Глава XXXI
Я застал
в гостиной Биче и Ботвеля. Увидев ее, я стал спокоен. Мне было довольно ее видеть
и говорить с ней. Она была сдержанно оживлена, Ботвель озабочен и напряжен.
– Много
удалось сделать, – заявил он. – Я был у следователя, и он обещал, что
Биче будет выделена из дела, как материал для газет, а также в смысле ее
личного присутствия на суде. Она пришлет свое показание письменно. Но я был еще
кое-где и всюду оставлял деньги. Можно было подумать, что у меня карманы
прорезаны. Биче, вы будете хоть еще раз покупать корабли?
– Всегда,
как только мое право нарушит кто-нибудь. Но я действительно получила урок. Мне
было не так весело, – обратилась она ко мне, – чтобы я захотела
тронуть еще раз что-нибудь сыплющееся на голову. Но нельзя было подумать.
– Негодяй
умер, – сказал Ботвель. – Я пошлю Бутлеру в тюрьму сигар, вина и
цветов. Но вы, Гарвей, вы – неповинный и не замешанный ни в чем человек, –
каково было вам высидеть около трупа эти часы?
– Мне
было тяжело по другой причине, – ответил я, обращаясь к девушке,
смотревшей на меня с раздумьем и интересом. – Потому, что я ненавидел положение,
бросившее на вас свою терпкую тень. Что касается обстоятельств дела, то они
хотя и просты по существу, но странны, как встреча после ряда лет, хотя это
всего лишь движение к одной точке.
После
того были разобраны все моменты драмы в их отдельных, для каждого лица, условиях.
Ботвель неясно представлял внутреннее расположение помещений гостиницы. Тогда
Биче потребовала бумагу, которую Ботвель тотчас принес. Пока он ходил. Биче
сказала:
– Как
вы себя чувствуете теперь?
– Я
думал, что приду к вам.
Она приподняла
руку и хотела что-то быстро сказать, по-видимому, занимавшее ее мысли, но,
изменив выражение лица, спокойно заметила:
– Это
я знаю. Я стала размышлять обо всем старательнее, чем до приезда сюда. Вот что…
Я ждал,
встревоженный ее спокойствием больше, чем то было бы вызвано холодностью или
досадой. Она улыбнулась.
– Еще
раз благодарю за участие, – сказал Биче. – Ботвель, вы принесли
сломанный карандаш.
– Действительно, –
ответил Ботвель. – Но эти дни повернулись такими чрезвычайными сторонами,
что карандаш, я ожидаю, – вдруг очинится сам! Гарвей согласен со мной.
– В
принципе – да!
– Однако
возьмите ножик, – сказала Биче, смеясь и подавая мне ножик вместе с карандашом. –
Это и есть нужный принцип.
Я очинил
карандаш, довольный, что она не сердится. Биче недоверчиво пошатала его острый
конец, затем стала чертить вход, выход, комнату, коридор и лестницу.
Я стоял,
склонясь над ее плечом. В маленькой твердой руке карандаш двигался с такой
правильностью и точностью, как в прорезах шаблона. Она словно лишь обводила
видимые ей одной линии. Под этим чертежом Биче нарисовала контурные фигуры:
мою, Бутлера, комиссара и Гардена. Все они были убедительны, как японский
гротеск. Я выразил уверенность, что эти мастерство и легкость оставили более
значительный след в ее жизни.
– Я
не люблю рисовать, – сказала она и, забавляясь, провела быструю, ровную,
как сделанную линейкой черту. – Нет. Это для меня очень легко. Если вы
охотник, могли бы вы находить удовольствие в охоте на кур среди двора? Так же и
я. Кроме того, я всегда предпочитаю оригинал рисунку. Однако хочу с вами
посоветоваться относительно Брауна. Вы знаете его, вы с ним говорили. Следует
ли предлагать ему деньги?
– По
всей щекотливости положения Брауна, в каком он находится теперь, я думаю, что
это дело надо вести так, как если бы он действительно купил судно у Геза и
действительно заплатил ему. Но я уверен, что он не возьмет денег, то есть
возьмет их лишь на бумаге. На вашем месте я поручил бы это дело юристу.
– Я
говорил, – сказал Ботвель.
– Но
дело простое, – настаивала Биче, – Браун даже сообщил вам, что
владеет кораблем мнимо, не в действительности.
– Да,
между нас это так бы было, – без бумаг и формальностей. Но у дельца есть
культ формы, а так как мы предполагаем, что Брауну нет ни нужды, ни охоты
мошенничать, получив деньги за чужое имущество, – незачем отказывать ему в
формальной деловой опрятности, которая составляет часть его жизни.
– Я
еще подумаю, – сказала Биче, задумчиво смотря на свой рисунок и обводя мою
фигуру овальной двойной линией. – Может быть, вам кажется странным, но
уладить дело с покойным Гезом мне представлялось естественнее, чем сплести
теперь эту официальную безделушку. Могу ли я смутить Брауна, явившись к нему?
– Почти
наверное, – ответил я. – Но почти наверное он выкажет смущение тем,
что отправит к вам своего поверенного, какую-нибудь лису, мечтавшую о взятке, а
поэтому не лучше ли сделать первый такой шаг самой?
– Вы
правы. Так будет приятнее и ему и мне. Хотя… Нет, вы действительно правы. У нас
есть план, – продолжала Биче, устраняя озабоченную морщину, игравшую между
ее тонких бровей, меняя позу и улыбаясь. – План вот в чем: оставить пока
все дела и отправиться на «Бегущую». Я так давно не была на палубе, которую
знаю с детства! Днем было жарко. Слышите, какой шум? Нам надо встряхнуться.
Действительно,
в огромные окна гостиной проникали хоровые крики, музыка, весь праздничный гул
собравшегося с новыми силами карнавала. Я немедленно согласился. Ботвель отправился
распорядиться о выезде. Но я был лишь одну минуту с Биче, так как вошли ее
родственники, хозяева дома – старичок и старушка, круглые, как два старательно
одетых мяча, и я был представлен им девушкой, с облегчением убедясь, что они
ничего не знают о моей истории.
– Вы
приехали повеселиться, посмотреть, как тут гуляют? – сказала хозяйка,
причем ее сморщенное лицо извинялось за беспокойство и шум города. – Мы
теперь не выходим, нет. Теперь все не так. И карнавал плох. В мое время один
Бреденер запрягал двенадцать лошадей. Карльсон выпустил «Океанию» –
замечательный павильон на колесах, и я была там главной Венерой. У Лакотта в
саду фонтан бил вином.. О, как мы танцевали!
– Все
не то, – сказал старик, который, казалось, седел, пушился и уменьшался с
каждой минутой, так он был дряхл. – Нет желания даже выехать посмотреть. В
тысяча восемьсот… ну, все равно, я дрался на дуэли с Осборном. Он был в костюме
«Кот в сапогах». Из меня вынули три пули. Из него – семь. Он помер.
Старички
стояли рядом, парой, погруженные в невидимый древний мох; стояли с трудом, и я
попрощался с ними.
– Благодарю
вас, – сказала старушка неожиданно твердым голосом, – вы помогли Биче
устроить все это дело. Да, я говорю о пиратах. Что же, повесили их? Раньше
здесь было много пиратов.
– Очень,
очень много пиратов! – сказал старик, печально качая головой.
Они все
перепутали. Я заметил намекающий взгляд Биче и, поклонясь, вышел вместе с ней,
догоняемый старческим шепотом:
– Все
не то… не то… Очень много пиратов!
|