2. Человек ниоткуда
Каюта, в
которой я очнулся, была маленькая и довольно грязная. Белокурый моложавый человек
со щетинистыми, соломенного цвета усами и отвисшей нижней губой сидел рядом и
держал меня за руку. С минуту мы молча смотрели друг на друга. У него были
водянистые серые глаза, удивительно бесстрастные.
Сверху
донесся шум, словно двигали тяжелую железную кровать, и глухое сердитое рычание
какого-то большого зверя, Сидевший рядом со мной человек заговорил.
Он,
видимо, уже задавал мне этот вопрос:
– Как
вы себя чувствуете?
Насколько
помню, я ответил, что чувствую себя хорошо. Но каким образом я сюда попал?
По-видимому, он прочел этот немой вопрос у меня на лице, так как я сам не
слышал звука своего голоса.
– Вас
подобрали полумертвым в шлюпке с судна «Леди Вейн», борт ее был обрызган кровью.
В этот
миг взгляд мой нечаянно упал на мою руку: она была такая худая, что походила на
кожаный мешочек с костями. И тут все, что случилось в лодке, тотчас воскресло у
меня в памяти.
– Выпейте, –
сказал незнакомец, подавая мне какое-то красное холодное питье, вкусом похожее
на кровь. Я сразу почувствовал себя бодрее.
– Вам
посчастливилось попасть на судно, где есть врач, – сказал он.
Говорил
он невнятно и как будто пришепетывал.
– Что
это за судно? – медленно спросил я, и голос мой был хриплым от долгого
молчания.
– Маленький
торговый корабль, идущий из Арики в Кальяо. Откуда он, собственно, я не знаю.
Думаю, из страны прирожденных идиотов. Сам я сел пассажиром в Арике. Осел
хозяин судна, он же и капитан, по фамилии Дэвис, потерял свое свидетельство или
что-то в этом роде. Из всех дурацких имен он не мог выбрать для судна лучшего,
чем «Ипекакуана», но, когда на море нет большого волнения, идет оно недурно.
Сверху
снова послышалось рычание и человеческий голос.
– Чертов
дурак! – произнес наверху другой голос, и все смолкло.
– Вы
были совсем при смерти, – сказал незнакомец. – Да, к этому шло дело,
но я впрыснул вам кое-чего. Руки болят? Это от уколов. Вы были без сознания
почти тридцать часов.
Я
задумался. Мои мысли были прерваны лаем множества собак, раздавшимся сверху.
– Нельзя
ли мне чего-нибудь поесть? – спросил я.
– Благодарите
меня, – ответил он, – сейчас по моему приказанию для вас варится
баранина.
– Это
хорошо, – сказал я, ободрившись. – С удовольствием съем кусочек.
– Ну
вот что, – после минутной нерешительности сказал мой собеседник, –
мне очень хотелось бы узнать, каким образом вы очутились один в лодке. –
Мне показалось, что в его глазах мелькнуло какое-то подозрительное
выражение. – А, черт, какой адский вой!
Он
быстро выскочил из каюты, и я услышал, как он сердито заговорил с кем-то и ему
ответили на непонятном языке. Мне показалось, что дело дошло до драки, но я не
был уверен, что слух не обманул меня. Он прикрикнул на собак и снова вернулся в
каюту.
– Ну, –
сказал он, стоя на пороге. – Вы хотели рассказать мне, что с вами
случилось.
Я назвал
себя и стал рассказывать, что я, Эдвард Прендик, человек материально независимый
и жизнь мою скрашивает увлечение естественными науками. Он явно
заинтересовался.
– Я
сам когда-то занимался науками в университете, изучал биологию и писал работы
об яичнике земляных червей, о, мускуле улиток и прочем. Боже, это было целых
десять лет тому назад! Но продолжайте, расскажите, как вы попали в лодку.
Ему,
по-видимому, понравилась искренность моего рассказа, очень короткого, так как я
был ужасно слаб, и, когда я кончил, он снова вернулся к разговору о
естественных науках и о своих работах по биологии. Он принялся подробно
расспрашивать меня о Тоттенхем-Корт-роуд и Гауэр-стрит.
– Что,
Каплатци по-прежнему процветает? Ах! Какое это было заведение!
По-видимому,
он был самым заурядным студентом-медиком и теперь беспрестанно сбивался на тему
о мюзик-холлах. Он рассказал мне кое-что из своей жизни.
– И
все это было десять лет тому назад, – повторил он. – Чудесное время!
Но тогда я был молод и глуп… Я выдохся уже к двадцати годам. Зато теперь дело
другое… Но я должен присмотреть за этим ослом коком и узнать, что делается с
вашей бараниной.
Рычание
наверху неожиданно возобновилось с такой силой, что я невольно вздрогнул.
– Что
это такое? – спросил я, но дверь каюты уже захлопнулась за ним.
Он скоро
вернулся, неся баранину, и я был так возбужден ее аппетитным запахом, что мгновенно
забыл все свои недоумения.
Целые
сутки я только спал и ел, после чего почувствовал себя настолько окрепшим, что
был в силах встать с койки и подойти к иллюминатору. Я увидел, что зеленые
морские валы уже не воевали больше с нами. Шхуна, видимо, шла по ветру. Пока я
стоял, глядя на воду, Монтгомери – так звали этого блондина – вошел в каюту, и
я попросил его принести мне одежду. Он дал кое-что из своих вещей, сшитых из
грубого холста, так как та одежда, в которой меня нашли, была, по его словам,
выброшена. Он был выше меня и шире в плечах, одежда его висела на мне мешком.
Между
прочим, он рассказал мне, что капитан совсем пьян и не выходит из своей каюты.
Одеваясь, я стал расспрашивать его, куда идет судно. Он сказал, что оно идет на
Гавайи, но по дороге должно ссадить его.
– Где? –
спросил я.
– На
острове… Там, где я живу. Насколько мне известно, у этого острова нет названия.
Он
посмотрел на меня, еще более оттопырив нижнюю губу, и сделал вдруг такое глупое
лицо, что я догадался о его желании избежать моих расспросов и из деликатности
не расспрашивал его более ни о чем.
|
