегда можно
было выкупить. Но ничего не подвертывалось, и, как я вам уже сказала, она
умерла, сжимая в руке клочок пожелтевшей бумаги. Срок истекал через два дня. Я
тоже подумала, что, может быть, со временем что-нибудь подвернется, и выкупила
заклад.
– Где
он сейчас? – быстро спросил Монкс.
– Здесь, –
ответила женщина.
И,
словно радуясь возможности избавиться от него, она торопливо бросила на стол
маленький кошелек из лайки, где едва могли бы поместиться французские часики.
Монкс схватил его и раскрыл трясущимися руками – в кошельке лежал маленький
золотой медальон, а в медальоне две пряди волос и золотое обручальное кольцо.
– С
внутренней стороны на нем выгравировано имя «Агнес», – сказала
женщина. – Потом оставлено место для фамилии, а дальше следует дата
примерно за год до рождения ребенка, как я выяснила.
– И
это все? – спросил Монкс, жадно и пристально осмотрев содержимое
маленького кошелька.
– Все, –
ответила женщина.
Мистер
Бамбл перевел дух, будто радуясь, что рассказ окончен и ни слова не сказано о
том, чтобы отобрать двадцать пять фунтов; теперь он набрался храбрости и вытер
капли пота, обильно стекавшие по его носу во время всего диалога.
– Я
ничего не знаю об этой истории, кроме того, о чем могу догадываться, –
после короткого молчания сказала его жена, обращаясь к Монксу, – да и
знать ничего не хочу, так будет безопаснее. Но не могу ли я задать вам два вопроса?
– Можете,
задавайте, – не без удивления сказал Монкс, – впрочем, отвечу ли я на
них, или нет – это уж другой вопрос.
– Итого
будет три, – заметил мистер Бамбл, пытаясь сострить.
– Вы
получили от меня то, на что рассчитывали? – спросила надзирательница.
– Да, –
ответил Монкс. – Второй вопрос?
– Что
вы намерены с этим делать? Не обернется ли это против меня?
– Никогда, –
сказал Монкс, – ни против вас, ни против меня. Смотрите сюда. Но ни шагу
вперед, а не то за вашу жизнь и соломинки не дашь.
С этими
словами он неожиданно отодвинул стол и, дернув за железное кольцо в полу,
откинул крышку большого люка, оказавшегося у самых ног мистера Бамбла, с
величайшей поспешностью отступившего на несколько шагов.
– Загляните
вниз, – сказал Монкс, опуская фонарь в отверстие. – Не бойтесь. Будь
это в моих интересах, я преспокойно отправил бы вас туда, когда вы сидели над
люком.
Ободренная
этими словами, надзирательница подошла к краю люка, и даже сам мистер Бамбл,
снедаемый любопытством, осмелился сделать то же самое. Бурлящая река,
вздувшаяся после ливня, быстро катила внизу свои воды, и все другие звуки
тонули в том грохоте, с каким они набегали и разбивались о зеленые сваи,
покрытые тиной. Когда-то здесь была водяная мельница: поток, ленясь и крутясь
вокруг подгнивших столбов и уцелевших обломков машин, казалось, с новой силой
устремлялся вперед, когда избавлялся от препятствий, тщетно пытавшихся
остановить его бешеное течение.
– Если
бросить туда труп человека, где очутится он завтра утром? – спросил Монкс,
раскачивая фонарь в темном колодце.
– За
двенадцать миль отсюда вниз по течению, и вдобавок он будет растерзан в
клочья, – ответил мистер Бамбл, съежившись при этой мысли.
Монкс
вынул маленький кошелек из-за пазухи, куда второпях засунул его, и, привязав
кошелек к свинцовому грузу, когда-то служившему частью какого-то блока и
валявшемуся на полу, бросил его в поток. Кошелек упал тяжело, как игральная
кость, с едва уловимым плеском рассек воду и исчез.
Трое,
посмотрев друг на друга, казалось, облегченно вздохнули.
– Готово, –
сказал Монкс, опуская крышку люка, которая со стуком упала на прежнее
место. – Если море и отдаст когда-нибудь своих мертвецов, как говорится в
книгах, то золото свое и серебро, а также и эту дребедень оно оставит себе.
Говорить нам больше не о чем, можно положить конец этому приятному свиданию.
– Совершенно
верно, – быстро отозвался мистер Бамбл.
– Язык
держите за зубами, слышите? – с угрожающим видом сказал Монкс. – За
вашу жену я не боюсь.
– Можете
положиться и на меня, молодой человек, – весьма учтиво ответил мистер
Бамбл, с поклоном пятясь к лестнице. – Ради всех нас, молодой человек, и
ради меня самого, понимаете ли, мистер Монкс?
– Слышу
и рад за вас, – сказал Монкс. – Уберите свой фонарь и убирайтесь как
можно скорее!
Хорошо,
что разговор оборвался на этом месте, иначе мистер Бамбл, который, продолжая отвешивать
поклоны, находился в шести дюймах от лестницы, неизбежно полетел бы в комнату
нижнего этажа. Он зажег свой фонарь от того фонаря, который Монкс отвязал от
веревки я держал в руке, и, не делая никаких попыток продолжать беседу, стал
молча спускаться по лестнице, а за ним его жена. Монкс замыкал шествие,
предварительно задержавшись на ступеньке и удостоверившись, что не слышно
никаких других звуков, кроме шума дождя и стремительно несущегося потока.
Они
миновали комнату нижнего этажа медленно и осторожно, потому что Монкс
вздрагивал при виде каждой тени, а мистер Бамбл, держа свой фонарь на фут от
пола, шел не только с исключительной осмотрительностью, но и удивительно легкой
поступью для такого дородного джентльмена, нервически осматриваясь вокруг, нет
ли где потайных люков. Монкс бесшумно отпер и распахнул дверь, и супруги,
обменявшись кивком со своим таинственным знакомым, очутились под дождем во
мраке.
Как
только они ушли, Монкс, казалось, питавший непреодолимое отвращение к
одиночеству, позвал мальчика, который был спрятан где-то внизу. Приказав ему
идти впереди и светить, он вернулся в комнату, откуда только что вышел.
|
