17. Катастрофа
Прошло
полтора месяца, и я перестал испытывать что-либо, кроме неприязни и отвращения,
к ужасным опытам Моро. Моим единственным желанием было уйти от творца этих
ужасных карикатур на мой образ и подобие, вернуться к приятному и нормальному
общению с людьми. Люди, с которыми я был теперь разлучен, стали представляться
мне идиллически добродетельными и прекрасными. Моя дружба с Монтгомери не
удалась. Его долгая обособленность от людей, тайная склонность к пьянству,
явная симпатия к зверо-людям – все это отталкивало меня от него. Несколько раз
я отказывался сопровождать его к ним. Я избегал общения с ними, как только мог.
Большую часть времени я проводил на берегу, тщетно ожидая появления
какого-нибудь спасительного корабля, пока наконец над нами не разразилось
ужасное бедствие, совершенно изменившее положение вещей на острове.
Это
случилось месяца через два после моего прибытия, а может быть, и больше, не
знаю, потому что не вел счет времени. Катастрофа произошла неожиданно.
Случилась она рано утром, помнится, около шести часов. Я рано встал и
позавтракал, так как меня разбудил шум – зверо-люди таскали дрова за ограду.
Позавтракав,
я вышел к открытым воротам и стоял там, куря сигарету и наслаждаясь свежестью
раннего утра. Вскоре из-за ограды вышел Моро и поздоровался со мной. Он прошел
мимо меня, и я услышал, как у меня за спиной щелкнул замок, когда он отпирал
свою лабораторию. Я уже до такой степени привык к ужасу, царившему на острове,
что без малейшего волнения слушал, как жертва Моро – пума начала стонать под
пыткой. Она встретила своего мучителя пронзительным криком, точь-в-точь
походившим на крик разъяренной женщины.
А потом что-то
случилось. До сих пор не знаю хорошенько, в чем было дело. Я услышал позади
себя резкий крик, звук падения и, обернувшись, увидел надвигавшееся на меня
ужаснейшее лицо, не человеческое и не звериное, а какое-то адское: темное, все
изборожденное красными рубцами, сплошь усеянное каплями крови, и на нем
сверкали глаза, лишенные век. Я поднял руку, прикрываясь от удара, и упал
головой вперед, чувствуя, что сломал руку, а огромное страшилище, обмотанное
корпией, с развевающимися кровавыми бинтами, перескочило через меня и исчезло.
Я покатился вниз, к берегу, попытался сесть и упал прямо на сломанную руку. А
потом появился Моро. Его большое бледное лицо казалось еще ужаснее от крови,
струившейся по лбу. В руке он держал револьвер. Он едва взглянул на меня и
тотчас же бросился в погоню за пумой.
Я ощупал
руку и сел на землю. Вдали большими скачками мчалась по берегу забинтованная
фигура, а следом за ней Моро. Она обернулась, увидела его и неожиданно
повернула в кустарник. С каждым скачком она уходила от него все дальше. Я
увидел, как она нырнула в кусты, а Моро, бежавший ей наперерез, выстрелил. Он
промахнулся, и она исчезла. А вслед за ней и он исчез в зеленой чаще.
Я
смотрел им вслед, но тут боль в руке так усилилась, что я, шатаясь, со стоном
вскочил на ноги.
На
пороге показался Монтгомери, одетый, с револьвером в руке.
– Боже
мой, Прендик! – воскликнул он, не замечая, что я покалечен. – Эта
тварь сбежала! Вырвала из стены крюки! Видели вы их? – Но тут, заметив,
что я держусь за руку, быстро спросил: – Что с вами?
– Я
стоял в дверях, – ответил я.
Он
подошел и ощупал мою руку.
– У
вас кровь на блузе, – сказал он, закатывая мне рукав.
Он сунул
револьвер в карман, снова ощупал мою руку и повел меня в дом.
– У
вас рука сломана, – сказал он и добавил: – Расскажите подробно, как это
случилось?
Я
рассказал ему все, что видел, отрывистыми фразами, прерываемыми стонами, а он
тем временем ловко и быстро перевязал мне руку. Подвесив ее на перевязь через
плечо, он отошел и посмотрел на меня.
– Так
будет хорошо, – сказал он. – Но что же дальше?
Он
задумался. Потом вышел и запер ворота. Некоторое время его не было.
Меня
больше всего заботила моя рука. Все происшедшее казалось мне лишь одним из многих
ужасных событий, происходивших на острове. Я уселся в шезлонг и, должен сознаться,
от всей души проклинал остров. Боль в руке, сначала тупая, стала острой и
жгучей, а Монтгомери все еще где-то пропадал.
Вернулся
он бледный, нижняя губа у него отвисла более обыкновенного.
– Моро
как сквозь землю провалился, – сказал он. – Наверное, ему понадобится
моя помощь. – Он уставился на меня своими пустыми глазами. – Сильный
зверь, – сказал он, – крюки вырваны из стены.
Он
подошел к окну, потом к двери и снова повернулся ко мне.
– Пойду
искать его, – сказал он. – Вот, возьмите револьвер. По правде говоря,
я очень встревожен.
Он вынул
револьвер, положил его рядом со мной на стол и вышел, оставив меня в сильном
беспокойстве. Я недолго просидел в комнате после его ухода. Держа в руке
револьвер, я подошел к двери.
Вокруг
царила мертвая тишина. Не чувствовалось ни дуновения ветерка, море блестело,
как зеркало, небо было безоблачно, берег пустынен. Я дрожал от тревоги и
лихорадки, эта тишина меня удручала.
Я стал
что-то насвистывать, но у меня ничего не вышло. Я снова выругался, во второй
раз за это утро, подошел к углу ограды и стал всматриваться в зеленый
кустарник, который поглотил Моро и Монтгомери. Когда они вернутся? Что с ними
будет?
Далеко
на берегу показалось маленькое серое существо, добежало до воды и принялось
плескаться. Я стал шагать от двери до угла ограды, взад и вперед, как часовой.
Один раз я остановился, услышав вдали голос Монтгомери: «Ау! Моро!»
Рука моя
теперь болела меньше, но вся горела. Меня лихорадило, хотелось пить. Тень моя
становилась все короче. Я наблюдал за видневшимся вдалеке серым существом, пока
оно не исчезло. Неужели Моро и Монтгомери никогда не вернутся? Три морские
птицы затеяли драку из-за какого-то выброшенного морем на берег сокровища.
Потом
где-то очень далеко за оградой раздался револьверный выстрел. Воцарилась долгая
тишина, а затем раздался второй выстрел, я услышал дикий крик где-то вблизи, и
снова наступила зловещая тишина. Мое воображение работало вовсю, рисуя ужасные
картины. Еще один выстрел раздался совсем близко.
Я
кинулся к углу ограды и увидел Монтгомери, он был весь красный, растрепанный, с
разорванной штаниной. На его лице был написан ужас. За ним, волоча ноги, шел
Млинг, вокруг челюстей которого виднелись какие-то зловещие темные пятна.
– Он
вернулся? – спросил Монтгомери.
– Моро? –
переспросил я. – Нет.
– Господи
боже! – Монтгомери с трудом переводил дыхание. – Войдем в
комнату, – сказал он, взяв меня за руку. – Они совсем остервенели.
Бегают как угорелые. Что могло случиться? Ума не приложу. Сейчас, вот только
отдышусь. Нет ли коньяку?
Он,
прихрамывая, вошел в комнату и опустился в шезлонг.
Млинг
улегся на землю за дверью, громко дыша, как это делают собаки. Я дал Монтгомери
коньяку с водой. Он сидел, глядя куда-то в пустоту, но понемногу пришел в себя.
Через несколько минут он рассказал мне, что произошло.
Сначала
он шел по их следам. Это было не трудно благодаря помятым и поломанным кустам,
белым клочьям бинтов пумы и многочисленным пятнам крови на листьях. Однако он
потерял след на каменистой почве за ручьем, где я раньше видел пьющего леопардо-человека,
и пошел наугад на запад, зовя Моро. К нему присоединился Млинг, у которого был
маленький топор. Млинг ничего не знал об истории с пумой, он рубил дрова и
услышал крики хозяина. Они пошли вместе, продолжая звать Моро. По дороге им
попались двое зверо-людей, которые, притаившись, смотрели на них сквозь
кустарник с таким странным видом, что Монтгомери обеспокоился. Он кликнул их,
но они виновато убежали. Тогда он перестал звать Моро и, бесцельно побродив некоторое
время, решился заглянуть в хижины.
Он нашел
ущелье пустым.
С каждой
минутой волнение его возрастало, и он потихоньку вернулся назад. Он встретил
двух свино-людей, которых я в первый день видел танцующими, губы у них были в
крови и дрожали от возбуждения. Они с треском ломились сквозь папоротники и,
увидев его, остановились со злобным видом. Он не без тайного страха щелкнул
хлыстом, и они тотчас же набросились на него. До сих пор ни один зверо-человек
не осмеливался сделать это. Одному он прострелил голову, а Млинг набросился на
другого, и они, схватившись, покатились по земле. Млинг подмял врага под себя и
вцепился зубами ему в горло, а Монтгомери тем временем пристрелил его.
Он с
трудом заставил Млинга следовать за собой.
Они
поспешили обратно ко мне. По дороге Млинг неожиданно кинулся в кустарник и выволок
оттуда небольшого оцелото-человека, тоже запачканного кровью и хромавшего из-за
раны на ноге. Он отбежал на несколько шагов, а потом, повернувшись, вдруг
кинулся на них. Монтгомери, как мне показалось, без особенной нужды застрелил
его.
– Что
же это такое? – спросил я.
Он
покачал головой и снова принялся за коньяк.
|
