Мобильная версия
   

Данте Алигьери «Божественная комедия»


Данте Алигьери Божественная комедия
УвеличитьУвеличить

Песнь тридцать третья

 

Круг девятый – Второй пояс (Антенора) – Предатели родины и единомышленников (окончание) – Третий пояс (Толомея) – Предатели друзей и сотрапезников

 

 

 

1

 

Подняв уста от мерзостного брашна,

Он вытер свой окровавленный рот

О волосы, в которых грыз так страшно,

 

 

4

 

Потом сказал: «Отчаянных невзгод

Ты в скорбном сердце обновляешь бремя;

Не только речь, и мысль о них гнетет.

 

 

7

 

Но если слово прорастет, как семя,

Хулой врагу, которого гложу,

Я рад вещать и плакать в то же время.

 

 

10

 

Не знаю, кто ты, как прошел межу

Печальных стран, откуда нет возврата,

Но ты тосканец, как на слух сужу.

 

 

13

 

Я графом Уголино был когда-то,

Архиепископом Руджери – он;[485]

Недаром здесь мы ближе, чем два брата.

 

 

16

 

Что я злодейски был им обойден,

Ему доверясь, заточен как пленник,

Потом убит, – известно испокон;

 

 

19

 

Но ни один не ведал современник

Про то, как смерть моя была страшна.

Внемли и знай, что сделал мой изменник.

 

 

22

 

В отверстье клетки – с той поры она

Голодной Башней называться стала,

И многим в ней неволя суждена –

 

 

25

 

Я новых лун перевидал немало,

Когда зловещий сон меня потряс,

Грядущего разверзши покрывало.

 

 

28

 

Он, с ловчими, – так снилось мне в тот час, –

Гнал волка и волчат от их стоянки

К холму, что Лукку заслонил от нас;

 

 

31

 

Усердных псиц задорил дух приманки,[486]

А головными впереди неслись

Гваланди, и Сисмонди, и Ланфранки.[487]

 

 

34

 

Отцу и детям было не спастись:

Охотникам досталась их потреба,

И в ребра зубы острые впились.

 

 

37

 

Очнувшись раньше, чем зарделось небо,

Я услыхал, как, мучимые сном,

Мои четыре сына[488] просят хлеба.

 

 

40

 

Когда без слез ты слушаешь о том,

Что этим стоном сердцу возвещалось, –

Ты плакал ли когда-нибудь о чем?

 

 

43

 

Они проснулись; время приближалось,

Когда тюремщик пищу подает,

И мысль у всех недавним сном терзалась.[489]

 

 

46

 

И вдруг я слышу – забивают вход

Ужасной башни; я глядел, застылый,

На сыновей; я чувствовал, что вот –

 

 

49

 

Я каменею, и стонать нет силы;

Стонали дети; Ансельмуччо мой

Спросил: «Отец, что ты так смотришь, милый?»

 

 

52

 

Но я не плакал; молча, как немой,

Провел весь день и ночь, пока денница

Не вышла с новым солнцем в мир земной.

 

 

55

 

Когда луча ничтожная частица

Проникла в скорбный склеп и я открыл,

Каков я сам, взглянув на эти лица, –

 

 

58

 

Себе я пальцы в муке укусил.

Им думалось, что это голод нудит

Меня кусать; и каждый, встав, просил:

 

 

61

 

«Отец, ешь нас, нам это легче будет;

Ты дал нам эти жалкие тела, –

Возьми их сам; так справедливость судит».

 

 

64

 

Но я утих, чтоб им не делать зла.

В безмолвье день, за ним другой промчался.

Зачем, земля, ты нас не пожрала!

 

 

67

 

Настал четвертый. Гаддо зашатался

И бросился к моим ногам, стеня:

«Отец, да помоги же!» – и скончался.

 

 

70

 

И я, как ты здесь смотришь на меня,

Смотрел, как трое пали друг за другом

От пятого и до шестого дня.

 

 

73

 

Уже слепой, я щупал их с испугом,

Два дня звал мертвых с воплями тоски;

Но злей, чем горе, голод был недугом».[490]

 

 

76

 

Тут он умолк и вновь, скосив зрачки,

Вцепился в жалкий череп, в кость вонзая

Как у собаки крепкие клыки.

 

 

79

 

О Пиза, стыд пленительного края,

Где раздается si![491] Коль медлит суд

Твоих соседей, – пусть, тебя карая,

 

 

82

 

Капрара и Горгона с мест сойдут

И устье Арно заградят заставой,[492]

Чтоб утонул весь твой бесчестный люд!

 

 

85

 

Как ни был бы ославлен темной славой

Граф Уголино, замки уступив,[493]

За что детей вести на крест неправый!

 

 

88

 

Невинны были, о исчадье Фив,[494]

И Угуччоне с молодым Бригатой,

И те, кого я назвал,[495] в песнь вложив.

 

 

91

 

Мы шли вперед[496] равниною покатой

Туда, где, лежа навзничь, грешный род

Терзается, жестоким льдом зажатый.

 

 

94

 

Там самый плач им плакать не дает,

И боль, прорвать не в силах покрывала,

К сугубой муке снова внутрь идет;

 

 

97

 

Затем что слезы с самого начала,

В подбровной накопляясь глубине,

Твердеют, как хрустальные забрала.

 

 

100

 

И в этот час, хоть и казалось мне,

Что все мое лицо, и лоб, и веки

От холода бесчувственны вполне,

 

 

103

 

Я ощутил как будто ветер некий.

«Учитель, – я спросил, – чем он рожден?

Ведь всякий пар угашен здесь навеки».[497]

 

 

106

 

И вождь: «Ты вскоре будешь приведен

В то место, где, узрев ответ воочью,

Постигнешь сам, чем воздух возмущен».

 

 

109

 

Один из тех, кто скован льдом и ночью,

Вскричал: «О души, злые до того,

Что вас послали прямо к средоточью,

 

 

112

 

Снимите гнет со взгляда моего,

Чтоб скорбь излилась хоть на миг слезою,

Пока мороз не затянул его».

 

 

115

 

И я в ответ: «Тебе я взор открою,

Но назовись; и если я солгал,

Пусть окажусь под ледяной корою!»

 

 

118

 

«Я – инок Альбериго, – он сказал, –

Тот, что плоды растил на злое дело[498]

И здесь на финик смокву променял».[499]

 

 

121

 

«Ты разве умер?»[500] – с уст моих слетело.

И он в ответ: «Мне ведать не дано,

Как здравствует мое земное тело.

 

 

124

 

Здесь, в Толомее, так заведено,

Что часто души, раньше, чем сразила

Их Атропос[501], уже летят на дно.

 

 

127

 

И чтоб тебе еще приятней было

Снять у меня стеклянный полог с глаз,

Знай, что, едва предательство свершила,

 

 

130

 

Как я, душа, вселяется тотчас

Ей в тело бес, и в нем он остается,

Доколе срок для плоти не угас.

 

 

133

 

Душа катится вниз, на дно колодца.

Еще, быть может, к мертвым не причли

И ту, что там за мной от стужи жмется.

 

 

136

 

Ты это должен знать, раз ты с земли:

Он звался Бранка д'Орья;[502] наша братья

С ним свыклась, годы вместе провели».

 

 

139

 

«Что это правда, мало вероятья, –

Сказал я. – Бранка д'Орья жив, здоров,

Он ест, и пьет, и спит, и носит платья».

 

 

142

 

И дух в ответ: «В смолой кипящий ров

Еще Микеле Цанке не направил,

С землею разлучась, своих шагов,

 

 

145

 

Как этот беса во плоти оставил

Взамен себя, с сородичем одним,

С которым вместе он себя прославил.[503]

 

 

148

 

Но руку протяни к глазам моим,

Открой мне их!» И я рукой не двинул,

И было доблестью быть подлым с ним.

 

 

151

 

О генуэзцы, вы, в чьем сердце минул

Последний стыд и все осквернено,

Зачем ваш род еще с земли не сгинул?

 

 

154

 

С гнуснейшим из романцев[504] заодно

Я встретил одного из вас,[505] который

Душой в Коците погружен давно,

 

 

157

 

А телом здесь обманывает взоры.

 

 

 

 


  1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 

Все списки лучших





Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика