Глава XV
Я
повернулся с неприятным чувством зависимости, какое испытывает всякий, если
хозяева делаются бесцеремонными.
Гез был
в смокинге. Его безукоризненной, в смысле костюма, внешности дико противоречила
пьяная судорога лица. Он был тяжело, головокружительно пьян. Подойдя так
близко, что я, встав, отодвинулся, опасаясь неустойчивости его тела, Гез оперся
правой рукой о стол, а левой подбоченился. Он нервно дышал, стараясь стоять
прямо, и сохранял равновесие при качке тем, что сгибал и распрямлял колено. На
мою занятость письмом Гез даже не обратил внимания.
– Хотите
повеселиться? – сказал он, значительно подмигивая, в то время как его
острый, холодный взгляд безучастного к этой фразе лица внимательно изучал
меня. – Я намерен установить простые, дружеские отношения. Нет смысла жить
врознь.
– Синкрайт
был, – заметил я, как мог, миролюбиво. – Он, конечно, передал вам мой
ответ.
– Я
не поверил Синкрайту, иначе я не был бы здесь, – объявил Гез. –
Бросьте это! Я знаю, что вы сердитесь на меня, но всякая ссора должна иметь
конец. У нас очень весело.
– Капитан
Гез, – сказал я, тщательно подбирая слова и чувствуя приступ ярости; я не
хотел поддаться гневу, но видел, что вынужден положить конец дерзкому
вторжению, оборвать сцену, начинающую делать меня дураком в моих собственных
глазах. – Капитан Гез, я прошу вас навсегда забыть обо мне как о
компаньоне по увеселениям. Ваше времяпрепровождение для вас имеет, надо думать,
и смысл и оправдание; более я не могу позволить себе рассуждать о ваших
поступках. Вы хозяин, и вы у себя. Но я тоже свободный человек, и если вам это
не совсем понятно, я берусь повторить свое утверждение и доказать, что я прав.
Сказав
так, я ждал, что он пробурчит извинение и уйдет. Он не изменил позу, не шелохнулся,
лишь стал еще бледнее, чем был. Откровенная, неистовая ненависть светилась в
его глазах. Он вздохнул и засунул руки в карманы.
– Вы
нанесли мне оскорбление, – медленно произнес Гез. – Еще никто… Вы
выказали мне презрение, и я вас предупреждаю, что оно попало туда, куда вы
метили. Этого я вам не прощу. Теперь я хочу знать: как вы представляете наши
отношения дальше?! Хотел бы я знать, да! Не менее тридцати дней продлится мой
рейс. Даю слово, что вы раскаетесь.
– Наши
отношения точно определены, – сказал я, не видя смысла уступать в ему
тоне. – Вы получили двести фунтов, причем я с вами не торговался Взамен я
получил эту каюту, но ваше общество в придачу к ней – не слишком ли незавидная
компенсация?
Был один
момент, когда, следя за выражением лица Геза, я подумал, что придется выбросить
его вон. Однако он сдержался. Пристально смотря мне в глаза, Гез засунул руку
во внутренний карман, задержал там ее порывистое движение и торжественно
произнес:
– Я
тотчас швырну вам эти деньги назад!
Он вынул
руку, оказавшуюся пустой, с гневом опустил ее и, повторив, что вернет деньги,
добавил: «Вам не придется хвастаться своими деньгами», – затем вышел,
хлопнув дверью.
После
этого я немедленно запер каюту ключом и стал у двери, прислушиваясь.
В
столовой наступила относительная тишина; меланхолически звучала гитара. Там
стали ходить, переговариваться; еще раз пронесся Гораций, крича на ходу:
«Готово, готово, готово!» Все показывало, что попойка не замирает, а развертывается.
Затем я услышал шум ссоры, женский горький плач и – после всего этого – хоровую
песню.
Устав
прислушиваться, я сел и погрузился в раздумье. Гез сказал правду: трудно было
ждать впереди чего-нибудь хорошего при этих условиях. Я решил, что если ближайший
день не переменит всей этой злобной нечистоты в хотя бы подобие спокойной
жизни, – самое лучшее для меня будет высадиться на первой же остановке. Я
был сильно обеспокоен поведением Геза. Хотя я не видел прямых причин его
ненависти ко мне, все же сознавал, что так должно быть. Он был естествен в
своей ненависти. Он не понимал меня, я – его. Поэтому, с его характером, образовалось
военное положение, и с гневом, с тяжелым чувством безобразия минувшей сцены, я
лег, но лег не раздеваясь, так как не знал, что еще может произойти.
Улегшись,
я закрыл глаза, скоро опять открыв их. При моем этом состоянии сон был прекрасной,
но наивной выдумкой. Я лежал так долго, еще раз обдумывая события вечера, а
также объяснение с Гезом завтра утром, которое считал неизбежным. Я стал
наконец надеяться, что когда Гез очнется – если только он сможет
очнуться, – я сумею заставить его искупить дикую выходку, в которой он
едва ли не раскаивается уже теперь. Увы, я мало знал этого человека!
|