Глава XVIII
На другой день после праздника в крепости был дан небольшой
обед. Были званы лишь несколько холостых приятелей коменданта – местные
острословы, в том числе и щеголь Эчевариа. Среди гостей были и священник и отцы
миссионеры: оба они все свое внимание отдали пиршественному столу – любой брат
францисканец поступил бы также на их месте.
Компания отведала уже немало изделий мексиканской кухни:
говядину, жаркое, перец во всех видах, и обед был в той стадии, когда мундиры
сняты и вино льется рекой
– и канарио, и херес, и педро дексименес, и мадера, и
бордо; для тех, кто любил напитки покрепче, тут были фляжки золотистого
каталонского и мараскино. Что и говорить, неплохим винным погребом обладал
комендант. Он был здесь не только военным комендантом, но и, как мы уже
сказали, сборщиком пошлины – иными словами, исполнял обязанности таможни и,
понятно, то и дело получал небольшие подношения в виде корзины шампанского или
дюжины бордо.
Гости уже порядком выпили. Священник, несмотря на свой сан,
стал таким же человеком, как все; отцы иезуиты забыли про власяницы и четки, и
старший из них, отец Хоакин, развлекал гостей пикантными приключениями, героем
которых он был, прежде чем стал монахом. Эчевариа рассказывал анекдоты о
Париже, о гризетках и о своих многочисленных похождениях.
Испанские офицеры в качестве хозяев были, разумеется, не так
болтливы, хотя комендант, тщеславный, словно мальчишка‑лейтенант, впервые
надевший эполеты, не мог воздержаться и снова и снова вспоминал о своих
несчетных победах над красавицами Севильи. Он долго стоял с полком в этом
городе апельсиновых рощ и не уставал восхищаться жемчужиной Андалусии.
Робладо отдавал предпочтение красоткам Гаваны и
распространялся о той пышной и грубой красоте, какою отличаются квартеронки.
Гарсия сообщил о своем пристрастии к маленьким ножкам жительниц Гвадалахары, но
не старого испанского города Гвадалахары, а богатой провинции в Мексике,
носящей то же имя. Он со своей частью квартировал прежде именно там.
Так говорили они, грубо и непристойно, о том, что требует величайшей
деликатности, – о женщинах. Присутствие трех служителей церкви не
сдерживало их. Напротив, оба отца иезуита и священник хвастались своими
любовными связями так же непристойно и бесстыдно, как другие, ибо все трое были
ничуть не безгрешнее остальной компании, собравшейся за столом. В обычной
обстановке они еще проявили бы некоторую сдержанность, но здесь, после
нескольких бокалов вина, она исчезла бесследно; они ничуть не стеснялись в этой
компании, и никто из присутствующих, со своей стороны, нимало не благоговел
перед ними. Вся их показная святость и смирение предназначались лишь для
наивных крестьян и простодушных пеонов. А за столом то один, то другой из
святых отцов изредка принимал благочестивый вид, но только шутки ради, чтобы
придать остроту и пикантность рассказу о каком‑либо похождении. Общий разговор
становился все беспорядочнее, и вдруг кто‑то назвал имя, заставившее всех
умолкнуть. То было имя Карлоса, охотника на бизонов.
Услышав это имя, кое‑кто из присутствующих изменился в лице.
Робладо нахмурился; было бы нелегко разобраться в смешении чувств, исказивших
черты Вискарры; отцам иезуитам и священнику имя охотника, видимо, тоже не
доставило удовольствия.
О Карлосе упомянул не кто иной, как Эчевариа:
– Клянусь честью, такой дерзости я еще не видывал даже
в республиканском Париже! Какой‑то чертов торгаш, ничтожество, которое торгует
мясом и шкурами… короче говоря, мясник, убийца этих чертовых бизонов – и вдруг
посмел добиваться… Parbleu! Хоть Эчевариа разговаривал по‑испански, ругался он
всегда по‑французски. Так выходило вежливее.
– Неслыханная наглость! Невыносимо! – раздались
голоса.
– А по‑моему, прекрасная дама не так уж и
рассердилась, – заметил грубоватый малый, сидевший в самом конце стола.
Ему стали хором возражать. И громче всех заспорил Робладо.
– Дон Рамон Диас, – обратился он к молодому
человеку, – вы просто‑напросто ничего не видели. Я стоял рядом с дамой и
знаю, что она была возмущена ( то была ложь, и Робладо знал это), и ее отец…
– Да, отец‑то, конечно! – смеясь, воскликнул дон
Рамон. – Все видели, как он обозлился. Это вполне понятно. Ха‑ха‑ха!
– А кто он такой, этот Карлос? – спросил один из
гостей.
– Превосходный наездник, – ответил дон
Рамон. – С этим и наш комендант согласится.
Произнося эти дерзкие слова, он с понимающей усмешкой
взглянул на Вискарру. Тот нахмурился в ответ.
– Вы проиграли немало денег, не правда ли? –
осведомился у Вискарры священник.
– Только не Карлосу, – ответил комендант, – а
тому, второму грубияну. Они, как видно, приятели. Самое скверное, что когда
держишь пари с кем‑нибудь из простонародья, нет никакой надежды отыграться в
следующий раз. Ведь с ними в обычное время не встречаешься.
– Но кто же он такой? – снова спросил тот же
гость.
– Кто? Да просто охотник на бизонов, вот и все.
– Вот как? А разве больше вы о нем ничего не знаете? У
него светлые волосы – это очень странно, ведь белокурых мексиканцев не бывает.
Он не креол? Может, бискаец?
– Ни то, ни другое. Говорят, он американец.
– Американец?
– Не совсем так: его отец был американец. Но вот падре
может рассказать о нем.
Итак, священника попросили развлечь компанию коекакими
подробностями из жизни охотника на бизонов. Отец его, как говорили, был
американец. Странный человек, неведомо откуда и какими путями забрел он давным‑давно
в эту долину и тут решил осесть. Подобные случаи были редки в поселениях Новой
Мексики. Но еще удивительнее было, что американец был не один: его сопровождала
американка, мать Карлоса, та самая старуха, которая привлекла к себе общее
внимание в день святого Иоанна. Все попытки святых отцов обратить пришельца или
его жену в христианство ни к чему не привели. Старый траппер (отец Карлоса был
траппером) умер, как и жил, богохульником, еретиком, и все в городе были
убеждены, что его вдова общалась с дьяволом. Это был позор для церкви, и отцы
иезуиты уже давно изгнали бы это светловолосое семейство, но старый комендант,
предшественник Вискарры, почему‑то покровительствовал ему и сдерживал благие
намерения рьяных служителей церкви.
– Но, кабальерос, – воскликнул иезуит, взглянув на
Вискарру, – подобные еретики опасны! В их душах зреют семена мятежа,
угроза общественному порядку. Когда этот светловолосый охотник является домой,
он водит компанию лишь с теми, за кем и не уследишь как следует. Его всегда
видят с этими подозрительными тагносами, и некоторые из них у него в услужении.
– Вот как, он водится с тагносами? – раздались
голоса. – Опасная личность! Надо за ним присматривать.
Потом зашла речь о сестре охотника. Все собеседники более
или менее лестно отзывались о ее красоте, и, слушая их, поминутно менялся в
лице Вискарра. Этого негодяя разговор занимал куда больше, чем могли
предположить гости, и у него давно готов был план действий.
Его слуги и приспешники уже взялись за дело, заботясь о том,
чтобы он мог осуществить свои низкие намерения.
Потолковав о сестре охотника на бизонов, компания стала
разбирать по косточкам других местных красавиц. Да и о чем им было говорить,
если не о женщинах! Неудивительно, что они быстро вернулись к первоначальной
теме своей беседы, и под влиянием новых бокалов вина беседа эта стала еще
колоритнее.
Кончилось тем, что кое‑кто совсем опьянел; час был уже
поздний, гости распрощались, и некоторых пришлось даже провожать до дому. Отцам
иезуитам и священнику дали в провожатые солдат, так как все трое допились до
чертиков, но им это было не впервой.
|
