Чарльз Диккенс «Приключения Оливера Твиста»

Глава XVI

повествует о том, что случилось с Оливером Твистом после того, как на него предъявила права Нэнси

Узкие улицы и дворы вывели, наконец, к широкой открытой площади, где расположены были загоны и все, что необходимо для торговли рогатым скотом. Дойдя до этого места. Сайкс замедлил шаги: девушка больше не в силах была идти так быстро. Повернувшись к Оливеру, он грубо приказал ему взять за руку Нэнси.

– Ты что, не слышишь? – заворчал Сайкс, так как Оливер мешкал и озирался вокруг.

Они находились в темном закоулке, в стороне от людных улиц. Оливер прекрасно понимал, что сопротивление ни к чему не приведет. Он протянул руку, которую Нэнси крепко сжала в своей.

– Другую руку дай мне, – сказал Сайкс, завладев свободной рукой Оливера. – Сюда, Фонарик!

Собака подняла голову и зарычала.

– Смотри! – сказал он, другой рукой касаясь шеи Оливера. – Если он промолвит хоть словечко, хватай его! Помни это!

Собака снова зарычала и, облизываясь, посмотрела на Оливера так, словно ей не терпелось вцепиться ему в горло.

– Пес его схватит не хуже, чем любой христианин, лопни мои глаза, если это не так!.. – сказал Сайкс, с каким-то мрачным и злобным одобрением посматривая на животное. – Теперь, мистер, вам известно, что вас ожидает, а значит, можете кричать сколько угодно: собака скоро положит конец этой забаве… Ступай вперед, песик!

Фонарик завилял хвостом в благодарность за это непривычно ласковое обращение, еще раз, в виде предупреждения, зарычал на Оливера и побежал вперед.

Они пересекли Смитфилд, но Оливер все равно не узнал бы дороги, даже если бы они шли через Гровенор-сквер. Вечер был темный и туманный. Огни в лавках едва мерцали сквозь тяжелую завесу тумана, который с каждой минутой сгущался, окутывая мглой улицы и дома, и незнакомые места казались Оливеру еще более незнакомыми, а его растерянность становилась еще более гнетущей и безнадежной.

Они сделали еще несколько шагов, когда раздался глухой бой церковных часов. При – первом же ударе оба спутника Оливера остановились и повернулись в ту сторону, откуда доносились звуки.

– Восемь часов, Билл, – сказала Нэнси, когда замер бой.

– Что толку говорить? Разве я сам не слышу? – отозвался Сайкс.

– Хотела бы я знать, слышат ли они? – произнесла Нэнси.

– Конечно, слышат, – ответил Сайкс. – Меня сцапали в Варфоломеев день^[27], и не было на ярмарке такой грошовой трубы, писка которой я бы не расслышал. От шума и грохота снаружи тишина в проклятой старой тюрьме была такая, что я чуть было не размозжил себе голову о железную дверь.

– Бедные! – сказала Нэнси, которая все еще смотрела в ту сторону, где били часы. – Ах, Билл, такие славные молодые парни!

– Да, вам, женщинам, только об этом и думать, – отозвался Сайкс. – Славные молодые парни! Сейчас они все равно что мертвецы. Значит, не чем и толковать.

Произнеся эти утешительные слова, мистер Сайкс, казалось, заглушил проснувшуюся ревность и, крепче сжав руку Оливера, приказал ему идти дальше.

– Подожди минутку! – воскликнула девушка. – Я бы не стала спешить, если бы это тебе, Билл, предстояло болтаться на виселице, когда в следующий раз пробьет восемь часов. Я бы ходила вокруг да около того места, пока бы не свалилась, даже если бы на земле лежал снег, а у меня не было шали, чтобы прикрыться.

– А какой был бы от этого толк? – спросил чуждый сентиментальности мистер Сайкс. – Раз ты не можешь передать напильник и двадцать ярдов прочной веревки, то бродила бы ты за пятьдесят миль или стояла бы на месте, все равно никакой пользы мне это не принесло бы. Идем, нечего стоять здесь и читать проповеди!

Девушка расхохоталась, запахнула шаль, и они пошли дальше. Но Оливер почувствовал, как дрожит ее рука, а когда они проходили мимо газового фонаря, он заглянул ей в лицо и увидел, что оно стало мертвенно бледным.

Не меньше получаса они шли глухими и грязными улицами, встречая редких прохожих, да и те занимали, судя по их виду, такое же положение в обществе, как и мистер Сайкс. Наконец, они вышли на очень узкую, грязную улицу, почти сплошь занятую лавками старьевщиков; собака бежала впереди, словно понимая, что больше не понадобится ей быть начеку, и остановилась у дверей лавки, запертой и, по-видимому, пустой. Дом полуразвалился, и к двери была прибита табличка, что он сдается внаем; казалось, она висит здесь уже много лет.

– Все в порядке! – крикнул Сайкс, осторожно посматривая вокруг.

Нэнси наклонилась к ставням, и Оливер услышал звон колокольчика. Они перешли на другую сторону улицы и несколько минут стояли под фонарем. Послышался шум, словно кто-то осторожно поднимал оконную раму; а вскоре после этого потихоньку открыли дверь. Затем мистер Сайкс без всяких церемоний схватил испуганного мальчика за шиворот, и все трое быстро вошли в дом.

В коридоре было совсем темно. Они ждали, пока человек, впустивший их, запирал дверь на засов и цепочку.

– Кто-нибудь есть? – спросил Сайкс.

– Никого, – ответил голос.

Оливеру показалось, что он его слышал раньше.

– А старик здесь? – спросил грабитель.

– Здесь, – отозвался голос. – Он здорово струхнул. Вы думаете, он вам не обрадуется? Как бы не так!

Форма ответа, как и голос говорившего, показались Оливеру знакомыми, но в темноте невозможно было разглядеть даже фигуру говорившего.

– Посвети, – сказал Сайкс, – не то мы свернем себе шею или наступим на собаку. Береги ноги, – если тебе случится на нее наступить.

– Подождите минутку, я вам посвечу, – отозвался голос.

Послышались удаляющиеся шаги, и минуту спустя появился мистер Джек Даукинс, иначе – Ловкий Плут. В правой руке у него была сальная свеча, вставленная в расщепленный конец палки.

Молодой джентльмен ограничился насмешливой улыбкой в знак того, что узнал Оливера, и, повернувшись, предложил посетителям спуститься вслед за ним по лестнице. Они прошли через пустую кухню и, войдя в низкую комнату, где пахло землей, были встречены взрывом смеха.

– Ох, не могу, не могу! – завопил юный Чарльз Бейтс, заливаясь во все горло. – Вот он! Ох, вот и он! Ах, Феджин, посмотрите на него. Да посмотрите же на него, Феджин! У меня сил больше нет. Вот так потеха! Эй, кто-нибудь подержите меня, пока я нахохочусь вволю!

В порыве неудержимой веселости юный Бейтс повалился на пол и в течение пяти минут судорожно дрыгал ногами, выражая этим свой восторг. Затем, вскочив, он выхватил из рук Плута палку со свечой и, подойдя к Оливеру, принялся осматривать его со всех сторон, в то время как еврей, сняв ночной колпак, отвешивал низкие поклоны перед ошеломленным мальчиком. Между тем Плут, отличавшийся довольно мрачным нравом и редко позволявший себе веселиться, если это мешало делу, с великим прилежанием обшаривал карманы Оливера.

– Посмотрите на его костюм, Феджин! – сказал Чарли, так близко поднося свечу к новой курточке Оливера, что чуть было ее не подпалил. – Посмотрите на его костюм! Тончайшее сукно и самый щегольской покрой! Вот так потеха! Да еще книги в придачу! Да он настоящий джентльмен, Феджин!

– Очень рад видеть тебя таким молодцом, мой милый – сказал еврей, с притворным смирением отвешивая поклон. – Плут даст тебе другой костюм, мой милый, чтобы ты не запачкал своего воскресного платья. Почему, же ты нам не написал, мой милый, и не предупредил о своем приходе! Мы бы тебе приготовили что-нибудь горячее на ужин.

Тут юный Бейтс снова захохотал так громко, что сам Феджин развеселился, и даже Плут улыбнулся, но так как в этот момент Плут извлек пятифунтовый билет, то трудно сказать, чем вызвана была его улыбка – шуткой или находкой.

– Эй, это еще что такое? – спросил Сайкс, шагнув вперед, когда еврей схватил билет. – Это моя добыча, Феджин.

– Нет, нет, мой милый! – воскликнул еврей. – Это моя, Билл, моя. Вы получите книги.

– Как бы не так! – сказал Билл Сайкс, с решительным видом надевая шляпу. – Это принадлежит мне и Нэнси, а не то я отведу мальчишку обратно.

Еврей вздрогнул. Вздрогнул и Оливер, но совсем по другой причине: у него появилась надежда, что его отведут обратно.

– Отдайте! Слышите! – сказал Сайкс.

– Это несправедливо, Билл. Ведь правда же, Нэнси? – спросил еврей.

– Справедливо или несправедливо, – возразил Сайкс, – говорят вам, отдайте. Неужели вы думаете, что нам с Нэнси только и дела, что рыскать по улицам и похищать мальчишек, которых сцапали по вашей вине? Отдай деньги, скупой, старый скелет! Слышишь!

После такого увещания мистер Сайкс выхватил билет, зажатый между большим и указательным пальцами еврея, и, хладнокровно глядя в лицо старику, старательно сложил билет и завязал в свой платок.

– Это нам за труды, – сказал Сайкс, – а следовало бы вдвое больше. Книги можете оставить себе, если вы любитель чтения. Или продайте их.

– Какие они красивые! – сказал Чарли Бейтс, корча гримасы и делая вид, будто читает одну из книг. – Интересное чтение, правда, Оливер?

Видя, с какой тоской Оливер смотрит на своих мучителей, юный Бейтс, наделенный способностью подмечать во всем смешную сторону, пришел в еще более исступленный восторг.

– Это книги старого джентльмена! – ломая руки, воскликнул Оливер. – Доброго, славного старого джентльмена, который приютил меня и ухаживал за мной, когда я чуть не умер от горячки! О, прошу вас, отошлите их назад, отошлите ему книги и деньги! Держите меня здесь до конца жизни, но отошлите их назад. Он подумает, что я их украл. И старая леди и все, кто был так добр ко мне, подумают, что я их украл! О, сжальтесь надо мной, отошлите их!

Произнеся эти слона с безграничной тоской, Оливер упал на колени к ногам еврея и в полном отчаянии ломал руки.

– Мальчик прав, – заметил Феджин, украдкой осмотревшись вокруг и сдвинув косматые брови. – Ты прав, Оливер, ты прав: они, конечно, подумают, что ты их украл. Ха-ха! – усмехнулся еврей, потирая руки. – Большей удачи быть не могло, как бы мы ни старались.

– Конечно, не могло, – отозвался Сайкс. – Я это понял, как только увидел его в Клеркенуэле с книгами под мышкой. Все в порядке. Эти люди – мягкосердечные святоши, иначе они не взяли бы его к себе в дом. И они не будут наводить о нем справки, опасаясь, как бы не пришлось обратиться в суд, а стало быть, отправить его на каторгу. Сейчас он в безопасности.

Пока шел этот разговор, Оливер переводил взгляд с одного на другого, словно хорошенько не мог понять, что происходит; но когда Билл Сайкс умолк, он вдруг вскочил и вне себя бросился вон из комнаты, испуская пронзительные вопли, призывающие на помощь и гулко разносившиеся по пустынному старому дому.

– Придержи собаку, Билл! – крикнула Нэнси, рванувшись к двери и захлопнув ее, когда еврей и его два питомца бросились в погоню. – Придержи собаку. Она разорвет мальчика в клочья!

– Поделом ему! – крикнул Сайкс, стараясь вырваться из рук девушки. – Убирайся, иначе я размозжу тебе голову об стену!

– Мне все равно, Билл, все равно! – завопила девушка, изо всех сил вцепившись в мужчину. – Эта собака не растерзает ребенка, разве что ты раньше убьешь меня!

– Не растерзает! – стиснув зубы, произнес Сайкс. – Скорее я это сделаю, если ты не отстанешь! Грабитель отшвырнул от себя девушку в другой конец комнаты, и как раз в этот момент вернулся еврей с двумя мальчиками, волоча за собой Оливера.

– Что случилось? – спросил Феджин, озираясь вокруг.

– Похоже на то, что девчонка с ума спятила, – с бешенством ответил Сайкс.

– Нет, она не спятила с ума, – сказала Нэнси, бледная, задыхающаяся после борьбы. – Нет, она не спятила с ума, Феджин, не думайте!

– Ну, так успокойся, слышишь? – сказал еврей, бросая на нее грозный взгляд.

– Нет, я этого не сделаю, – возразила Нэнси, повысив голос. – Ну, что вы на это скажете?

Мистер Феджин был в достаточной мере знаком с нравами и обычаями тех людей, к породе которых принадлежала Нэнси, и знал, что поддерживать с нею разговор сейчас не совсем безопасно. С целью отвлечь внимание присутствующих, он повернулся к Оливеру.

– Значит, ты хотел улизнуть, мой милый, не так ли? – сказал еврей, беря сучковатую дубинку, лежавшую у очага. – Не так ли?

Оливер ничего не ответил. Он следил за каждым движением еврея и порывисто дышал.

– Хотел позвать на помощь, звал полицию, да? – насмехался еврей, хватая мальчика за руку. – Мы тебя от этого излечим, молодой джентльмен!

Еврей больно ударил Оливера дубинкой по спине и замахнулся снова, но девушка, рванувшись вперед, выхватила ее. Она швырнула дубинку в огонь с такой силой, что раскаленные угли посыпались на пол.

– Не желаю я стоять и смотреть на это, Феджин! – крикнула девушка. – Мальчик у вас, чего же вам еще нужно? Не троньте его, не троньте, не то я припечатаю кого-нибудь из вас так, что попаду на виселицу раньше времени.

Произнося эту угрозу, девушка неистово топнула ногой и, сжав губы, стиснув кулаки, перевела взгляд с еврея на другого грабителя; лицо ее стало мертвенно бледным от бешенства, до которого она постепенно довела себя.

– Ах, Нэнси! – умиротворяющим тоном сказал еврей, переглянувшись в смущении с мистером Сайксом. – Сегодня ты смышленее, чем когда бы то ни было. Ха-ха! Милая моя, ты прекрасно разыгрываешь свою роль.

– Вот как! – сказала девушка. – Берегитесь, как бы я не переиграла. Вам только хуже будет, если это случится, Феджин, и я вас заранее предупреждаю, чтобы вы держались от меня подальше.

В женщине взбешенной, в особенности если к другим ее неукротимым страстям присоединяются безрассудство и отчаяние, есть нечто такое, с чем мало кто из мужчин захотел бы столкнуться. Еврей понял, что безнадежно притворяться, будто он не верит в ярость Нэнси, и, невольно попятившись, бросил умоляющий и трусливый взгляд на Сайкса, как бы говоря, что теперь тому надлежит продолжать диалог.

Мистер Сайкс, угадав эту немую мольбу и чувствуя, быть может, что гордость его и авторитет могут пострадать, если он сразу же не образумит мисс Нэнси, изрыгнул несколько десятков проклятий и угроз, быстрое извержение которых делало честь его изобретательности. Но так как они не произвели никакого впечатления на ту, против которой были направлены, он прибег к более веским аргументам.

– Это еще что значит? – сказал Сайкс, подкрепляя свой вопрос весьма распространенным проклятьем, обращенным к прекраснейшему украшению человеческого лица; если бы этому проклятью внимали наверху хотя бы один раз на пятьдесят тысяч, когда оно произносится, слепота сделалась бы такой же обыкновенной болезнью, как корь. – Это еще что значит? Провалиться мне в пекло! Да знаешь ли ты, кто ты и что ты?

– Да, все это я знаю, – ответила девушка, истерически смеясь, покачивая головой и тщетно притворяясь равнодушной.

– А если так, то перестань шуметь, – сказал Сайкс тем ворчливым голосом, которым привык говорить, обращаясь к своей собаке, – а не то я тебя утихомирю на долгие времена.

Девушка засмеялась еще более истерическим смехом и, бросив быстрый взгляд на Сайкса, отвернулась и прикусила губу так, что выступила кровь.

– Нечего сказать, молодчина! – добавил Сайкс, окидывая ее презрительным взглядом. – Как раз тебе-то и подобает стать на сторону человеколюбцев и людей благородных. Самая подходящая особа для того, чтобы ребенок, как ты его называешь, подружился с тобой!

– Это правда, да поможет мне всемогущий бог! – с жаром воскликнула девушка. – И лучше бы я упала замертво на улице или поменялась местами с теми, мимо которых мы сегодня проходили, прежде чем я помогла вам привести его сюда! Начиная с этого вечера он становится вором, лжецом, чертом, всем, чем угодно. Неужели старому негодяю этого мало и нужны еще побои?

– Полно, полно, – увещевал еврей Сайкса, указывая на мальчиков, которые с любопытством следили за всем происходящим. – Мы должны выражаться учтиво, учтиво, Билл.

– Выражаться учтиво! – вскричала взбешенная девушка, на которую страшно было смотреть. – Выражаться учтиво, негодяй! Да, вы от меня заслужили учтивые речи! Я для вас воровала, когда была вдвое моложе, чем он! – Она указала на Оливера. – Я занималась этим ремеслом и служила вам двенадцать лет. Вы этого не знаете? Да говорите же! Не знаете?

– Ну-ну! – пытался успокоить ее еврей. – А коли так, то ведь ты зарабатываешь этим себе на жизнь.

– О да! – подхватила девушка; она не говорила, а визжала – слова лились каким-то неистовым потоком: – Я этим живу… Холодные, сырые, грязные улицы – мой дом! А вы – тот негодяй, который много лет назад выгнал меня на эти улицы и будет держать меня там день за днем, ночь за ночью, пока я не умру…

– Я еще не то с тобой сделаю! – перебил еврей, раздраженный этими упреками. – Я с тобой расправлюсь, если ты еще хоть слово скажешь!

Девушка больше ничего не сказала; она в исступлении рвала на себе волосы и так стремительно набросилась на еврея, что оставила бы на нем следы своей мести, если бы Сайкс в надлежащий момент не схватил ее за руки, после чего она сделала несколько тщетных попыток освободиться и лишилась чувств.

– Теперь все в порядке, – сказал Сайкс, укладывая ее в углу комнаты. – Когда она вот этак бесится, у нее удивительная сила в руках.

Еврей вытер лоб и улыбнулся, видимо почувствовав облегчение, когда тревога улеглась, но и он, и Сайкс, и собака, и мальчики, казалось, считали это повседневным происшествием, связанным с их профессией.

– Вот почему плохо иметь дело с женщинами, – сказал еврей, кладя на место дубинку, – но они хитры, и нам, с нашим ремеслом, без них не обойтись… Чарли, покажи-ка Оливеру его постель.

– Я думаю, Феджин, лучше ему не надевать завтра самый парадный свой костюм? – сказал Чарли Бейтс.

– Конечно, – ответил еврей, ухмыляясь так же, как ухмыльнулся Чарли, задавая этот вопрос.

Юный Бейтс, явно обрадованный данным ему поручением, взял палку с расщепленным концом и повел Оливера в смежную комнату-кухню, где лежали два-три тюфяка, на одном из которых он спал раньше. Здесь, заливаясь неудержимым смехом, он извлек то самое старое платье, от которого Оливер с такой радостью избавился в доме мистера Браунлоу; это платье, случайно показанное Феджину евреем, купившим его, послужило первой нитью, которая привела к открытию местопребывания Оливера.

– Снимай свой парадный костюмчик, – сказал Чарли, – я отдам его Феджину, у него он будет целее. Ну и потеха!

Бедный Оливер неохотно повиновался. Юный Бейтс, свернув новый костюм, сунул его под мышку, вышел из комнаты и, оставив Оливера в темноте, запер за собой дверь.

Оглушительный смех Чарли и голос Бетси, явившейся как раз вовремя, чтобы побрызгать водой на свою подругу и оказать ей прочие услуги для приведения ее в чувство, быть может, заставили бы бодрствовать многих и многих людей, находящихся в более счастливом положении, чем Оливер. Но силы его иссякли, он был совершенно измучен и заснул крепким сном.