НЕОЖИДАННЫЙ УДАР
Вернувшись
из киностудии, Эллен прошла в свою комнату. Она устала от работы и переживаний
сегодняшнего дня. Ей хотелось разобраться во всём, что произошло. Эллен бережно
поставила ветки флёр д'оранжа в вазочку, прикоснулась губами к белым ароматным
цветам и опустилась в глубокое кресло.
Не
удивительна ли жизнь? Словно затейливый кинофильм «с неожиданными сюжетными
поворотами», как говорит Престо. Спокойные видовые кадры Изумрудного озера.
Тишина, нарушаемая только отдалённым шумом гейзеров, их вечно повторяющийся,
однообразный ритм отмечает течение дней, недель, месяцев, похожих друг на
друга…
И вдруг
будто обезумевший киномеханик бешено завертел ручку проекционного киноаппарата…
Путешествие,
мелькание станций, городов, новые впечатления, новые люди… Вилла Престо… И вот
она — простушка Эллен Кей — киноартистка, а Тонио Престо — её жених.
Ей
радостно и немного жутко… Как странно смотрели на неё в студии киноартистки.
Неужели они все такие завистливые? И пусть завидуют! Эллен наполняет чувство
гордости. Она победила этих разряженных кукол!.. Жаль только, что у Тонио
столько неприятностей и огорчений. Почему люди так злы? Что им сделал Тонио?
Но это
пройдёт. Всё устроится. И она будет счастлива с Тонио. У них будут дети. Без
детей не полна жизнь. Если родится мальчик, она назовёт его Тонио. Если
девочка…
Эллен
поворачивает голову, как бы ища ответа, видит возле кресла столик и на нём
несколько писем.
Это
удивило её. До сих пор она ни от кого не получала писем, а тут сразу несколько.
Поздравительные? Но не могло же это быть так скоро…
Эллен
разорвала первый конверт. Там лежала сложенная в несколько раз газетная вырезка.
Эллен начала читать и вдруг почувствовала, что ей не хватает воздуха.
Статья
была о Престо и о ней.
«Некогда
всемирно известный киноартист, — говорилось в статье, — составивший
карьеру не столько сомнительным талантом, сколько своим исключительным уродством,
никогда не отличался нравственностью. Газета имеет самые достоверные сведения о
грязных оргиях, которые устраивал этот отвратительный урод в своей вилле. Его
моральное уродство уже тогда превосходило безмерное физическое уродство…»
Далее
вспоминалась тёмная история с мисс Люкс, к миллионам которой подбирался ловкий
проходимец, не знающий чести и совести.
"Только
беспримерная доброта мисс Люкс избавила его от пожизненного тюремного
заключения, — говорилось в статье, — а может быть, и электрического стула,
давно вполне заслуженного этой аморальной личностью, этим чудовищем разврата…
"Его
преступления уже не вмещались в карликовом уродливом теле. Подозрительные
«учёные», применяющие неразрешённые законом методы лечения, превратили
маленького урода в большого негодяя. Пропорционально возросли и его преступные
«художества». «Новый Престо» уже не удовлетворяется тайными преступлениями.
Развращённый до мозга костей, он бросает открытый вызов морали, общественному
мнению, издеваясь над нашими добрыми американскими нравами. Он топчет их
ногами, оскорбляет самые святые чувства, позорит нашу страну.
«Он
разыскал где-то девушку, — да будет её имя известно всем: некую Эллен
Кей, — очевидно, столь же безнравственную, как он сам, или же дурочку, не
умеющую в области морали отличить правую руку от левой. Незаконная дочь сторожа
Йолстоунского парка, очевидно, польстилась на мифические миллионы Антонио
Престо. Напечатанные фотографии — Эллен Кей у открытого окна, со шваброй в
руке, и Престо возле того же дома — не оставляют сомнения в правдоподобии всей
этой истории. И вот Престо открыто поселяет её в своём доме. Он…»
Но
дальше Эллен не могла читать. Её реакция была более бурная и острая, чем у
Тонио. Эллен сорвалась с кресла и, словно перенесённая вихрем, уже стояла перед
Престо, влетев в его кабинет без предупреждения.
СУДЬБА ФИЛЬМА РЕШАЕТСЯ
Взглянув
на Эллен, Престо понял, что она знает всё. Этого надо было ожидать. Рано или
поздно она узнала бы…
— Нашей
свадьбе не бывать, и я сейчас же уезжаю из вашего дома! — воскликнула она,
почти с гневом глядя на него.
Престо
поднялся и стоял молча. Он понимал, что надо дать вылиться этой вспышке
негодования.
— Вы
обманули меня! Не любовь заставила вас сделать мне предложение. Вами руководили
самые благородные, самые рыцарские чувства. Я понимаю это и благодарю. Но не
могу принять этой жертвы. Вы только пожалели меня, а я… я поверила в вашу
любовь…
Голос
девушки прерывался, ноги не держали её. В отчаянии она почти упала в кресло и,
закрыв лицо руками, зарыдала, как рыдают глубоко и незаслуженно обиженные дети.
Престо
смотрел на неё с глубокой печалью, но всё ещё молчал. Пусть облегчит себя
слезами. И только когда рыдания её стали утихать, он подал ей стакан воды.
— Выпейте
и успокойтесь, — сказал он нежно, но в то же время строго, как ребёнку,
которым она по своей натуре и была.
Зубы
стучали о стекло стакана, вода проливалась на ковёр, но она отпила несколько
глотков и успокоилась. Тогда Престо сказал:
— Вы
глубоко оскорбили меня, мисс Эллен!
Тонио
достиг цели: она ждала с его стороны оправданий, защиты, а он сам перешёл в
наступление, обвинял её. Эта неожиданность заставила её сосредоточиться. Теперь
она была способна слушать и понимать, что ей говорят.
— Я?
Вас? — спросила, недоумевая, девушка и перестала даже плакать. Она
продолжала только всхлипывать.
— Да,
вы меня глубоко оскорбили, — повторил Престо.
Он вынул
из верхнего бокового кармана шёлковый синий платок с белыми горошинками и вытер
ей глаза. Эта вольность тоже поразила её, и она не знала, как на неё ответить.
А Престо продолжал:
— Не
будем больше плакать. Слезами не помочь. Поговорим серьёзно. Вы оскорбили меня
тем, что усомнились в моей любви к вам. Я не чудовищный преступник, каким
изображают меня газеты, но уж и не такой рыцарь, как вы себе представляете. Я
горячо воспринимаю всякую несправедливость, но, поверьте мне, не поспешил бы
делать предложение первой обиженной, если бы в этой обиде был даже сам косвенно
виноват. Признаюсь, не будь этих омерзительных газетных статей, я сделал бы вам
предложение не сегодня, а завтра, быть может, послезавтра. Но я сделал бы его.
Газеты только дали толчок, заставили меня самого понять острее и глубже, как я
люблю вас, как дороги мне ваши интересы и ваша честь. Ведь поймите, если бы
даже вы сейчас ушли из моего дома, это ничего уже не изменило бы. Ваша
репутация всё равно осталась бы запятнанной. Могу ли я допустить это, любя вас?
Ваш уход только подлил бы масла в огонь, дал новую пищу для грязной клеветы и
очень сильное доказательство правоты врагов, а моей виновности. Нет, на удар
этих бесчестных и бессовестных людей, которые не пощадили даже вас, не
остановились перед вторжением в частную жизнь, оскорбили честь девушки, можно
было ответить только таким ударом, каким отвечаем мы. Наш брак сразу выбьет
оружие из их рук, заткнёт им рот, и кампания клеветы прекратится. Вот почему я
и спешил не только с предложением, но и с широкой оглаской, которая так удивила
вас. Вам всё станет ясным, — продолжал он, передохнув, — если вы
подумаете о причинах, которые создали всю эту гнусную газетную кампанию. Ведь
это только одно звено цепи их борьбы со мною. Им надо во что бы то ни стало
погубить моё дело. Они боятся не только конкуренции. Их пугает то, что это
первый шаг к объединению киноработников в их борьбе с предпринимателями. Их пугает
и то новое лицо в моём творчестве, которое им уже известно, — вскрывать
социальные язвы нашего строя. Вот почему они так яростно ополчились на меня.
Сначала они хотели уничтожить меня, доведя до разорения прежде, чем первая
картина увидит свет. Это почти удалось им, но я нашёл поддержку в моих
товарищах по работе. Попутно враги всё время клеветали на меня. И вот теперь
решили нанести новый коварный удар: последней клеветой поссорить, разлучить нас
с вами, раздавить морально, причинить психическую травму и тем самым вывести из
строя двух главных действующих лиц фильма — вас и меня. И фильм, рассчитывали
они, не будет окончен, если бы даже у меня хватило денег. И чем острее вы
будете воспринимать удар, тем скорее они достигнут цели, тем больше будут торжествовать.
Неужели мы сделаем им такое удовольствие? Пережить это, конечно, нелегко. Мне
самому кажется, что за несколько часов я постарел на двадцать лет. Но я
креплюсь, и сегодня как будто играл даже лучше обычного, хотя уже знал о
газетных статьях ещё вчера и носил эту тяжесть в груди. И ещё одно. От
окончания фильма зависит судьба не только нас с вами, но и товарищей по работе,
готовых отказаться даже от заработка, только бы спасти дело. Общественные
организации приходят нам на помощь. Неужели же у нас не хватит сил, и мы
уступим? Неужели именно теперь вы покинете меня и возьмёте обратно своё
слово?.. Судьба фильма, судьба всего предприятия в ваших руках.
Эллен
уже не плакала. Но лицо её выражало страдание. Она колебалась. Престо с
волнением наблюдал за нею, ожидая ответа. Наконец она сказала:
— Мне
очень трудно, но я постараюсь закончить картину.
— И
стать моей женой? — быстро спросил Престо.
— На
этот вопрос сейчас ответить ещё труднее… Не торопите меня. Престо. Дайте мне
подумать.
— Хорошо.
Я подожду. Работа над фильмом успокоит вас, и тогда мы займёмся нашими личными
делами. Не так ли?
И,
успокоенный, уверенный, что всё кончится благополучно, он поцеловал её руку.
|
