Увеличить |
Глава XIII
Ища
случая разрешить загадку портрета, хотя и не имел для этого ни определенных
надежд, ни обдуманного, готового плана, я перебрался на палубу и уселся в
шезлонг.
Единственным
человеком, которого без особого морального насилия над собой я мог бы вовлечь в
интересующий меня разговор, был Бутлер. Куря, я стал ожидать его появления. У
меня было предчувствие, что Бутлер придет.
Меж тем
погода улучшилась; ветер утратил резкость, сырость исчезла, и солнечный свет
окреп; хотя ярко он еще не вырывался из туч, но стал теплее тоном. Прошло
четверть часа, и Бутлер действительно появился, если не навеселе, то прогнав
тяжкий вчерашний хмель стаканчиком полезных размеров.
Мне
показалось, что он доволен, увидев меня. Не теряя времени, я пригласил его
выкурить сигару, взял бодрый, живой тон, рассказал анекдот и, когда увидел, что
он изменил несколько напряженную позу на непринужденную и стал связно
произносить довольно длинные фразы, – сказал ему, что «Бегущая по волнам»
– самое великолепное парусное судно, какое мне приходилось видеть.
– Оно
было бы еще лучше, – сказал Бутлер, – для нас, конечно, если бы могло
брать больше груза. Один трюм. Но и тот рассчитан не для грузовых операций. Мы
кое-что сделали, сломав внутренние перегородки, и тем увеличили емкость, но все
же грузить более двухсот тонн немыслимо. Теперь, при высокой цене фрахта, еще
можно существовать, а вот в прошлом году Гез наделал немало долгов.
Я узнал
также, что судно построено Нэдом Сениэль четырнадцать лет назад. При имени
«Сениэль» воздух сошелся в моем горле. Я сохранил внимательную неподвижность
лица.
– Оно
выстроено для прогулок, – говорил Бутлер, – и было раз в кругосветном
плавании. Дело, видите ли, в том, что род ныне умершей жены Сениэля в родстве с
первыми поселенцами, основателями Гель-Гью; те были выкинуты, очень давно, на
берег с брига, называвшегося, как и наше судно, «Бегущая по волнам». Значит,
эта история отчасти фамильная, и жена Сениэля выбрала для корабля тоже такое
название. Лет пять назад Нэд Сениэль разорился, когда цена на хлопок пошла
вниз. Продал корабль Гезу. Гез с самого начала капитаном «Бегущей»; я здесь недавно.
Вся история мне известна от Геза.
– Следовательно, –
спросил я, – Гез купил судно после разорения Сениэля?
Смутясь,
Бутлер стал молча заклеивать слюной отставший сигарный лист. Он неловко вышел
из положения, сказав:
– Теперь,
кажется, оно перешло к Брауну. Да, оно так Впрочем, денежные дела – не моя забота.
Рассчитывая,
что на днях мы поговорим подробнее, я не стал больше спрашивать его о корабле.
Кто сказал «А», тот скажет и «Б», если его не мучить. Я перешел к Гезу, выразив
сожаление, крайне смягченное по остроте своего существа, что капитан бездетен,
так как его жизнь, по-видимому, довольно беспутна; она лишена правильных
семейных забот.
– Детей?! –
сказал Бутлер, делая круглые глаза. Он был невероятно изумлен. Мысль иметь
детей Гезу крайне поразила Бутлера. – Да он никогда не был женат. Что это
вам пришло в голову?
– Простая
самонадеянность. Я был уверен, что капитан Гез женат.
– Никогда.
Может быть, вы подумали это потому, что увидели на его столе портрет барышни;
ну, так это дочь Сениэля.
Я
молчал. Бутлер стал смотреть на носок своего сапога. Я внимательно наблюдал за
ним. На его крутом, замкнутом лице выступила улыбка – начало улыбки.
Я не
ожидал решительных конфиденций, так как чувствовал, что подошел вплотную к разгадке
того обстоятельства, о котором, как о несомненно интимном, Бутлер навряд ли
стал бы распространяться подробнее малознакомому человеку. После улыбки, которая
начала возникать в лице Бутлера, я сам признал бы подобные разъяснения
предательством.
Бутлер
усиленно затянулся сигарой, стряхнул пепел с колен и ушел, сославшись на дела.
Я
остался. Я думал, не следовало ли рассказать Бутлеру о моей встрече на берегу с
Биче Сениэль, но вспомнил, что мне, в сущности, ничего не известно об
отношениях Геза и Бутлера. Он мог передать этот разговор капитану, вызвав тем
новые осложнения. Кроме того, почти одновременное прибытие девушки и корабля в
Лисс – не произошло ли с ведома и согласия обеих сторон? Разговор с Бутлером
как бы подвел меня к запертой двери, но не дал ключа от замка; узнав кое-что,
я, как и раньше, знал очень немного о том, почему фотография Биче Сениэль
украшает стол Геза. Человеческие отношения бесконечно разнообразны, я встречал
случаи, когда громадный интерес к темному положению распылив алея простейшим
решением, иногда – пустяком. С другой стороны, надо было признать, что портрет
дочери Сениэля, очень красивой и на редкость привлекательной девушки, не мог
быть храним Гезом безотносительно к его чувствам. Со всем тем странно было бы
допустить взаимную близость этих двух столь непохожих людей.
Не делая
решительных выводов, то есть представляя их, но оставляя в сомнении, я заметил,
как мои размышления о Биче Сениэль стали пристрастны и беспокойны. Воспоминание
о ней вызывало тревогу; если мимолетное впечатление ее личности было так
пристально, то прямое знакомство могло вызвать чувство еще более сильное и,
вероятно, тяжелое, как болезнь. Не один раз наблюдал я это совершенное
поглощение одного существа другим – женщиной или девушкой. Мне случалось быть в
положении, требующем точного взгляда на свое состояние, и я никогда не мог
установить, где подлинное начало этой мучительной приверженности, столь
сильной, что нет даже стремления к обладанию; встреча, взгляд, рука, голос,
смех, шутка – уже являются облегчением, таким мощным среди остановившей всю
жизнь одержимости единственным существом, что радость равна спасению. Но я был
на большом расстоянии от прекрасной опасности, и я был спокоен, если можно
назвать спокойствием упорное размышление, лишенное терзающего стремления к
встрече.
Меж тем
солнце пробилось наконец сквозь туманные облачные пласты; по яркому морю
кружилась пена. Вскоре я отправился к себе вниз, где, никем не потревоженный,
провел в чтении около трех часов. Я читал две книги – одна была в душе, другая
в руках.
Приближалось
время обеда, который, по корабельным правилам, подавался в час дня. Качать
стало медленнее и не так сильно, как утром. Я решил обедать один по той
причине, что обед приходился на вахтенные часы Бутлера и мне предстояло,
следовательно, сидеть с Гезом и Синкрайтом. Я никогда не чувствовал себя хорошо
в обществе людей, относительно которых ломал голову над каким-либо
обстоятельством их жизни, не имея возможности прямо о том сказать. Это о Гезе;
что касается Синкрайта, – его ползающая улыбка и сальный взгляд были мне
нестерпимы.
Вызвав
Горация, я сговорился с ним, узнав, что обед будет несколько раньше часа,
потому что близок Дагон, где, как известно, Гез должен погрузить железо.
Скоро
мне в каюту подали обед. Я отобедал и, заслышав на палубе оживление, вышел
наверх.
|