5. Безвыходное
положение
Рано
утром – это было на второй день после моего выздоровления и, кажется, на
четвертый после того, как меня подобрала шхуна, – я проснулся, мучимый
тревожными сновидениями, в которых мне чудились стрельба и рев толпы, и услышал
наверху чьи-то хриплые крики. Протерев глаза, я лежал, прислушиваясь к шуму и
не понимая, где я. Вдруг послышалось шлепанье босых ног, стук бросаемых
тяжестей, громкий скрип и грохот цепей. Потом раздался плеск, так как судно
сделало резкий поворот, желто-зеленая пенистая волна ударилась о маленький
иллюминатор каюты и снова схлынула. Я быстро оделся и поспешил на палубу.
Поднимаясь
по трапу, я увидел на алом фоне восходившего солнца широкую спину и рыжие
волосы капитана. Над ним висела в воздухе клетка с пумой, которую он спускал на
веревке, пропущенной через блок на бизань-мачте. Бедное животное, смертельно
перепуганное, припало ко дну своей маленькой клетки.
– За
борт их всех! – рычал капитан. – За борт! Я очищу судно от всей этой
дряни!
Он стоял
у меня на дороге, и, чтобы выйти на палубу, я вынужден был хлопнуть его по плечу.
Он вздрогнул, повернулся и попятился. Сразу видно было, что он все еще пьян.
– Эй,
ты! – сказал он с идиотским видом, потом, начав соображать, добавил: – А,
это мистер… мистер…
– Прендик, –
сказал я.
– К
черту Прендика! – завопил капитан. – Заткни Глотку – вот ты кто!
Мистер Заткни Глотку!
Конечно,
не следовало отвечать этому пьяному скоту. Но я не мог предвидеть, что он сделает
дальше. Он протянул руку к трапу, у которого стоял Монтгомери, разговаривая с
широкоплечим седым человеком в грязном синем фланелевом костюме, по-видимому,
только что появившимся на судне.
– Пошел
туда, мистер Заткни Глотку, туда! – ревел капитан.
Монтгомери
и его собеседник повернулись к нам.
– Что
это значит? – спросил я.
– Вон
отсюда, мистер Заткни Глотку, вот что это значит! За борт, живо! Мы очищаем
судно, очищаем наше бедное судно! Вон!
Оторопев,
я смотрел на него. Но потом понял, что именно этого мне и хочется. Перспектива
остаться единственным пассажиром этого сварливого дурака не сулила мне ничего
приятного. Я повернулся к Монтгомери.
– Мы
не можем вас взять, – решительно сказал мне его собеседник.
– Не
можете меня взять? – совершенно растерявшись, переспросил я. Такого
непреклонного и решительного лица, как у него, я еще в жизни не видел.
– Послушайте…
– начал я, обращаясь к капитану.
– За
борт! – снова заорал он. – Это судно не для зверей и не для людоедов,
которые хуже зверья, в сто раз хуже! За борт… проклятый мистер Заткни Глотку!
Возьмут они вас или не возьмут, все равно вон с моей шхуны! Куда угодно! Вон
отсюда вместе с вашими друзьями! Я навсегда простился с этим проклятым
островом! Довольно с меня!
– Послушайте,
Монтгомери… – сказал я.
Он
скривил нижнюю губу и, безнадежно кивнув головой, указал на седого человека,
стоявшего рядом с ним, как бы выразив этим свое бессилие помочь мне.
– Уж
я об этом позабочусь, – сказал капитан.
Началось
странное препирательство. Я попеременно обращался то к одному, то к другому из
троих, прежде всего к седому человеку, прося позволить мне высадиться на берег,
потом к пьяному капитану с просьбою оставить меня на судне и, наконец, даже к
матросам. Монтгомери не сказал ни слова – он только качал головой.
– За
борт, говорю вам, – беспрестанно повторял капитан. – К черту закон! Я
хозяин на судне!
Я начал
грозить, но голос мой пресекся. Охваченный бессильным бешенством, я отошел на
корму, угрюмо глядя в пустоту.
Тем
временем матросы быстро работали, сгружая ящики и клетки с животными. Большой
баркас с поднятыми парусами уже стоял у подветренного борта шхуны, и туда
сваливали всю эту удивительную кладь. Я не мог видеть, кто приехал за ней с
острова, потому что баркас был скрыт бортом шхуны.
Ни
Монтгомери, ни его собеседник не обращали на меня ни малейшего внимания: они
помогали четырем или пяти матросам, выгружавшим багаж. Капитан был тут же,
скорее мешая, чем помогая работе. Я переходил от отчаяния к бешенству. Пока я
стоял, ожидая своей дальнейшей участи, мне несколько раз неудержимо захотелось
расхохотаться над моей злополучной судьбой. Я не завтракал и чувствовал себя от
этого еще несчастнее. Голод и слабость лишают человека мужества. Я прекрасно
понимал, что не в силах сопротивляться капитану, который мог избавиться от
меня, и у меня не было способа заставить Монтгомери и его товарища взять меня с
собой. Мне оставалось лишь покорно ждать своей судьбы, а выгрузка багажа на
баркас между тем продолжалась, и никто не обращал на меня внимания.
Вскоре
работа была закончена. И тогда произошла схватка: меня, слабо
сопротивлявшегося, потащили к трапу. Но даже в эту отчаянную минуту меня
удивили странные смуглые лица людей, сидевших в баркасе вместе с Монтгомери.
Погрузка была окончена, и баркас сразу отчалил от судна. Подо мной быстро
увеличивалась полоса зеленой воды, и я изо всех сил подался назад, чтобы не
упасть вниз головой.
Сидевшие
в баркасе что-то насмешливо закричали, и я слышал, как Монтгомери обругал их.
Капитан, его помощник и один из матросов потащили меня на корму. Там был
привязан ялик с «Леди Вейн», до половины залитый водой, без весел и провизии. Я
отказался сойти в него и повалился ничком на палубу. Но они силой опустили меня
туда на веревке без трапа и, перерезав буксир, бросили на произвол судьбы.
Волны
медленно относили меня от шхуны. В каком-то оцепенении я видел, как матросы
начали тянуть снасти, и шхуна медленно, но решительно развернулась по ветру.
Паруса затрепетали и наполнились. Я тупо смотрел на истрепанный непогодами борт
круто накренившейся шхуны. Она постепенно начала удаляться.
Я даже
не повернул головы ей вслед. Я едва верил случившемуся. Ошеломленный, сидел я
на дне шлюпки и глядел на пустынный, подернутый легкой зыбью океан. Но
постепенно я осознал, что снова очутился в этой проклятой, почти затонувшей
шлюпке. Обернувшись, я увидел шхуну, уплывавшую от меня вместе с рыжеволосым
капитаном, который что-то насмешливо кричал, стоя у гакаборта. Повернувшись к
острову, я увидел баркас, который становился все меньше и меньше по мере того,
как приближался к берегу.
Я понял
весь ужас своего положения. У меня не было никакой возможности добраться до
берега, если только меня случайно не отнесет туда течением. Я еще не окреп
после своих недавних злоключений и к тому же был голоден, иначе у меня было бы
больше мужества. Но, тут я заплакал, как ребенок. Слезы потоком хлынули у меня
из глаз. В припадке отчаяния я принялся бить кулаками по воде на дне ялика и
колотить ногами в борт. Я молил бога послать мне смерть.
|