Глава Х
Гез
кратко приветствовал меня, и я заметил, что он не в духе, так как избегал моего
взгляда.
Бутлер,
наиболее симпатичный человек в этой компании, откашлявшись, сделал попытку
завязать общий разговор путем рассуждения о предстоящем рейсе, но Гез перебил
его хозяйственными замечаниями касательно провизии и портовых сборов. На мои
вопросы, относящиеся к плаванию, Гез кратко отвечал: «Да», «нет», «увидим». В
течение ужина он ни разу сам не обратился ко мне.
Перед
ним стоял большой графин с водкой, которую он пил методически, медленно и уверенно,
пока не осушил весь графин. Его разговор с помощниками показал мне, что новая,
наспех нанятая команда – лишь наполовину кое-что стоящие матросы; остальные
были просто портовый сброд, требующий неусыпного надзора. Они говорили еще о
людях и отношениях, которые мне были неизвестны. Бутлер с Синкрайтом пили если
и не так круто, как Гез, то все же порядочно. Никто не настаивал, чтобы я пил
больше, чем хочу сам. Я выпил немного. Прислуживая, Гораций возился с моим
прибором несколько тщательнее, чем у других, желая, должно быть, показать, как
надо обходиться с гостями. Гез, приметив это, косо посмотрел на него, но ничего
не сказал.
Из
всего, что было сказано за этой неловкой и мрачной трапезой, меня
заинтересовали следующие слова Синкрайта:
– Луиза
пишет, что она пригласила Мари, а та, должно быть, никак не сможет расстаться с
Юлией, почему придется дать им две каюты.
Все
расхохотались своим, имеющим, конечно, особое значение, мыслям.
– У
нас будут дамы, – сказал, вставая из-за стола и взглядом наблюдая меня,
Гез. – Вас это не беспокоит? Я ответил, что мне все равно.
– Тем
лучше, – заявил Гез.
Наверху
раздался крик, но не крик драки, а крик делового замешательства, какие часто бывают
на корабле. Бутлер отправился узнать, в чем дело; за ним вскоре вышел Синкрайт.
Капитан, стоя, курил, и я воспользовался уходом помощников, чтобы передать ему
деньги. Он взял ассигнации особым надменным жестом, очень тщательно пересчитал
и подчеркнуто поклонился. В его глазах появился значительный и веселый блеск.
– Партию
в шахматы? – сказал он учтиво. – Если вам угодно.
Я
согласился. Мы поставили шахматный столик и сели. Фигуры были отличной слоновой
кости, хорошей художественной работы. Я выразил удивление, что вижу на грузовом
судне много красивых вещей.
Хотя Гез
был наверняка пьян, пьян привычно и естественно для него, – он не выказал
своего опьянения ничем, кроме голоса, ставшего отрывистым, так как он боролся с
желудком,
– Да, –
сказал Гез, – были ухлопаны деньги. Как вы, конечно, заметили, «Бегущая по
волнам» – бригантина, но на особый лад. Она выстроена согласно личному вкусу
одного… он потом разорился. Итак, – Гез повертел королеву, – с
женщинами входит шум, трепет, крики; конечно – беспокойство. Что вы скажете о
путешествии с женщинами?
– Я
не составил взгляда на такое обстоятельство, – ответил я, делая ход.
– Вам
это должно нравиться, – продолжал Гез, делая соответствующий ход так
рассеянно, что я увидел всю партию. – Должно, потому что вы – я говорю это
без мысли обидеть вас – появились на корабле более чем оригинально. Я угадываю
дух человека.
– Надеюсь,
вы пригласили женщин не для меня? Он молчал, трудясь над задачей, которую я
поставил ему ферязью и конем. Внезапно он смешал фигуры и объявил, что проиграл
партию. Так повторилось два раза; наконец я обманул его ложной надеждой и
объявил мат в семь ходов. Гез был красен от раздражения. Когда он ссыпал
шахматы в ящик стола, его руки дрожали.
– Вы
сильный игрок, – объявил Гез. – Истинное наслаждение было мне играть
с вами. Теперь поговорим о деле. Мы выходим утром в Дагон, там берем груз и
плывем в Гель-Гью. Вы не были в Гель-Гью? Он лежит по курсу на Зурбаган, но в
Зурбагане мы будем не раньше как через двадцать – двадцать пять дней.
Разговор
кончился, и я ушел к себе, думая, что общество капитана несколько утомительно.
Остаток
вечера я просидел за книгой, уступая время от времени нашествию мыслей, после
чего забывал, что читаю. Я заснул поздно. Эта первая ночь на судне прошла
хорошо. Изредка просыпаясь, чтобы повернуться на другой бок или поправить
подушки, я чувствовал едва заметное покачивание своего жилища и засыпал опять,
думая о чужом, новом, неясном.
|