Увеличить |
Глава XXIX
Мне
пришлось ждать почти час. Непрестанно оглядываясь или выходя из экипажа на тротуар,
я был занят лишь одной навязчивой мыслью: «Ее еще нет». Ожидание утомило меня
более, чем что-либо другое в этой мрачной истории. Наконец я увидел Биче. Она
поспешно шла и, заметив меня, обрадованно кивнула. Я помог ей усесться и
спросил, желает ли Биче ехать домой одна.
– Да
и нет; хотя я утомлена, но по дороге мы поговорим. Я вас не приглашаю теперь,
так как очень устала.
Она была
бледна и досадовала. Прошло несколько минут молчаливой езды, пока Биче заговорила
о Гезе.
– Он
запер дверь. Произошла сцена, которую я постараюсь забыть. Я не испугалась, но
была так зла, что сама могла бы убить его, если бы у меня было оружие. Он
обхватил меня и, кажется, пытался поцеловать. Когда я вырвалась и подбежала к
окну, я увидела, как могу избавиться от него. Под окном проходила лестница, и я
спрыгнула на площадку. Как хорошо, что вы тоже пришли туда!
– Увы,
я не мог ничем вам помочь!
– Достаточно,
что вы там были. К тому же вы старались если не обвинить себя, то внушить
подозрение. Я вам очень благодарна, Гарвей. Вечером вы придете к нам? Я назначу
теперь же, когда встретиться. Я предлагаю в семь. Я хочу вас видеть и говорить
с вами. Что вы скажете о корабле?
– «Бегущая
по волнам», – ответил я, – едва ли может быть передана вам в
ближайшее время, так как, вероятно, произойдет допрос остальной команды,
Синкрайта, и судно не будет выпущено из порта, пока права Сениэлей не установит
портовый суд, а для этого необходимо снестись с Брауном.
– Я
не понимаю, – сказала Биче, задумавшись, – каким образом получилось
такое грозное и грязное противоречие. С любовью был построен этот корабль. Он
возник из внимания и заботы. Он был чист. Едва ли можно будет забыть о его
падении, о тех историях, какие произошли на нем, закончившись гибелью троих
людей: Геза, Бутлера и Синкрайта, которого, конечно, арестуют.
– Вы
были очень испуганы?
– Нет.
Но тяжело видеть мертвого человека, который лишь несколько минут назад говорил
как в бреду и, вероятно, искренне. Мы почти приехали, так как за этим
поворотом, налево, тот дом, где я живу.
Я
остановил экипаж у старых каменных ворот с фасадом внутри двора и простился. Девушка
быстро пошла внутрь; я смотрел ей вслед. Она обернулась и, остановясь,
пристально посмотрела на меня издали, но без улыбки. Потом, сделав
неопределенное усталое движение, исчезла среди деревьев, и я поехал в
гостиницу.
Было уже
два часа. Меня встретил Кук, который при дневном свете выглядел теперь вялым.
Цвет его лица далеко уступал розовому сиянию прошедшей ночи. Он был или
озабочен, или в неудовольствии, по неизвестной причине. Кук сообщил, что
привезли мои вещи. Действительно, они лежали здесь, в полном порядке, с
письмом, засунутым в щель чемодана. Я распечатал конверт, оказавшийся запиской
от Дэзи. Девушка извещала, что «Нырок» уходит в обратный путь послезавтра, что
она надеется попрощаться со мной, благодарит за книги и просит еще раз извинить
за вчерашнюю выходку. «Но это было смешно, – стояло в конце. – Вы,
значит, видели еще одно такое же платье, как у меня. Я хотела быть скромной, но
не могу. Я очень любопытна. Мне нужно вам очень много сказать».
Как я ни
был полон Биче, мое отношение к ней погрузилось в дым тревоги и нравственного
бедствия, испытанного сегодня, разогнать которое могло только дальнейшее
нормальное течение жизни, а потому эта милая и простая записка Дэзи была как ее
улыбка. Я словно услышал еще раз звучный, горячий голос, меняющийся в выражении
при каждом колебании настроения. Я решил отправиться на «Нырок» завтра утром.
Тем временем состояние Кука начало меня беспокоить, так как он мрачно молчал и
грыз ногти – привычка, которую ненавижу. Встретившись глазами, мы довольно
долго осматривали друг друга, пока Кук, наконец, не вышел из тягостного момента
глубоким вздохом и кратким упоминанием о черте. Соболезнуя, я получил ответ,
что у него припадок неврастении.
– Как
я вам себя рекомендовал, это все верно, – говорил Кук, бешено разламывая
коробку, – то есть что я сплетник, сплетник по убеждению, по призванию,
наконец – по эстетическому уклону. Но я также и неврастеник. За завтраком был
разговор об орехах. У одного человека червь погубил урожай. Что, если бы это
случилось со мной? Мои сады! Мои замечательные орехи! Не могу представить в
белом сердце ореха – червя, несущего пыль, горечь, пустоту. Мне стало грустно,
и я должен отправиться домой, чтобы посмотреть, хороши ли мои орехи. Мне не дает
покоя мысль, что их, может быть, грызут черви.
Я
высказал надежду, что это пройдет у него к вечеру, когда среди толп, музыки,
затей и цветов загремит карнавальное торжество, но Кук отнесся философически.
– Я
смотрю мрачно, – сказал он, шагая по комнате, засунув руки за спину и
смотря в пол. – Мне рисуется такая картина. В мраке расположены сильно
озаренные круги, а между ними – черная тень. На свет из тени мчатся веселые
простаки. Эти крути – ловушки. Там расставлены стулья, зажжены лампы, играет
музыка и много хорошеньких женщин. Томный вальс вежливо просит вас обнять
гибкую талию. Талия за талией, рука за рукой наполняют круг звучным и упоительным
вихрем. Огненные надписи вспыхивают под ногами танцующих; они гласят: «Любовь
навсегда!» – «Ты муж, я жена!» – «Люблю и страдаю и верю в невозможное
счастье!» – «Жизнь так хороша!» – «Отдадимся веселью, а завтра – рука об руку,
до гроба, вместе с тобой!..». Пока это происходит, в тени едва можно различить
силуэты тех же простаков, то есть их двойники. Прошло, скажем, десять лет. Я
слышу там зевоту и брань, могильную плиту будней, попреки и свару, тайные
низменные расчеты, хлопоты о детишках, бьющих, валяясь на полу, ногами в тщетном
протесте против такой участи, которую предчувствуют они, наблюдая кислую мнительность
когда-то обожавших друг друга родителей. Жена думает о другом, – он только
что прошел мимо окна. «Когда-то я был свободен, – думает муж, – и я
очень любил танцевать вальс…» – Кстати, – ввернул Кук, несколько отходя и
втягивая воздух ноздрями, как прибежавшая на болото собака, – вы не
слышали ничего о Флоре Салье? Маленькая актриса, приехавшая из Сан-Риоля? О, я
вам расскажу! Ее содержит Чемпс, владелец бюро похоронных процессий. Оригинал
Чемпс завоевал сердце Салье тем, что преподнес ей восхитительный бархатный гробик,
наполненный ювелирными побрякушками. Его жена разузнала. И вот…
Видя,
что Кук действительно сплетник, я уклонился от выслушивания подробностей этой
истории просто тем, что взял шляпу и вышел, сославшись на неотложные дела, но
он, выйдя со мной в коридор, кричал вслед окрепшим голосом:
– Когда
вернетесь, я расскажу! Тут есть еще одна история, которая… Желаю успеха!
Я ушел
под впечатлением его громкого свиста, выражавшего окончательное исчезновение
неврастении. Моей целью было увидеть Дэзи, не откладывая это на завтра, но,
сознаюсь, я пошел теперь только потому, что не хотел и не мог после утренней
картины в портовой гостинице внимать болтовне Кука.
|