Мобильная версия
   

Иван Тургенев «Отцы и дети»


Иван Тургенев Отцы и дети
УвеличитьУвеличить

XVIII 

     На следующий день,  когда Одинцова явилась к чаю,  Базаров долго сидел, нагнувшись над своею чашкою,  да  вдруг взглянул на нее...  Она обернулась к нему,  как  будто он  ее  толкнул,  и  ему  показалось,  что лицо ее  слегка побледнело за ночь.  Она скоро ушла к  себе в  комнату и  появилась только к завтраку.  С утра погода стояла дождливая,  не было возможности гулять.  Все общество собралось в  гостиную.  Аркадий  достал  последний нумер  журнала и начал читать.  Княжна,  по обыкновению своему, сперва выразила на лице своем удивление,  точно он  затевал нечто неприличное,  потом злобно уставилась на него; но он не обратил на нее внимания.

     - Евгений  Васильевич,  -  проговорила Анна  Сергеевна,  -  пойдемте ко мне... Я хочу у вас спросить... Вы назвали вчера одно руководство...

     Она встала и  направилась к  дверям.  Княжна посмотрела вокруг с  таким выражением,   как  бы  желала  сказать:   "Посмотрите,   посмотрите,  как  я изумляюсь!"  -  и  опять  уставилась на  Аркадия,  но  он  возвысил голос и, переглянувшись с Катей, возле которой сидел, продолжал чтение.

     Одинцова скорыми шагами  дошла  до  своего  кабинета.  Базаров проворно следовал за нею, не поднимая глаз и только ловя слухом тонкий свист и шелест скользившего перед ним шелкового платья.  Одинцова опустилась на то же самое кресло, на котором сидела накануне, и Базаров занял вчерашнее свое место.

     - Так  как  же  называется эта  книга?  -  начала она  после небольшого молчания.

     - Pelouse et FremyNotions generales... - отвечал Базаров. - Впрочем, можно  вам  также  порекомендовать GanotTraite  elementaire  de  physique experimentale [Гано, "Элементарный учебник экспериментальной физики" (франц.)].   В  этом  сочинении  рисунки  отчетливее,   и  вообще  этот учебник...

     Одинцова протянула руку.

     - Евгений Васильевич,  извините меня,  но я  позвала вас сюда не с тем, чтобы  рассуждать  об  учебниках.  Мне  хотелось  возобновить наш  вчерашний разговор. Вы ушли так внезапно... Вам не будет скучно?

     - Я к вашим услугам,  Анна Сергеевна. Но о чем бишь беседовали мы вчера с вами?

     Одинцова бросила косвенный взгляд на Базарова.

     - Мы говорили с вами,  кажется,  о счастии.  Я вам рассказывала о самой себе.  Кстати вот,  я упомянула слово "счастие". Скажите, отчего, даже когда мы  наслаждаемся,   например,   музыкой,   хорошим  вечером,   разговором  с симпатическими людьми,  отчего все  это  кажется скорее намеком на  какое-то безмерное, где-то существующее счастие, чем действительным счастьем, то есть таким,  которым мы сами обладаем?  Отчего это?  Или вы,  может быть,  ничего подобного не ощущаете?

     - Вы знаете поговорку: "Там хорошо, где нас нет", - возразил Базаров, - притом же вы сами сказали вчера,  что вы не удовлетворены.  А  мне в голову, точно, такие мысли не приходят.

     - Может быть, они кажутся вам смешными?

     - Нет, но они мне не приходят в голову.

     - В самом деле? Знаете, я бы очень желала знать, о чем вы думаете?

     - Как? я вас не понимаю.

     - Послушайте, я давно хотела объясниться с вами. Вам нечего говорить, - вам это самим известно,  -  что вы человек не из числа обыкновенных;  вы еще молоды -  вся жизнь перед вами.  К  чему вы себя готовите?  какая будущность ожидает вас?  Я  хочу  сказать -  какой цели вы  хотите достигнуть,  куда вы идете, что у вас на душе? Словом, кто вы, что вы?

     - Вы  меня удивляете,  Анна Сергеевна.  Вам известно,  что я  занимаюсь естественными науками, а кто я...

     - Да, кто вы?

     - Я уже докладывал вам, что я будущий уездный лекарь.

     Анна Сергеевна сделала нетерпеливое движение.

     - Зачем вы  это говорите?  Вы этому сами не верите.  Аркадий мог бы мне отвечать так, а не вы.

     - Да чем же Аркадий...

     - Перестаньте!  Возможно ли,  чтобы вы удовольствовались такою скромною деятельностью,  и не сами ли вы всегда утверждаете,  что для вас медицина не существует.  Вы - с вашим самолюбием - уездный лекарь! Вы мне отвечаете так, чтобы отделаться от меня, потому что вы не имеете никакого доверия ко мне. А знаете ли,  Евгений Васильевич, что я умела бы понять вас: я сама была бедна и самолюбива,  как вы; я прошла, может быть, через такие же испытания, как и вы.

     - Все это прекрасно, Анна Сергеевна, но вы меня извините... я вообще не привык высказываться, и между вами и мною такое расстояние...

     - Какое расстояние?  Вы опять мне скажете, что я аристократка? Полноте, Евгений Васильич; я вам, кажется, доказала...

     - Да и кроме того,  - перебил Базаров, - что за охота говорить и думать о  будущем,  которое  большею  частью  не  от  нас  зависит?  Выйдет  случай что-нибудь сделать -  прекрасно,  а  не выйдет -  по крайней мере тем будешь доволен, что заранее напрасно не болтал.

     - Вы называете дружескую беседу болтовней...  Или, может быть, вы меня, как  женщину,  не  считаете  достойною вашего  доверия?  Ведь  вы  нас  всех презираете.

     - Вас я не презираю, Анна Сергеевна, и вы это знаете.

     - Нет,  я  ничего не  знаю...  но  положим:  я  понимаю ваше  нежелание говорить о будущей вашей деятельности; но то, что в вас теперь происходит...

     - Происходит!  -  повторил Базаров,  -  точно  я  государство какое или общество!  Во всяком случае,  это вовсе не любопытно; и притом разве человек всегда может громко сказать все, что в нем "происходит"?

     - А я не вижу, почему нельзя высказать все, что имеешь на душе.

     - Вы можете? - спросил Базаров.

     - Могу, - отвечала Анна Сергеевна после небольшого колебания.

     Базаров наклонил голову.

     - Вы счастливее меня.

     Анна Сергеевна вопросительно посмотрела на него.

     - Как хотите, - продолжала она, - а мне все-таки что-то говорит, что мы сошлись недаром,  что мы будем хорошими друзьями.  Я уверена,  что ваша эта, как бы сказать, ваша напряженность, сдержанность исчезнет наконец?

     - А  вы  заметили во  мне  сдержанность...  как  вы  еще  выразились... напряженность?

     - Да.

     Базаров встал и подошел к окну.

     - И  вы желали бы знать причину этой сдержанности,  вы желали бы знать, что во мне происходит?

     - Да, - повторила Одинцова с каким-то, ей еще непонятным, испугом.

     - И вы не рассердитесь?

     - Нет.

     - Нет?  - Базаров стоял к ней спиною. - Так знайте же, что я люблю вас, глупо, безумно... Вот чего вы добились.

     Одинцова протянула вперед обе  руки,  а  Базаров уперся лбом  в  стекло окна. Он задыхался; все тело его видимо трепетало. Но это было не трепетание юношеской робости, не сладкий ужас первого признания овладел им: это страсть в нем билась,  сильная и тяжелая -  страсть, похожая на злобу и, быть может, сродни ей... Одинцовой стало и страшно и жалко его.

     - Евгений Васильич, - проговорила она, и невольная нежность зазвенела в ее голосе.

     Он быстро обернулся,  бросил на нее пожирающий взор - и, схватив ее обе руки, внезапно привлек ее к себе на грудь.

     Она не тотчас освободилась из его объятий;  но мгновенье спустя она уже стояла далеко в углу и глядела оттуда на Базарова. Он рванулся к ней...

     - Вы меня не поняли,  -  прошептала она с торопливым испугом. Казалось, шагни он еще раз, она бы вскрикнула... Базаров закусил губы и вышел.

     Полчаса спустя служанка подала Анне Сергеевне записку от Базарова;  она состояла из  одной только строчки:  "Должен ли я  сегодня уехать -  или могу остаться до  завтра?"  -  "Зачем уезжать?  Я  вас не  понимала -  вы меня не поняли",  -  ответила ему Анна Сергеевна,  а  сама подумала:  "Я  и  себя не понимала".

     Она  до  обеда не  показывалась и  все  ходила взад и  вперед по  своей комнате, заложив руки назад, изредка останавливаясь то перед окном, то перед зеркалом,  и  медленно проводила платком по шее,  на которой ей все чудилось горячее пятно.  Она  спрашивала себя,  что  заставляло ее  "добиваться",  по выражению  Базарова,   его   откровенности,   и   не   подозревала  ли   она чего-нибудь...  "Я виновата,  -  промолвила она вслух,  -  но я это не могла предвидеть".  Она  задумывалась и  краснела,  вспоминая почти  зверское лицо Базарова, когда он бросился к ней...

     "Или?" -  произнесла она вдруг,  и остановилась,  и тряхнула кудрями... Она увидала себя в зеркале; ее назад закинутая голова с таинственною улыбкой на полузакрытых,  полураскрытых глазах и губах, казалось, говорила ей в этот миг что-то такое, от чего она сама смутилась...

     "Нет,  -  решила она наконец,  -  Бог знает,  куда бы это повело,  этим нельзя шутить, спокойствие все-таки лучше всего на свете".

     Ее спокойствие не было потрясено;  но она опечалилась и даже всплакнула раз,  сама не  зная отчего,  только не  от  нанесенного оскорбления.  Она не чувствовала себя оскорбленною:  она  скорее чувствовала себя виноватою.  Под влиянием различных смутных чувств,  сознания уходящей жизни, желания новизны она заставила себя дойти до известной черты, заставила себя заглянуть за нее - и увидала за ней даже не бездну, а пустоту... или безобразие.  


  1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 

Все списки лучших





Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика