Песнь двадцать девятая
Земной
Рай – Мистическая процессия
1
Как бы любовной негою объята,
Окончив речь, она запела так:
«Bead, quorum tecta sunt peccata!»[966]
4
Как нимфы направляли легкий шаг,
Совсем одни, сквозь тень лесов,
желая:
Та – видеть солнце, та – уйти во
мрак, –
7
Она пошла вверх по реке, ступая
Вдоль берега; я – также, к ней плечом
И поступь с мелкой поступью ровняя.
10
Мы, ста шагов не насчитав вдвоем,
Дошли туда, где русло загибало,
И я к востоку повернул лицом.
13
Здесь мы пройти успели столь же мало,
Когда она, всем телом обратясь:
«Мой брат, смотри и слушай!» – мне
сказала.
16
И вдруг лесная глубина зажглась
Блистаньем неожиданного света,
Как молнией внезапно озарясь;
19
Но молния, сверкнув, исчезнет где-то,
А этот свет, возникнув, возрастал,
Так что я в мыслях говорил: «Что
это?»
22
Каким-то нежным звуком зазвучал
Лучистый воздух; скорбно и сурово
Я дерзновенье Евы осуждал:
25
Земля и твердь блюли господне слово,
А женщина, одна, чуть создана,
Не захотела потерпеть покрова;[967]
28
Пребудь под ним покорною она,
Была бы радость несказанных сеней
И раньше мной, и дольше вкушена.[968]
31
Пока я шел средь стольких предварений
Всевечной неги, мыслью оробев
И жаждая все больших упоений,
34
Пред нами воздух под листвой дерев
Стал словно пламень, осияв дубраву,
И сладкий звук переходил в напев.
37
Сонм дев священных,[969] если вам во славу
Я ведал голод, стужу, скудный сон,
Себе награды я прошу по праву.
40
Пусть для меня прольется Геликон[970],
И да внушат мне Урания с хором[971]
Стихи о том, чем самый ум смущен.
43
Вдали, за искажающим простором,[972]
Который от меня их отделял,
Семь золотых дерев являлись взорам;
46
Когда ж я к ним настолько близок
стал,
Что мнящийся предмет, для чувств
обманный,
Отдельных свойств за далью не терял,
49
То дар, уму для различенья данный,
Светильники[973] признал в седмице той,
А пенье голосов признал «Осанной».
52
Светлей пылал верхами чудный строй,
Чем полночью в просторах тверди ясной
Пылает полный месяц над землей.
55
Я в изумленье бросил взгляд напрасный
Вергилию, и мне ответил он
Таким же взглядом, как и я –
безгласный.
58
Мой взор был снова к дивам обращен,
Все надвигавшимся в строю широком
Медлительнее новобрачных жен.
61
«Ты что ж, – сказала женщина с
упреком, –
Горящий взгляд стремишь к живым
огням,
А что за ними – не окинешь оком?»
64
И я увидел: вслед, как вслед вождям,
Чреда людей, вся в белом, выступала,
И белизны такой не ведать нам.
67
Вода налево от меня сверкала
И возвращала мне мой левый бок,
Едва я озирался, – как зерцало.
70
Когда я был настолько недалек,
Что мы всего лишь речкой разделялись,
Я шаг прервал и лучше видеть мог.
73
А огоньки все ближе надвигались,
И, словно кистью проведены,
За ними волны, крася воздух,
стлались;
76
Все семь полос, отчетливо видны,
Напоминали яркими цветами
Лук солнца или перевязь луны.[974]
79
Длину всех этих стягов я глазами
Не озирал; меж крайними просвет
Измерился бы десятью шагами.
82
Под чудной сенью шло двенадцать чет
Маститых старцев,[975] двигаясь степенно,
И каждого венчал лилейный цвет.
85
Все воспевали песнь: «Благословенна
Ты в дочерях Адама, и светла
Краса твоя и навсегда нетленна!»
88
Когда чреда избранная прошла
И свежую траву освободила,
Которою та сторона цвела, –
91
Как вслед светилам вставшие светила,
Четыре зверя[976] взор мой различил.
Их лбы листва зеленая обвила;
94
У каждого – шесть оперенных крыл;
Крыла – полны очей; я лишь означу,
Что так смотрел бы Аргус[977],
если б жил.
97
Чтоб начертать их облик, я не трачу
Стихов, читатель; непосильно мне
При щедрости исполнить всю задачу.
100
Прочти Езекииля; он вполне
Их описал, от северного края
Идущих в ветре, в туче и в огне.
103
Как на его листах, совсем такая
Наружность их; в одной лишь из статей
Я с Иоанном – крылья исчисляя.[978]
106
Двуколая, меж четырех зверей
Победная повозка[979] возвышалась,
И впряженный Грифон[980] шел перед ней.
109
Он крылья так держал, что отделялась
Срединная от трех и трех полос,
И ни одна разъятьем не ломалась.
112
К вершинам крыл я тщетно взгляд
вознес;
Он был золототел, где он был птицей,
А в остальном – как смесь лилей и
роз.
115
Не то, чтоб Август равной колесницей
Не тешил Рима, или Сципион,[981] –
Сам выезд Солнца был бедней сторицей,
118
Тот выезд Солнца, что упал, спален,
Когда Земля взмолилася в печали
И Дий творил свой праведный закон.[982]
121
У правой ступицы, кружа, плясали
Три женщины; одна – совсем ала;
Ее в огне с трудом бы распознали;
124
Другая словно создана была
Из плоти, даже кости, изумрудной;
И третья – как недавний снег бела.
127
То белая вела их в пляске чудной,
То алая, чья песнь у всех зараз
То легкой поступь делала, то трудной.[983]
130
А слева – четверо вели свой пляс,
Одеты в пурпур, повинуясь ладу
Одной из них, имевшей третий глаз.[984]
133
За этим сонмищем предстали взгляду
Два старца, сходных обликом благим
И твердым, но несходных по наряду;
136
Так, одного питомцем бы своим
Счел Гиппократ, природой сотворенный
На благо самым милым ей живым;
139
Обратною заботой поглощенный,
Второй сверкал столь режущим мечом,
Что я глядел чрез реку, устрашенный.[985]
142
Прошли смиренных четверо[986]
потом;
И одинокий старец, вслед за ними,
Ступал во сне, с провидящим челом.[987]
145
Все семь от первых ризами своими
Не отличались; но взамен лилей
Венчали розы наравне с другими
148
Багряными цветами снег кудрей;
Далекий взор клялся бы, что их лица
Огнем пылают кверху от бровей.
151
Когда со мной равнялась колесница,
Раздался гром; и, словно возбранен
Был дальше ход, святая вереница
154
Остановилась позади знамен.[988]
|
