IV
[[4]]
В биллиардной было дымно накурено. Передонов, Рутилов, Фаластов, Володин и
Мурин, – помещик громадного роста, с глупою наружностью, владелец
маленького имения, человек оборотливый и денежный, – все пятеро, окончив
игру, собирались уходить.
Вечерело. На грязном досчатом столе возвышалось много
опорожненных пивных бутылок. Игроки, много за игрою выпившие, раскраснелись и
пьяно галдели. Рутилов один сохранял обычную чахлую бледность. Он и пил меньше
других, да и после обильной выпивки только бы еще больше побледнел.
Грубые слова носились в воздухе. Никто на это не обижался:
по дружбе.
Передонов проиграл, как почти всегда. Он плохо играл на
биллиарде. Но он сохранял на своем лице невозмутимую угрюмость и расплачивался
с неохотою. Мурин громко крикнул:
– Пли!
И прицелился в Передонова кием. Передонов крикнул от страха
и присел. В его голове мелькнула глупая мысль, что Мурин хочет его застрелить.
Все захохотали. Передонов досадливо пробормотал:
– Терпеть не могу таких шуток.
Мурин уже раскаивался, что испугал Передонова: его сын
учился в гимназии, и потому он считал своею обязанностью всячески угождать
гимназическим учителям. Теперь он стал извиняться перед Передоновым и угощал
его вином и сельтерскою.
Передонов угрюмо сказал:
– У меня нервы немного расстроены. Я директором нашим
недоволен.
– Проигрался будущий инспектор, – блеющим голосом
закричал Володин, – жаль денежек!
– Несчастлив в игре – счастлив в любви, – сказал
Рутилов, посмеиваясь и показывая гниловатые зубы.
Передонов и без того был не в духе из-за проигрыша и от
испуга, да еще его принялись дразнить Варварою.
Он крикнул:
– Женюсь, а Варьку вон!
Приятели хохотали и поддразнивали:
– А вот и не посмеешь.
– А вот посмею. Завтра же пойду свататься.
– Пари! идет? – предложил Фаластов, – на
десять рублей.
Но Передонову жаль стало денег, – проиграешь, пожалуй,
так платить придется. Он отвернулся и угрюмо отмалчивался.
У ворот из сада расстались и разошлись в разные стороны.
Передонов и Рутилов пошли вместе. Рутилов принялся уговаривать Передонова
сейчас же венчаться на одной из его сестер.
– Я все наладил, не беспокойся, – твердил он.
– Оглашения не было, – отговаривался Передонов.
– Я все наладил, говорю тебе, – убеждал
Рутилов. – Попа такого нашел: он знает, что вы не родня.
– Шаферов нет, – сказал Передонов.
– Ну вот, нет. Шаферов достанем сейчас же, пошлю за
ними, они и приедут прямо в церковь. Или сам за ними заеду. А раньше нельзя
было, сестрица твоя узнала бы и помешала.
Передонов замолчал и тоскливо озирался по сторонам, где
темнели редкие, молчаливые дома за дремотными садишками да шаткими изгородями.
– Ты только постой у ворот, – убедительно говорил
Рутилов, – я тебе любую выведу, которую хошь. Ну, послушай, я тебе сейчас
докажу. Ведь дважды два – четыре, так или нет?
– Так, – отвечал Передонов.
– Ну вот, дважды два – четыре, что тебе следует
жениться на моей сестре.
Передонов был поражен.
“А ведь и правда, – подумал он, – конечно, дважды
два – четыре”. И он с уважением посмотрел на рассудительного Рутилова.
“Придется венчаться! С ним не сговоришь”.
Приятели в это время подошли к Рутиловскому дому и
остановились у ворот.
– Нельзя же нахрапом, – сердито сказал Передонов.
– Чудак, ждут не дождутся, – воскликнул Рутилов.
– Да я-то, может быть, не хочу.
– Ну вот, не хочешь, чудород! Что ж, ты век бобылем
жить станешь? – уверенно возразил Рутилов. – Или в монастырь
собираешься? Или еще Варя не опротивела? Нет, ты подумай только, какую она рожу
скорчит, если ты молодую жену приведешь.
Передонов отрывисто и коротко захохотал, но сейчас же
нахмурился и сказал:
– Да и они, может быть, не хотят.
– Ну, как не хотят, чудак! – отвечал
Рутилов. – Уж я даю тебе слово.
– Они гордые, – придумывал Передонов.
– Да тебе-то что! Еще лучше.
– Насмешницы.
– Да ведь не над тобой, – убеждал Рутилов.
– Почем я знаю!
– Да уж ты мне поверь, я тебя не обману. Они тебя
уважают. Ведь ты не Павлушка какой-нибудь, чтоб над тобой смеяться.
– Да, поверь тебе, – недоверчиво сказал
Передонов. – Нет, я хочу сам уверяться, что они надо мной не смеются.
– Вот чудак, – с удивлением сказал Рутилов, –
да как же они смеют смеяться? Ну, как же ты, однако, хочешь увериться?
Передонов подумал и сказал:
– Пусть выйдут сейчас же на улицу.
– Ну, ладно, это можно, – согласился Рутилов.
– Все трое, – продолжал Передонов.
– Ну, ладно.
– И пусть каждая скажет, чем она мне угождать будет.
– Зачем же это? – с удивлением спросил Рутилов.
– Вот я и вижу, что они хотят, а то вы меня за нос
поведете, – объяснил Передонов.
– Никто тебя за нос не поведет.
– Они надо мной, может быть, посмеяться хотят, –
рассуждал Передонов, – а вот пусть выйдут, потом уж они коли захотят
смеяться, так и я буду над ними смеяться.
Рутилов подумал, передвинул шляпу на затылок и опять на лоб
и наконец сказал:
– Ну, погоди, пойду скажу им. Вот-то чудодей! Только ты
во двор войди пока, а то еще кого-нибудь чорт понесет по улице, увидят.
– Наплевать, – сказал Передонов, но все же вошел
за Рутиловым в калитку.
Рутилов отправился в дом к сестрам, а Передонов остался
ждать на дворе.
В гостиной, угловой к воротам горнице, сидели все четыре
сестры, все на одно лицо, все похожие на брата, все миловидные, румяные,
веселые: замужняя Лариса, спокойная, приятная, полная; вертлявая да быстрая
Дарья, самая высокая и тонкая из сестер; смешливая Людмила и Валерия,
маленькая, нежная, хрупкая на вид. Они лакомились орехами да изюмом и,
очевидно, чего-то ждали, а потому волновались и смеялись более обычного,
вспоминали последние городские сплетни и осмеивали знакомых и незнакомых.
Уже с утра они были готовы ехать под венец. Оставалось
только надеть приличное к венцу платье да приколоть фату и цветы. О Варваре
сестры не вспоминали в своих разговорах, как-будто ее и на свете нет. Но уже
одно то, что они, беспощадные насмешницы, перемывая косточки всем, не
обмолвились во весь день ни одним словечком только о Варваре, одно это
доказывало, что неловкая мысль о ней гвоздем сидит в голове каждой из сестриц.
– Привел! – объявил Рутилов, входя в
гостиную, – у ворот стоит.
Сестры взволнованно поднялись и все разом заговорили и
засмеялись.
– Только есть заковычка, – сказал Рутилов,
посмеиваясь.
– Что, что такое? – спросила Дарья. Валерия
досадливо нахмурила свои красивые, темные брови.
– Уж не знаю, говорить ли? – спросил Рутилов.
– Ну, скорее, скорее! – торопила Дарья.
С некоторым смущением Рутилов рассказал о том, чего желает
Передонов. Барышни подняли крик и взапуски принялись бранить Передонова. Но
мало-по-малу их негодующие крики заменились шутками и смехом, Дарья сделала
угрюмо-ожидающее лицо и сказала:
– Вот он так стоит у ворот. Вышло похоже и забавно.
Барышни стали выглядывать из окна к воротам. Дарья
приоткрыла окно и крикнула:
– Ардальон Борисыч, а из окошка сказать можно?
Послышался угрюмый голос:
– Нельзя.
Дарья поспешно захлопнула окно. Сестры расхохотались звонко
и неудержимо и убежали из гостиной в столовую, чтобы Передонов не услышал. В
этом веселом семействе умели от самого сердитого настроения переходить к смеху
и шуткам, и веселое слово зачастую решало дело.
Передонов стоял и ждал. Ему было грустно и страшно.
Подумывал он убежать, да не решился и на это. Откуда-то очень издалека
доносилась музыка: должно быть, предводителева дочь играла на рояле. Слабые,
нежные звуки лились в вечернем тихом, темном воздухе, наводили грусть, рождали
сладкие мечты.
Сначала мечты Передонова приняли эротическое направление. Он
представлял барышень Рутиловых в самых соблазнительных положениях. Но чем
дальше продолжалось ожидание, тем больше Передонов испытывал
раздражение, – зачем заставляют его ждать. И музыка, едва задев его
мертвенно-грубые чувства, умерла для него.
А вокруг спустилась ночь, тихая, шуршащая зловещими
подходами и пошептами. И еще темнее казалось везде оттого, что Передонов стоял
в пространстве, освещенном лампою в гостиной, свет от которой двумя полосами
ложился на двор, расширяясь к соседскому забору, за которым виднелись темные
бревенчатые стены. В глубине двора подозрительно темнели и шептались о чем-то
деревья Рутиловского сада. На улицах по мосткам где-то недалеко долго слышались
чьи-то замедленные, тяжелые шаги. Передонов начал уже бояться, что, пока он тут
стоит, на него нападут и ограбят, а то так и убьют. Он прижался к самой стене,
в тень, чтобы его не видели, и робко ждал.
Но вот по освещенным полосам на дворе пробежали длинные
тени, захлопали двери, послышались за дверью на крыльце голоса. Передонов
оживился. “Идут!” – радостно подумал он, и приятные мечты о
красотках-сестрицах опять лениво зашевелились в его голове, – паскудные
детища его скудного воображения.
Сестры стояли в сенях. Рутилов вышел на двор к воротам и
огляделся, не идет ли кто по улице.
Никого не было ни видно, ни слышно.
– Никого нет, – громким шопотом сказал он сестрам
в сложенные трубою руки.
Он остался сторожить на улице. Вместе с ним вышел на улицу и
Передонов.
– Ну вот, сейчас они тебе скажут, – сказал Рутилов.
Передонов стоял у самой калитки и смотрел в щель меж
калиткою и приворотным столбом. Лицо его было угрюмо и почти испуганно, и
всякие мечты и думы погасли в его голове и сменились тяжелым, беспредметным
вожделением.
Дарья первая подошла к приотворенной калитке.
– Ну, чем же вам угодить? – спросила она.
Передонов угрюмо молчал. Дарья сказала:
– Я вам блины буду превкусные печь, горячие, только не
подавитесь.
Людмила из-за ее плеча крикнула:
– А я каждое утро буду по городу ходить, все сплетни
собирать, а потом вам рассказывать. Превесело.
Между веселыми лицами двух сестер показалось на миг
капризное, тонкое Валерочкино лицо, и послышался ее хрупкий голосок:
– А я ни за что не скажу, чем вам угожу, –
догадывайтесь сами.
Сестры побежали, заливаясь хохотом. Голоса их и смех затихли
за дверьми. Передонов отвернулся от калитки. Он был не совсем доволен. Он
думал: болтнули что-то и ушли. Дали бы лучше записочки. Но уже поздно тут
стоять и ждать.
– Ну, видел? – спросил Рутилов. – Которую же
тебе?
Передонов погрузился в размышление. Конечно, сообразил он
наконец, надо выбирать самую молоденькую. Что же ему на перестарке жениться!
– Веди Валерию, – решительно сказал он.
Рутилов отправился домой, а Передонов опять вошел во двор.
Людмила выглядывала тайком в окно, стараясь услышать, что
говорят, но ничего не услышала. Вот прозвучали шаги по мосткам на дворе. Сестры
притихли и сидели взволнованные и cмущенные. Вошел Рутилов и объявил:
– Валерию выбрал. Ждет, – стоит у ворот.
Сестры зашумели, засмеялись. Валерия слегка побледнела.
– Вот, вот, – повторяла она, – очень я хочу,
очень мне надо.
Ее руки дрожали. Ее стали наряжать, – все три сестры
хлопотали около нее. Она, как всегда, жеманилась и медлила. Сестры ее торопили.
Рутилов неустанно болтал, радостно и возбужденно. Ему нравилось, что все это
дело он так ловко устроил.
– А извозчиков ты приготовил? – озабоченно
спросила Дарья.
Рутилов отвечал с досадою:
– Да разве можно? Весь город сбежался бы. Варвара бы
его за волосы оттащила к себе.
– Так как же мы?
– А так, до площади дойдем попарно, а там и наймем.
Очень просто. Сперва ты с невестой, да Лариса с женихом, – да и то не
сразу, а то еще увидит кто в городе. А я с Людмилой за Фаластовым заеду, они
вдвоем поедут, а я еще Володина прихвачу.
Передонов, оставшись один, погрузился в сладкие мечтания.
Ему грезилась Валерия в обаянии брачной ночи, раздетая, стыдливая, но веселая.
Вся тоненькая, субтильная.
Мечтал, а сам таскал из кармана завалявшиеся там карамельки
и сосал их.
Потом пришло ему на память, что Валерия – кокетка. Ведь она,
подумал он, потребует нарядов, обстановки. Уж тогда, пожалуй, деньги придется
не откладывать каждый месяц, а и прикопленное растрачивать. А жена-то станет
привередничать, а за кухней, пожалуй, и не доглядит. А еще на кухне подсыплют
ему яду, – Варя со злости подкупит кухарку. “Да и вообще, – думал
Передонов, – уж слишком тонкая штучка – Валерия. К такой не знаешь, как и
подступиться. Как ее обругаешь? Как ее толканешь? Как на нее плюнешь? Изойдет
слезами, осрамит на весь город. Нет, страшно с нею связываться. Вот Людмила,
так та проще. Не взять ли ее?”
Передонов подошел к окну и стукнул палкою в раму. Через
полминуты Рутилов высунулся из окна.
– Чего тебе? – спросил он с беспокойством,
– Передумал, – буркнул Передонов.
– Ну! – испуганно крикнул Рутилов.
– Веди Людмилу, – сказал Передонов.
Рутилов отошел от окна.
– Чорт очкастый, – проворчал он и пошел к сестрам.
Валерия обрадовалась.
– Твое счастье, Людмила, – весело сказала она.
Людмила принялась хохотать, – упала в кресло,
откинулась на спинку и хохотала, хохотала.
– Что ему сказать-то? – спрашивал Рутилов, –
согласна, что ли?
Людмила от смеха не могла сказать ни слова и только махала
руками.
– Да, согласна, конечно, – сказала за нее
Дарья. – Скажи ему скорее, а то еще уйдет сдуру, не дождется.
Рутилов вышел в гостиную и сказал шопотом в окно:
– Погоди, сейчас будет готова.
– Да живее, – сердито сказал Передонов, – что
там копаются!
Людмилу проворно наряжали. Минут через пять она была уже
совсем готова.
Передонов думал о ней. Она – веселая, сдобная. Только уж
очень любит хохотать. Засмеет, пожалуй. Страшно. Дарья, хоть и бойкая, а все же
посолиднее и потише. А тоже красивая. Лучше взять ее. Он опять стукнул в окно.
– Стучит опять, – сказала Лариса, – уж не за
тобой ли, Дарья?
– Вот чорт-то! – выругался Рутилов и побежал к
окну.
– Чего еще? – сердитым шопотом спросил он, –
опять передумал, что ли?
– Веди Дарью, – отвечал Передонов.
– Ну, подожди, – свирепо прошептал Рутилов.
Передонов стоял и думал о Дарье, – и опять недолгое
любование ею в воображении сменилось страхом. Уж очень она быстрая и дерзкая.
Затормошит. Да и чего тут стоять и ждать? – подумал он: – еще
простудишься. Во рву на улице, в траве под забором, может быть, кто-нибудь
прячется, вдруг выскочит и укокошит. И тоскливо стало Передонову. Ведь они
бесприданницы, – думал он. Протекции у них в учебном ведомстве нет.
Варвара нажалуется княгине. А на Передонова и так директор зубы точит.
Досадно стало Передонову на самого себя. С чего он тут
путается с Рутиловым? Словно Рутилов очаровал его. Да, может быть, и в самом
деле очаровал его. Надо поскорее зачураться.
Передонов закружился на месте, плевал во все стороны и
бормотал:
– Чур-чурашки, чурки-болвашки, буки-букашки,
веди-таракашки. Чур меня. Чур меня. Чур, чур, чур. Чур-перечур-расчур.
На лице его изображалось строгое внимание, как при
совершении важного обряда. И после этого необходимого действия он почувствовал
себя в безопасности от Рутиловского навождения. Решительно застучал он палкой в
окно, сердито бормоча:
– Донести бы, – заманивают. Нет, не хочу сегодня
жениться, – объявил он высунувшемуся к нему Рутилову.
– Да что ты, Ардальон Борисыч, ведь уже все
готово, – пытался убеждать Рутилов.
– Не хочу, – решительно сказал Передонов, –
пойдем ко мне в карты играть.
– Вот чорт-то! – выругался Рутилов. – Не
хочет венчаться, струсил, – объявил он сестрам. – Но я еще уломаю
дурака. Зовет к себе в карты играть.
Сестры закричали все разом, браня Передонова.
– И ты пойдешь к этому прохвосту? – с досадою
спросила Валерия.
– Ну да, пойду и возьму с него штраф. И он еще от нас
не уйдет, – говорил Рутилов, стараясь сохранить уверенный тон, но чувствуя
себя очень неловко.
Досада на Передонова быстро заменилась у девиц смехом.
Рутилов ушел. Сестры побежали к окнам.
– Ардальон Борисыч! – крикнула Дарья, – что ж
вы такой нерешительный? Так нельзя.
– Кисляй Кисляевич! – с хохотом крикнула Людмила.
Передонову стало досадно. По его мнению, сестры должны бы
плакать от печали, что он их отверг. “Притворяются!” – подумал он, молча уходя
со двора. Девицы перебежали к окнам на улицу и кричали вслед Передонову
насмешливые слова пока он не скрылся в темноте.
|
