Федор Сологуб
Мелкий бес
“Я сжечь ее хотел,
колдунью злую”
I
После праздничной обедни прихожане расходились по домам.
Иные останавливались в ограде, за белыми каменными стенами, под старыми липами
и кленами, и разговаривали. Все принарядились по-праздничному, смотрели друг на
друга приветливо, и казалось, что в этом городе живут мирно и дружно. И даже
весело. Но все это только казалось.
Гимназический учитель Передонов, стоя в кругу своих
приятелей, угрюмо посматривая на них маленькими, заплывшими глазами из-за очков
в золотой оправе, говорил им:
– Сама княгиня Волчанская обещала Варе, уж это
наверное. Как только, говорит, выйдет за него замуж, так я ему сейчас же и
выхлопочу место инспектора.
– Да как же ты на Варваре. Дмитриевне женишься? –
спросил краснолицый Фаластов: – ведь она же тебе сестра! Разве новый закон
вышел, что и на сестрах венчаться можно?
Все захохотали. Румяное, обыкновенно равнодушно-сонное лицо
Передонова сделалось свирепым.
– Троюродная… – буркнул он, сердито глядя мимо
собеседников.
– Да тебе самому княгиня обещала? – спросил
щеголевато одетый, бледный и высокий Рутилов.
– Не мне, а Варе, – ответил Передонов.
– Ну вот, а ты и веришь, – оживленно говорил
Рутилов. – Сказать все можно. А ты сам отчего к княгине не явился?
– Пойми, что мы пошли с Варей, да не застали княгини,
всего на пять минут опоздали, – рассказывал Передонов, – она в
деревню уехала, вернется через три недели, а мне никак нельзя было ждать, сюда
надо было ехать к экзаменам.
– Сомнительно что-то, – сказал Рутилов и засмеялся,
показывая гниловатые зубы.
Передонов призадумался. Собеседники разошлись. Остался с ним
один Рутилов.
– Конечно, – сказал Передонов, – я на всякой
могу, на какой захочу. Не одна мне Варвара.
– Само собою, за тебя, Ардальон Борисыч, всякая
пойдет, – подтвердил Рутилов.
Они вышли из ограды и медленно проходили по площади,
немощеной и пыльной. Передонов сказал:
– Только вот княгиня как же? Она разозлится, если я
Варвару брошу.
– Ну, что ж княгиня! – сказал Рутилов. – Тебе
с ней не котят крестить. Пусть бы она тебе место сначала дала, –
окрутиться успеешь. А то как же так, зря, ничего не видя!
– Это верно… – раздумчиво согласился Передонов.
– Ты так Варваре и скажи, – уговаривал
Рутилов. – Сперва место, а то, мол, я так не очень-то верю. Место
получишь, а там и венчайся, с кем вздумаешь. Вот ты лучше из моих сестер
возьми, – три, любую выбирай. Барышни образованные, умные, без лести
сказать, не чета Варваре. Она им в подметки не годится.
– Ну-у… – промычал Передонов.
– Верно. Что твоя Варвара? Вот, понюхай.
Рутилов наклонился, оторвал шерстистый стебель белены,
скомкал его вместе с листьями и грязно-белыми цветами и, растирая все это
пальцами, поднес к носу Передонова. Тот поморщился от неприятного, тяжелого
запаха. Рутилов говорил:
– Растереть да бросить, – вот и Варвара твоя. Она
и мои сестры – это, брат, две большие разницы. Бойкие барышни, живые, –
любую возьми, не даст заснуть. Да и молодые, – самая старшая втрое моложе
твоей Варвары.
Все это Рутилов говорил, по обыкновению своему, быстро и
весело, улыбаясь, но он, высокий, узкогрудый, казался чахлым и хрупким, и
из-под шляпы его, новой и модной, как-то жалко торчали жидкие, коротко
остриженные светлые волосы.
– Ну, уж и втрое, – вяло возразил Передонов,
снимая и протирая золотые очки.
– Да уж верно! – воскликнул Рутилов. –
Смотри, не зевай, пока я жив, а то они у меня тоже с гонором, – потом
захочешь, да поздно будет. А только из них каждая за тебя с превеликим
удовольствием пойдет.
– Да, в меня здесь все влюбляются, – с угрюмым
самохвальством сказал Передонов.
– Ну, вот видишь, вот ты и лови момент, – убеждал
Рутилов.
– Мне бы, главное, не хотелось, чтобы она была
сухопарая, – с тоскою в голосе сказал Передонов. – Жирненькую бы мне.
– Да уж на этот счет ты не беспокойся, – горячо
говорил Рутилов. – Они и теперь барышни пухленькие, а если не совсем вошли
в объем, так это только до поры до времени. Выйдут замуж, и они раздобреют, как
старшая. Лариса-то у нас, сам знаешь, какая кулебяка стала.
– Я бы женился, – сказал Передонов, – да
боюсь, что Варя большой скандал устроит.
– Боишься скандала, так ты вот что сделай, – с
хитрою улыбкою сказал Рутилов: – сегодня же венчайся, не то завтра: домой
явишься с молодой женой, и вся недолга. Правда, хочешь, я это сварганю, завтра
же вечером? С какою хочешь?
Передонов внезапно захохотал, отрывисто и громко.
– Ну, идет? по рукам, что ли? – спросил Рутилов.
Передонов так же внезапно перестал смеяться и угрюмо сказал,
тихо, почти шопотом:
– Донесет, мерзавка.
– Ничего не донесет, нечего доносить, – убеждал
Рутилов.
– Или отравит, – боязливо шептал Передонов.
– Да уж ты во всем на меня положись, – горячо
уговаривал его Рутилов, – я все так тонко обстрою тебе…
– Я без приданого не женюсь, – сердито крикнул
Передонов.
Рутилова нисколько не удивил новый скачок в мыслях его
угрюмого собеседника. Он возразил все с тем же одушевлением:
– Чудак, да разве они бесприданницы! Ну, что же, идет,
что ли? Ну, я побегу, все устрою. Только чур, никому ни гу-гу, слышишь, никому!
Он потряс руку Передонова и побежал от него. Передонов молча
смотрел за ним. Барышни Рутиловы припомнились ему, веселые, насмешливые.
Нескромная мысль выдавила на его губы поганое подобие улыбки, – оно
появилось на миг и исчезло. Смутное беспокойство поднялось в нем.
“С княгиней-то как же? – подумал он. – За теми
гроши, и протекции нет, а с Варварой в инспекторы попадешь, а потом и
директором сделают”.
Он посмотрел вслед суетливо убегающему Рутилову и злорадно
подумал: “Пусть побегает”.
И эта мысль доставила ему вялое и тусклое удовольствие. Но
ему стало скучно оттого, что он – один; он надвинул шляпу на лоб, нахмурил
светлые брови и торопливо отправился домой по немощеным, пустым улицам,
заросшим лежачею мшанкою с белыми цветами, да жерухою, травою, затоптанною в
грязи.
Кто-то позвал его тихим и быстрым голосом;
– Ардальон Борисыч, к нам зайдите.
Передонов поднял сумрачные глаза и сердито посмотрел за
изгородь. В саду за калиткою стояла Наталья Афанасьевна Вершина, маленькая,
худенькая, темнокожая женщина, вся в черном, чернобровая, черноглазая. Она
курила папироску в черешневом темном мундштуке и улыбалась слегка, словно знала
такое, чего не говорят, но чему улыбаются. Не столько словами, сколько легкими,
быстрыми движениями зазывала она Передонова в свой сад: открыла калитку,
посторонилась, улыбалась просительно и вместе уверенно и показывала
руками, – входи, мол, чего стоишь.
И вошел Передонов, подчиняясь ее, словно ворожащим,
беззвучным движениям. Но он сейчас же остановился на песчаной дорожке, где в
глаза ему бросились обломки сухих веток, и посмотрел на часы.
– Завтракать пора, – проворчал он.
Хотя часы служили ему давно, но он и теперь, как всегда при
людях, с удовольствием глянул на их большие золотые крышки. Было без двадцати
минут двенадцать. Передонов решил, что можно побыть немного. Угрюмо шел он за
Вершиною по дорожкам, мимо опустелых кустов черной и красной смородины, малины,
крыжовника.
Сад желтел и пестрел плодами да поздними цветами. Было тут
много плодовых и простых деревьев да кустов: невысокие раскидистые яблони,
круглолистые груши, липы, вишни с гладкими блестящими листьями, слива,
жимолость. На бузиновых кустах краснели ягоды. Около забора густо цвела
сибирская герань, – мелкие бледно-розовые цветки с пурпуровыми жилками.
Остропестро выставляло из-под кустов свои колючие пурпуровые
головки. В стороне стоял деревянный дом, маленький, серенький, в одно жилье, с
широкою обеденкою в сад. Он казался милым и уютным. А за ним виднелась часть
огорода. Там качались сухие коробочки мака да беложелтые крупные чепчики
ромашки, желтые головки подсолнечника никли перед увяданием и между полезными
зелиями поднимались зонтики: белые у кокорыша и бледнопурпуровые у цикутного
аистника, цвели светложелтые лютики да невысокие молочаи.
– У обедни были? – спросила Вершина.
– Был, – угрюмо ответил Передонов.
– Вот и Марта только-что вернулась, – рассказывала
Вершина. – Она часто в нашу церковь ходит. Уж я и то смеюсь: для кого это,
говорю, вы, Марта, в нашу церковь ходите? Краснеет, молчит. Пойдемте, в беседке
посидимте, – сказала она быстро и без всякого перехода от того, что говорила
раньше.
Среди сада, в тени развесистых кленов, стояла старенькая
серенькая беседка, – три ступеньки вверх, обомшалый помост, низенькие
стены, шесть точеных пузатых столбoв и шестискатная кровелька.
Марта сидела в беседке, еще принаряженная от обедни. На ней
было светлое платье с бантиками, но оно к ней не шло. Короткие рукава обнажали
островатые красные локти, сильные и большие руки. Марта была, впрочем, не
дурна. Веснушки не портили ее. Она слыла даже за хорошенькую, особенно среди
своих, поляков, – их жило здесь не мало.
Марта набивала папиросы для Вершиной. Она нетерпеливо
хотела, чтобы Передонов посмотрел на нее и пришел в восхищение. Это желание
выдавало себя на ее простодушном лице выражением беспокойной приветливости.
Впрочем, оно вытекало не из того, чтобы Марта была влюблена в Передонова:
Вершина желала пристроить ее, семья была большая, – и Марте хотелось
угодить Вершиной, у которой она жила несколько месяцев, со дня похорон
старика-мужа Вершиной, – угодить за себя и за брата-гимназиста, который
тоже гостил здесь.
Вершина и Передонов вошли в беседку. Передонов сумрачно
поздоровался с Мартою и сел, – выбрал такое место, чтобы спину защищал от
ветра столб и чтобы в уши не надуло сквозняком. Он посмотрел на Мартины желтые
башмаки с розовыми помпончиками и подумал, что его ловят в женихи. Это он
всегда думал, когда видел барышень, любезных с ним. Он замечал в Марте только
недостатки, – много веснушек, большие руки и с грубою кожею. Он знал, что
ее отец, шляхтич, держал в аренде маленькую деревушку верстах в шести от
города. Доходы малые, детей много: Марта кончила прогимназию, сын учился в
гимназии, другие дети были еще меньше.
– Пивка позволите вам налить? – быстро спросила
Вершина.
На столе стояли стаканы, две бутылки пива, мелкий сахар в
жестяной коробке, ложечка мельхиоровая, замоченная пивом.
– Выпью, – отрывисто сказал Передонов.
Вершина посмотрела на Марту. Марта налила стакан, подвинула
его Передонову, и при этом на ее лице играла странная улыбка, не то испуганная,
не то радостная. Вершина сказала быстро, точно просыпала слова:
– Положите сахару в пиво.
Марта подвинула к Передонову жестянку с сахаром. Но
Передонов досадливо сказал:
– Нет, это – гадость, с сахаром.
– Что вы, вкусно, – однозвучно и быстро уронила
Вершина.
– Очень вкусно, – сказала Марта.
– Гадость, – повторил Передонов и сердито поглядел
на сахар.
– Как хотите, – сказала Вершина и тем же голосом,
без остановки и перехода, заговорила о другом: – Черепнин мне надоедает, –
сказала она и засмеялась.
Засмеялась и Марта. Передонов смотрел равнодушно: он не
принимал никакого участия в чужих делах, – не любил людей, не думал о них
иначе, как только в связи со своими выгодами и удовольствиями. Вершина
самодовольно улыбнулась и сказала:
– Думает, что я выйду за него.
– Ужасно дерзкий, – сказала Марта, не потому, что
думала это, а потому, что хотела угодить и польстить Вершиной.
– Вчера у окна подсматривал, – рассказывала
Вершина. – Забрался в сад, когда мы ужинали. Кадка под окном стояла, мы
подставили под дождь, – целая натекла. Покрыта была доской, воды не видно,
он влез на кадку да и смотрит в окно. А у нас лампа горит, – он нас видит,
а мы его не видим. Вдруг слышим шум. Испугались сначала, выбегаем. А это он
провалился в воду. Однако вылез до нас, убежал весь мокрый, – по дорожке
так мокрый след. Да мы и по спине узнали.
Марта смеялась тоненьким, радостным смехом, как смеются
благонравные дети. Вершина рассказала все быстро и однообразно, словно
высыпала, – как она всегда говорила, – и разом замолчала, сидела и
улыбалась краем рта, и оттого все ее смуглое и сухое лицо пошло в складки, и
черноватые от курева зубы слегка приоткрылись. Передонов подумал и вдруг
захохотал. Он всегда не сразу отзывался на то, что казалось ему смешным, –
медленны и тупы были его восприятия.
Вершина курила папиросу за папиросою. Она не могла жить без
табачного дыма перед ее носом.
– Скоро соседями будем, – объявил Передонов.
Вершина бросила быстрый взгляд на Марту. Та слегка
покраснела, с пугливым ожиданием посмотрела на Передонова и сейчас же опять
отвела глаза в сад.
– Переезжаете? – спросила Вершина. – Отчего
же?
– Далеко от гимназии, – объяснил Передонов.
Вершина недоверчиво улыбалась. Вернее, думала она, что он хочет быть поближе к
Марте.
– Да ведь вы там уже давно живете, уже несколько
лет, – сказала она.
– Да и хозяйка стерва, – сердито сказал Передонов.
– Будто? – недоверчиво спросила Вершина, и криво
улыбнулась.
Передонов немного оживился.
– Наклеила новые обои, да скверно, – рассказывал
он. – Не подходит кусок к куску. Вдруг в столовой над дверью совсем другой
узор, вся комната разводами да цветочками, а над дверью полосками да
гвоздиками. И цвет совсем не тот. Мы было не заметили, да Фаластов пришел,
смеется. И все смеются.
– Еще бы, такое безобразие, – согласилась Вершина.
– Только мы ей не говорим, что мы выедем, – сказал
Передонов и при этом понизил голос. – Найдем квартиру и поедем, а ей не
говорим.
– Само собой, – сказала Вершина.
– А то будет, пожалуй, скандалить, – говорил
Передонов, и в глазах его отразилось пугливое беспокойство. – Да еще и
плати ей за месяц, за такую-то гадость.
Передонов захохотал от радости, что выедет и за квартиру не
заплатит.
– Стребует, – заметила Вершина.
– Пусть требует, я не отдам, – сердито сказал
Передонов. – Мы в Питер ездили, так не пользовались это время квартирою.
– Да ведь квартира-то за вами оставалась, –
сказала Вершина.
– Что ж такое! Она должна ремонт делать, так разве мы
обязаны платить за то время, пока не живем? И главное – она ужасно дерзкая.
– Ну, хозяйка дерзкая оттого, что ваша… сестрица уж
слишком пылкая особа, – сказала Вершина с легкою заминкою на слове
“сестрица”.
Передонов нахмурился и тупо глядел перед собою полусонными
глазами. Вершина заговорила о другом. Передонов вытащил из кармана карамельку,
очистил ее от бумажки и принялся жевать. Случайно взглянул он на Марту и
подумал, что она завидует и что ей тоже хочется карамельки.
“Дать ей или не давать? – думал Передонов. – Не
стоит она. Или уж разве дать, – пусть не думают, что мне жалко. У меня
много, полны карманы”.
И он вытащил горсть карамели.
– На-те, – сказал он и протянул леденцы сначала
Вершиной, потом Марте, – хорошие бомбошки, дорогие, тридцать копеек за
фунт плачены.
Они взяли по одной. Он сказал:
– Да вы больше берите. У меня много, и хорошие
бомбошки, – я худого есть не стану.
– Благодарю вас, я не хочу больше, – сказала
Вершина быстро и невыразительно.
И те же слова за нею повторила Марта, но как-то
нерешительно. Передонов недоверчиво посмотрел на Марту и сказал:
– Ну, как не хотеть! На-те.
И он взял из горсти одну карамельку себе, а остальные
положил перед Мартою. Марта молча улыбнулась и наклонила голову.
“Невежа, – подумал Передонов, – не умеет
поблагодарить хорошенько”.
Он не знал, о чем говорить с Мартою. Она была ему
нелюбопытна, как все предметы, с которыми не были кем-то установлены для него
приятные Или неприятные отношения.
Остальное пиво было вылито в стакан Передонову. Вершина
глянула на Марту.
– Я принесу, – сказала Марта. Она всегда без слов
догадывалась, чего хочет Вершина.
– Пошлите Владю, он в саду, – сказала Вершина.
– Владислав! – крикнула Марта.
– Здесь, – отозвался мальчик так близко и так
скоро, точно он подслушивал.
– Пива принеси, две бутылки, – сказала
Марта, – в сенях в ларе.
Скоро Владислав подбежал бесшумно к беседке, подал через
окно Марте пиво и поклонился Передонову.
– Здравствуйте, – хмуро сказал Передонов, –
пива сколько бутылок сегодня выдули?
Владислав принужденно улыбнулся и сказал:
– Я не пью пива.
Это был мальчик лет четырнадцати, с веснусчатым, как у
Марты, лицом, похожий на сестру, неловкий, мешкотный в движениях. Одет он был в
блузу сурового полотна.
Марта шопотом заговорила с братом. Оба они смеялись.
Передонов подозрительно посматривал на них. Когда при нем смеялись и он не
знал, о чем, он всегда предполагал, что это над ним смеются. Вершина
забеспокоилась. Уже она хотела окликнуть Марту. Но сам Передонов спросил злым
голосом:
– Чему смеетесь?
Марта вздрогнула, повернулась к нему и не знала, что
сказать. Владислав улыбался, глядя на Передонова, и слегка краснел.
– Это невежливо, при гостях, – выговаривал Передонов. –
Надо мной смеетесь? – спросил он.
Марта покраснела, Владислав испугался.
– Извините, – сказала Марта, – мы вовсе не
над вами. Мы о своем.
– Секрет, – сердито сказал Передонов. – При
гостях невежливо о секретах разговаривать.
– Да не то, что секрет, – сказала Марта, – а
мы тому, что Владя – босиком, и не может войти сюда, – стесняется.
Передонов успокоился, стал выдумывать шутки над Владею,
потом угостил и его карамелькою.
– Марта, принесите мой черный платок, – сказала
Вершина, – да загляните заодно в кухню, как там пирог.
Марта послушно вышла. Она поняла, что Вершина хочет говорить
с Передоновым, и была рада, ленивая, что не к спеху.
– А ты иди подальше, – сказала Вершина
Владе, – нечего тебе тут болтаться.
Владя побежал, и слышно было, как песок шуршит под его
ногами. Вершина осторожно и быстро посмотрела в бок на Передонова сквозь
непрерывно испускаемый ею дым. Передонов сидел молча, глядел прямо перед собою
затуманенным взором и жевал карамельку. Ему было приятно, что те ушли, – а
то, пожалуй, опять бы засмеялись. Хотя он и узнал наверное, что смеялись не над
ним, но в нем осталась досада, – так после прикосновения жгучей крапивы
долго остается и возрастает боль, хотя уже крапива и далече.
– Что вы не женитесь ? – вдруг часто и быстро
заговорила Вершина. – Чего еще ждете.
Ардальон Борисыч! Варвара ваша вам не пара, извините, прямо
скажу.
Передонов провел рукою по слегка растрепанным каштанового
цвета волосам и с угрюмою важностью молвил:
– Здесь для меня и нет пары.
– Не скажите, – возразила Вершина и криво
улыбнулась. – Здесь есть много лучшее ее, и за вас всякая пойдет.
Она стряхнула пепел с папиросы решительным движением, словно
поставила на чем-то утвердительный знак.
– Всякой мне не надо, – ответил Передонов.
– Не о всякой и речь, – быстро говорила
Вершина. – Да вам ведь не за приданым гнаться, была бы девушка хорошая. Вы
сами получаете достаточно, слава богу.
– Нет, – возразил Передонов, – мне выгоднее
на Варваре жениться. Ей княгиня протекцию обещала. Она даст мне хорошее
место, – говорил Передонов с угрюмым одушевлением.
Вершина слегка улыбалась. Все ее морщинистое и темное,
словно прокопченное табаком, личико выражало снисходительную недоверчивость.
Она спросила:
– Да вам она говорила это, княгиня-то? С ударением на
слове “вам”.
– Не мне, а Варваре, – признался Передонов, –
да это все равно.
– Уж слишком вы полагаетесь на слова вашей
сестрицы, – злорадно говорила Вершина. – Ну, а скажите, она много
старше вас? Лет на пятнадцать? Или больше? Ведь ей под пятьдесят?
– Ну, где там, – досадливо сказал
Передонов, – тридцати еще нет. Вершина засмеялась.
– Скажите, пожалуйста, – с нескрываемою насмешкою
в голосе сказала она, – а на вид она гораздо старше вас. Конечно, это не
мое дело, а только со стороны жалко, что такой хороший молодой человек должен
жить не так, как бы он заслуживал по своей красоте и душевным качествам.
Передонов самодовольно оглядывал себя. Но не было улыбки на
его румяном лице, и казалось, что он обижен тем, что не все его понимают, как
Вершина. А Вершина продолжала:
– Вы и без протекции далеко пойдете. Неужто не оценит
начальство! Что ж вам за Варвару держаться! Да и не из Рутиловых же барышень
вам, жену брать: они – легкомысленные, а вам надо жену степенную. Вот бы взяли
мою Марту.
Передонов посмотрел на часы.
– Пора домой, – сказал он и стал прощаться.
Вершина была уверена, что Передонов уходит потому, что она
задела его за живое, и что он из нерешительности только не хочет говорить
теперь о Марте.
|