Мобильная версия
   

Данте Алигьери «Божественная комедия»


Данте Алигьери Божественная комедия
УвеличитьУвеличить

Песнь двадцать третья

 

Круг шестой (продолжение)

 

 

 

1

 

Я устремлял глаза в густые чащи

Зеленых листьев, как иной ловец,

Из-за пичужек жизнь свою губящий,

 

 

4

 

Но тот, кто был мне больше, чем отец,

Промолвил: «Сын, пора идти; нам надо

Полезней тратить время под конец».

 

 

7

 

Мой взгляд – и шаг ничуть не позже взгляда –

Вслед мудрецам я обратил тотчас,

И мне в пути их речь была отрада.

 

 

 

 

10

 

Вдруг плач и пенье донеслись до нас, –

«Labia mea, Domine»,[879] – рождая

И наслажденье, и печаль зараз.

 

 

13

 

«Отец, что это?» – молвил я, внимая.

И он: «Быть может, тени там идут,

Земного долга узел разрешая».

 

 

16

 

Как странники задумчиво бредут

И, на пути настигнув проходящих,

Оглянут незнакомцев и не ждут,

 

 

19

 

Так, обгоняя нас, не столь спешащих,

Оглядывала нас со стороны

Толпа теней, смиренных и молчащих.

 

 

22

 

Глаза их были впалы и темны,

Бескровны лица, и так скудно тело,

Что кости были с кожей сращены.

 

 

25

 

Не думаю, чтоб ссохся так всецело

Сам Эрисихтон, даже досягнув,

Голодный, до страшнейшего предела.[880]

 

 

28

 

«Вот те, – подумал я, на них взглянув, –

Которые в Ерусалиме жили

В дни Мариам, вонзившей в сына клюв».[881]

 

 

31

 

Как перстни без камней, глазницы были;

Кто ищет «omo» на лице людском,

Здесь букву М прочел бы без усилий.[882]

 

 

34

 

Кто, если он с причиной незнаком,

Поверил бы, что тени чахнут тоже,

Прельщаемые влагой и плодом?

 

 

37

 

Я удивлялся, как, ни с чем не схоже,

Их страждущая плоть изморена,

Их худобе и шелудивой коже;

 

 

40

 

И вот из глуби черепа одна

В меня впилась глазами и вскричала:

«Откуда эта милость мне дана?»

 

 

43

 

Ее лица я не узнал сначала,

Но в голосе я сразу угадал

То, что в обличье навсегда пропало.

 

 

46

 

От этой искры ярко засиял

Знакомый образ, встав из тьмы бесследной,

И я черты Форезе[883] увидал.

 

 

49

 

«О, не гнушайся этой кожей бледной, –

Так он просил, – и струпною корой,

И этой плотью, мясом слишком бедной!

 

 

52

 

Скажи мне правду о себе, открой,

Кто эти души, два твоих собрата;

Не откажись поговорить со мной!»

 

 

55

 

«Твой мертвый лик оплакал я когда-то, –

Сказал я, – но сейчас он так изрыт,

Что сердце вновь не меньшей болью сжато.

 

 

58

 

Молю, скажи мне, что вас так мертвит;

Я так дивлюсь, что мне не до ответа;

Кто полн другим, тот плохо говорит».

 

 

61

 

И он: «По воле вечного совета

То древо, позади нас, в брызгах вод,

Томительною силою одето.

 

 

64

 

Поющий здесь и плачущий народ,

За то, что угождал чрезмерно чреву,

В алчбе и в жажде к святости идет.

 

 

67

 

Охоту есть и пить внушают зеву

Пахучие плоды и водопад,

Который растекается по древу.

 

 

70

 

И так не раз, пока они кружат,

Свое терзанье обновляют тени,

Или верней – отраду из отрад:

 

 

73

 

Ведь та же воля[884] шлет их к древней сени,

Что слала и Христа воззвать «Или!»[885],

Когда спасла нас кровь его мучений».

 

 

76

 

И я ему: «С тех пор, как плен земли

Твоя душа на лучший мир сменила,

Еще пять лет, Форезе, не прошли.

 

 

79

 

И если раньше исчерпалась сила

В тебе грешить, чем тяжкий твой порок

Благая боль пред богом облегчила,

 

 

82

 

То как же ты сюда подняться мог?

Я ждал тебя застать на нижней грани,

Там, где выплачивают срок за срок».[886]

 

 

85

 

И он мне: «Сладкую полынь страданий

Испить так рано был я приведен

Моею Неллой.[887] Скорбь ее рыданий,

 

 

88

 

Ее мольбы и сокрушенный стон

Меня оттуда извлекли до срока,

Минуя все круги, на этот склон.

 

 

91

 

Тем драгоценней для господня ока

Моя вдовица, милая жена,

Что в доблести все больше одинока;

 

 

94

 

Сардинская Барбаджа[888] – та скромна

И женской честью может похваляться

Пред той Барбаджей,[889] где живет она.

 

 

97

 

О милый брат, к чему распространяться?

Уже я вижу тот грядущий час,

Которого недолго дожидаться,

 

 

100

 

Когда с амвона огласят указ,

Чтоб воспретить бесстыжим флорентийкам

Разгуливать с сосцами напоказ.

 

 

103

 

Каким дикаркам или сарацинкам

Духовный или светский нужен бич,

Чтоб с голой грудью не ходить по рынкам?

 

 

106

 

Когда б могли беспутницы постичь,

Что быстрый бег небес припас их краю,

Уже им рты раскрыл бы скорбный клич;

 

 

109

 

Беда, – когда я верно предрекаю, –

Их ждет скорей, чем станет бородат

Иной, кто спит сейчас под «баю-баю».

 

 

112

 

Но не таись передо мною, брат!

Не – только я, но все, кто с нами рядом,

Глядят туда, где свет тобой разъят».

 

 

115

 

Я молвил: «Если ты окинешь взглядом,

Как ты со мной и я с тобой живал,

Воспоминанье будет горьким ядом.

 

 

118

 

От жизни той меня мой вождь воззвал,

На днях, когда над нами округленной

Была (и я на солнце указал)

 

 

121

 

Сестра того.[890] Меня он в тьме бездонной

Провел средь истых мертвых, и за ним

Я движусь, истой плотью облеченный.

 

 

124

 

Так я поднялся, им руководим,

Всю эту гору огибая кружно,

Где правят тех, кто в мире был кривым.

 

 

127

 

Он говорит, что мы дойдем содружно

До высоты, где Беатриче ждет;

А там ему меня покинуть нужно.

 

 

130

 

Так говорит Вергилий, этот вот

(Я указал); другой – та тень святая,

Которой ради дрогнул ваш оплот,

 

 

133

 

Из этих царств ее освобождая».

 

 

 

 


  1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 

Все списки лучших





Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика