 Увеличить |
Глава 9
Окинув
горы быстрым взглядом,
Он
притаился. Где-то рядом
Раздался
вдруг протяжный крик -
Враги
спешили, — в тот же миг
Он быстро
пересек поляну
И,
продолжая неустанно
Бежать,
спасаясь от удара,
Достиг
долины Юэм-Вара.
Вальтер
Скотт
Отряд
капитана Лоутона неотступно следовал за отходившими к своим судам англичанами,
но удобного случая для нападения на них не представлялось. Опытный офицер,
заменивший полковника Уэлмира, слишком хорошо знал силы американцев, чтобы
спуститься со скалистых высот, пока не приблизился морской берег. Прежде чем
предпринять этот опасный спуск, он построил своих солдат в плотное каре,
внешние стороны которого ощетинились штыками. Горячий капитан Лоутон прекрасно
понимал, что при таком построении противника кавалерии не удастся его атаковать,
и ему волей-неволей приходилось идти за англичанами, не имея возможности
остановить их медленное, но верное движение к побережью. Небольшая шхуна,
сопровождавшая их от Нью-Йорка, стояла неподалеку, и ее пушки были наведены на
берег. У капитана Лоутона хватило рассудительности попять, что было бы безумием
бороться с отрядом, сочетавшим силу с дисциплиной, и англичане беспрепятственно
погрузились на свои суда. Драгуны до последней минуты оставались на берегу,
потом неохотно повернули назад, к своему главному корпусу.
Отряд
Лоутона снова появился на южном крае долины, когда уже начало темнеть и
вечерний туман становился все гуще. Удобства ради всадники двигались медленно,
растянувшись цепочкой. Капитан ехал впереди бок о бок с лейтенантом Томом
Мейсоном, и они беседовали по душам; тыл замыкал молодой корнет, мурлыкая
песенку и думая о том-; как приятно будет после утомительного дня растянуться
на соломе.
— Так
она и вас покорила? — спросил капитан. — Она с первого взгляда
произвела на меня впечатление; это лицо не скоро забудешь. Клянусь, Том, такой
выбор делает честь вкусу майора.
— О,
этот выбор сделал бы честь всему нашему полку! — с восторгом воскликнул
лейтенант. — Такие голубые глаза могут легко пристрастить человека к более
деликатным занятиям, чем наши. Сознаюсь, я вполне допускаю, что такая красотка
даже меня могла бы заставить бросить палаш для штопальной иглы и сменить
мужское седло на дамское.
— Да
это бунт, сэр, это бунт! — крикнул, смеясь, капитан. — Как, Том
Мейсон осмеливается соперничать с блестящим, веселым, обожаемым и вдобавок
богатым майором Данвуди?! Вы лейтенант кавалерии, у которого только и есть, что
лошадь, да и та не из лучших! А вот ваш капитан — тот крепок, как дуб, и живуч,
как кошка!
— Однако, —
возразил, улыбаясь, лейтенант, — и дуб можно расколоть, а старая кошка
подохнет, если будет часто так бешено кидаться в атаку, как вы сегодня утром. А
что, если вас несколько раз стукнет такая кувалда, какая опрокинула вас сегодня
на спину?
— И
не вспоминайте, дорогой Том! При одной мысли об этом у меня трещит
башка, — ответил капитан Лоутон, пожимая плечами. — Я называю это —
вызывать прежде времени ночь.
— Ночь
смерти?
— Нет,
сэр, ночь, которая следует за днем. Я увидел мириады звезд, чего никогда не
увидишь при свете дня. Наверное, я остался в живых, к вашему удовольствию,
только благодаря толстой треуголке, хоть я и живуч, как кошка.
— Весьма
обязан вашей треуголке, — сухо сказал Мейсон, — а может, и изрядной
толщине вашего черепа.
— Ладно,
Том, ладно! Вы признанный шутник, и я не стану притворяться, что сержусь на
вас, — добродушно сказал Лоутон. — Лейтенанту капитана Синглтона,
очевидно, повезло сегодня больше, чем вам.
— Надеюсь,
мы оба будем избавлены от неприятности получить повышение ценою смерти товарища
и друга, — мягко заметил Мейсон, — ведь Ситгривс сказал, что Синглтон
останется жив.
— От
всего сердца надеюсь на это! — воскликнул Лоутон. — Я еще не встречал
такого смелого безбородого юнца, как он. Меня удивляет, однако, что солдаты
устояли, хотя мы с Синглтоном упали одновременно.
— Мне
бы следовало поблагодарить вас за комплимент, — сказал, смеясь,
лейтенант, — да скромность не позволяет. Я пытался остановить их, но
безуспешно.
— Остановить! —
рявкнул капитан. — Разве остановишь солдат во время атаки?
— Я
полагал, что они бегут не туда, куда надо.
— Вот
как! Значит, наше падение заставило их сделать крутой поворот?
— Может
быть, и так, а может, они повернули, боясь, как бы самим не упасть. Однако,
пока майор Данвуди нас не собрал, в наших рядах был удивительный беспорядок.
— Данвуди!
Да ведь майор гнал немцев что было мочи!
— Значит,
тогда он уже прогнал их. Майор примчался с двумя отрядами, проскакал между нами
и неприятелем и с тем грозным видом, какой у него всегда бывает в пылу
сражения, выстроил нас так быстро, что мы и ахнуть не успели. Вот
тогда-то, — с живостью добавил лейтенант, — мы и загнали Джона Булла
в кусты. Ну и славная была атака! Мы их били в хвост и в гриву, пока не разгромили.
— Черт
побери! Какое зрелище я пропустил!
— Вы
проворонили все от начала до конца.
— Да, —
со вздохом сказал капитан, — для меня и бедняги Синглтона все это пропало.
Однако, Том, что скажет этой белокурой девице сестра Джорджа Синглтона, когда
приедет в белый коттедж?
— Ничего
не скажет. Она повесится на своих подвязках, — заявил лейтенант.
— Я
отношусь с должным уважением к начальству, но чтобы два таких ангела достались
одному человеку — это более чем несправедливо, если только он не турок и не
индус.
— Да,
да, — тотчас откликнулся капитан, — майор вечно проповедует молодежи
мораль, но сам он порядочный повеса. Вы заметили его слабость к этому
перекрестку в долине? Если бы я дважды останавливался со своим отрядом в одном
и том же месте, все поклялись бы, что там поблизости какая-то юбка.
— Ну,
вас-то весь корпус знает.
— Ладно,
Том, привычка чернить людей неизлечима, однако… — Капитан вдруг рванулся вперед
и стал всматриваться в темноту. — Что там за зверь бежит через поле справа
от нас?
— Это
человек, — сказал Мейсон, пристально глядя перед собой.
— Судя
по горбу, это дромадер, — добавил капитан, не спуская глаз со странного
силуэта. Внезапно свернув с дороги, он закричал:
— Это
Гарви Бёрч! Взять его живым или мертвым!
Только
Мейсон и несколько ехавших впереди драгун разобрали слова капитана, но его
возглас услышал весь отряд. Человек десять во главе с лейтенантом понеслись
вслед за неистовым Лоутоном, да с такой быстротой, что у преследуемого не
осталось никакой надежды на спасение.
Пока не
стемнело, Гарви Бёрч благоразумно сохранял свою позицию на утесе, где его
заметил проезжавший мимо Генри Уортон. С этой высоты разносчик видел все, что
происходило в тот день в долине. С бьющимся сердцем наблюдал он за отходом
частей, которыми командовал Данвуди, и нетерпеливо ожидал ночи, когда можно
будет отправиться домой, не подвергаясь опасности. Когда стемнело, он пустился
в дорогу. Однако он не прошел и четверти пути, как его чуткое ухо уловило топот
приближающихся коней. Доверившись сгущающейся тьме, Бёрч все же пошел дальше.
Он двигался быстро, пригибаясь к земле, в надежде, что его не заметят. Капитан
Лоутон был увлечен разговором с лейтенантом, и его глаза не бегали, как обычно,
по сторонам; между тем разносчик, угадав по звуку голосов, что самый страшный
его враг проехал мимо, забыл об осторожности и выпрямился, чтобы идти быстрее.
В тот миг, когда его фигура выросла над затененной землей, его обнаружили, и
началась погоня. Бёрч понял, что беда неминуема; кровь застыла у него в жилах,
ноги его подкосились, и на мгновение он почувствовал себя совершенно
беспомощным. Но только на мгновение. Бросив тюк и машинально подтянув пояс,
разносчик пустился бежать. Он знал, что стоит ему очутиться на опушке леса, и
преследователи уже не увидят его. Это ему удалось, и он напряг все свои силы,
чтобы проскользнуть в чащу, но тут несколько драгун, проскакав на небольшом
расстоянии слева, отрезали ему путь. Когда они приблизились, Бёрч бросился на
землю, и они пронеслись, не заметив его. Однако долго оставаться в таком
положении было чересчур опасно. Он поднялся, все еще держась в тени деревьев;
он слышал, как драгуны призывали друг друга искать хорошенько, и что есть духу
помчался вдоль опушки, в сторону, противоположную той, куда двигались солдаты.
Шум
погони слышали все, но никто, кроме драгун, гнавшихся за Бёрчем, толком не
понял приказа Лоутона. Задние так и не знали, что от них требуется, а молодой
корнет, замыкавший тыл, нетерпеливо расспрашивал соседнего драгуна, в чем,
собственно, дело, как вдруг неподалеку от них какой-то человек одним прыжком
перескочил через дорогу. В ту же секунду по долине прогремел зычный голос
капитана Лоутона:
— Это
Гарви Бёрч! Взять его живым или мертвым! Огонь пятидесяти пистолетных выстрелов
осветил местность, и со всех сторон вокруг головы разносчика просвистели пули.
Отчаяние сжало сердце беглеца, и он горестно воскликнул:
— Травят,
как дикого зверя!
Жизнь со
всеми ее тяготами представилась ему невыносимым бременем, и он уже готов был
сдаться. Однако природа взяла верх: Бёрч имел все основания опасаться, что,
если его схватят, его не ожидает даже видимость суда — однажды он уже был
приговорен к смерти и избежал ее лишь благодаря хитрой уловке, но теперь, всего
вероятнее, утреннее солнце озарит своими лучами его позорную казнь. Эта мысль,
а также приближающийся топот коней заставили его сделать над собой усилие, и он
снова побежал. К счастью для Бёрча, перед ним оказались случайно уцелевшие
среди разрушений войны обломки стены и примыкающий к ней деревянный забор.
Разносчик едва успел перекинуть через пего свои усталые ноги, как к другой
стороне забора подскакали двадцать его преследователей. Однако лошади
отказывались взять в темноте этот барьер — они становились на дыбы, и всадники
посылали им проклятия. Во время этой сумятицы Бёрч разглядел холм, на вершине
которого он мог бы оказаться ,в полной безопасности. Сердце разносчика радостно
забилось, но тут снова прогремел голос Лоутона, приказавшего своим солдатам
расступиться. Приказание было выполнено, и бесстрашный воин карьером поскакал к
забору, вонзил в коня шпоры и перемахнул через преграду. Восторженное “ура” и
громкий топот достаточно ясно говорили Бёрчу, как велика опасность. Казалось,
последние силы покинули его, и участь его была уже решена.
— Стой,
или смерть тебе! — прозвучало у Гарви над головой.
Он
бросил испуганный взгляд через плечо и увидел на расстоянии шага от себя человека,
страшнее которого для него никого не было. При свете звезд он разглядел
поднятую руку и грозную саблю. Сердце Гарви сжалось от страха, усталости и
отчаяния, и он упал Лоутону под ноги. Лошадь споткнулась о распростертое тело
разносчика и вместе с всадником рухнула на землю. С быстротой молнии Гарви
вскочил и вырвал саблю у ошеломленного драгуна. Жажда мщения — естественная
человеческая страсть, и очень немногие отказывают себе в удовольствии поступить
с обидчиком так, как тот поступил бы с ним; однако кое-кто знает, что куда
сладостнее воздавать добром за зло.
Все
пережитые Бёрчем обиды с поразительной ясностью пронеслись перед его мысленным
взором. На мгновение злой демон овладел им, и он взмахнул могучим оружием;
однако оно тут же опустилось, не причинив никакого вреда офицеру, который уже
пришел в себя, но был безоружен. И разносчик исчез за выступом благодетельной
скалы.
— Сюда,
на помощь капитану Лоутону! — крикнул Мейсон, подскакав вместе с десятком
солдат. — Слезайте с лошадей и ищите в этих скалах, негодяй прячется
где-то здесь поблизости.
— Стойте! —
проревел сконфуженный капитан, с трудом поднимаясь на ноги. — Любому, кто
сойдет с лошади, — смерть. Том, дружище, помогите мне снова сесть на
Роноки.
Изумленный
лейтенант молча выполнил эту просьбу, а драгуны словно приросли к седлам от
удивления — казалось, они со своими лошадьми составляют одно целое.
— Боюсь,
что вы сильно ушиблись, — за неимением хорошего табака покусывая кончик
сигары, участливо заметил Мейсон, когда они опять выехали на дорогу.
— Кажется,
да, — ответил капитан, переводя дух и с трудом произнося слова. —
Хотел бы я, чтобы тут был наш костоправ и проверил, все ли ребра у меня целы.
— Ситгривса
оставили в доме мистера Уортона наблюдать за капитаном Синглтоном.
— Значит,
там переночую и я. В такие тяжелые времена нечего соблюдать церемонии. Вы
помните, Том, этот старый джентльмен проявлял как будто теплые чувства ко всему
нашему корпусу. Разве можно проехать мимо дома такого близкого друга, не
завернув к нему?
— А
я проведу солдат в деревню Четыре Угла; если мы все остановимся у мистера
Уортона, в округе наступит голод.
— Боже
упаси! Гречневые лепешки симпатичной мисс Пейтон пойдут мне больше на пользу,
чем сутки в госпитале.
— Ну,
если вы способны думать о еде, вы не умрете, — смеясь, сказал Мейсон.
— Если
бы я не был способен есть, я бы наверняка умер, — мрачно ответил капитан.
— Капитан
Лоутон, — подъехав к командиру, спросил ординарец, — мы сейчас
проезжаем мимо дома этою шпиона-разносчика, — прикажете подпалить?
— Нет! —
крикнул капитан так громко, что разочарованный сержант вздрогнул. — Ты что
— поджигатель? Ты способен хладнокровно сжечь дом? Только попробуй! Рука,
которая поднесет к нему хоть одну искру, сделает это в последний раз.
— Вот
это голос! — клюя носом, пробормотал корнет, ехавший позади. — Есть
еще жизнь в капитане, хоть он и свалился с лошади!
Лоутон и
Мейсон ехали молча. Они уже добрались до ворот усадьбы мистера Уортона, а Мейсон
все еще размышлял об удивительной перемене, произошедшей с капитаном после
того, как он упал с лошади. Отряд отправился дальше, а капитан и лейтенант
спешились и в сопровождении вестового медленно пошли к дому.
Полковник
Уэлмир уже удалился и отведенную ему комнату, мистер Уортон с сыном заперлись
вдвоем, а дамы хлопотали за столом, угощая доктора чаем, — к этому времени
он успел осмотреть одного пациента, лежавшего в постели, и удостовериться в
том, что второй пациент безмятежно спит. Нескольких дружелюбных вопросов мисс
Пейтон было достаточно, чтобы сердце хирурга раскрылось, — тут обнаружилось,
что он знал всю ее многочисленную родню в Виргинии и полагал даже, что
встречался с нею самой. Добродушная мисс Пейтон улыбнулась, подумав, что, если
бы она хоть раз увидела такого чудака, она бы уже не могла его забыть. Как бы
там ни было, это предположение развеяло чувство неловкости, и между ними
завязалась непринужденная беседа; племянницы только слушали, впрочем и сама
тетушка говорила немного, — Как я уже вам заметил, мисс Пейтон, именно
из-за вредоносных испарений с низин плантация вашего брата оказалась
непригодной для людей, что же касается четвероногих…
— Господи,
что это такое? — вскрикнула мисс Пейтон и побледнела, услышав выстрелы,
направленные в Бёрча.
— Это
больше всего похоже на сотрясение атмосферы, вызванное огнестрельным
оружием, — ответил хирург и совершенно невозмутимо отхлебнул чаю. — Я
предположил бы, что это возвращается отряд Лоутона, если бы не знал, что
капитан никогда не пользуется пистолетом и ужасно злоупотребляет саблей.
— Боже
милостивый! — взволнованно воскликнула мисс Пейтон. — Неужели он
кого-нибудь ранит?
— Ранит? —
с живостью повторил доктор. — Да это верная смерть — Лоутон наносит самые
безрассудные удары, какие можно себе представить. Чего только я ему ни говорил,
ничего не помогает.
— Но
ведь капитан Лоутон — это тот офицер, которого мы видели сегодня утром, и он
ваш друг, — тут же сказала Френсис, заметив, что тетка перепугалась не на
шутку.
— Ничего
дурного я не вижу в дружбе с ним; человек он славный, только не желает усвоить,
как надо рубить саблей по науке. Все профессии, мисс Пейтон, имеют право на
существование, а что станется с хирургом, если его пациенты будут умирать
прежде, чем он успеет их осмотреть!
Доктор
пустился в рассуждения о том, возвратится или не возвратится отряд, но тут
энергичный стук в дверь вы звал новую тревогу у женщин. Машинально положив руку
на пилу, с которой он носился весь день в тщетном ожидании ампутации, доктор
спокойно заявил дамам, что защитит их в случае опасности, и пошел открывать
дверь.
— Капитан
Лоутон! — воскликнул он, увидев драгуна, который, опираясь на плечо
младшего офицера, с трудом переступил через порог.
— Это
вы, мой дорогой костоправ? Какая удача, что вы здесь и можете исследовать мой
костяк! Только бросьте, пожалуйста, эту злодейскую пилу.
Мейсон в
нескольких словах объяснил хирургу, при каких обстоятельствах капитан получил
ушибы, а мисс Пейтон любезно предложила сделать для него все необходимое. Пока
приготовляли комнату и доктор важно отдавал распоряжения, капитан по
приглашению дам отдыхал в гостиной. На столе стояло блюдо с кушаньем более
существенным, чем те, какие обычно подаются к чаю, и оно не замедлило привлечь
к себе внимание драгуна. Мисс Пейтон вспомнила, что сегодня офицеры, очевидно,
ели только один раз — утром за ее столом, — и сердечно пригласила их снова
подкрепиться. Долго настаивать не пришлось; через несколько минут оба драгуна с
комфортом сидели за столом и занимались делом, которое прерывалось лишь тогда,
когда капитан морщился от боли, вызванной каким-нибудь неловким движением.
Впрочем, эти перерывы не очень-то ему мешали, и капитан успел справиться со
своей серьезной обязанностью, когда появился хирург и объявил, что в комнате на
втором этаже все уже готово.
— Вы
ужинаете! — воскликнул изумленный врач. — Вам что, умереть
захотелось, капитан Лоутон?
— Нет,
не в этом цель моих честолюбивых стремлений, но именно поэтому я запасся материалом,
необходимым для поддержания жизни, — сказал капитан и, встав из-за стола,
вежливо пожелал спокойной ночи дамам.
Хирург
что-то недовольно проворчал и вышел вслед за капитаном и Мейсоном из столовой.
В те
времена в каждом американском доме была так называемая “парадная комната”; эту
комнату благодаря тайным заботам Сары отвели полковнику Уэлмпру. Кровать
английского офицера была покрыта стеганым пуховым одеялом, особенно приятным в
морозную ясную ночь для ушибленных рук и ног. В массивном серебряном кубке,
украшенном фамильным гербом Уортонов, было налито на ночь питье; впрочем,
великолепные фарфоровые кружки выполняли то же назначение и в комнатах обоих
американцев. Сара, конечно, бессознательно отдала молчаливое предпочтение английскому
офицеру, но капитану Лоутону, если бы не его ушибы, не нужны были ни мягкая
постель, ни кубок и все прочее, кроме питья, ибо он привык проводить ночи не
раздеваясь, а частенько и не слезая с седла. Когда он расположился в небольшой,
однако весьма удобной комнате, доктор Ситгривс приступил к осмотру. Только он
дотронулся до тела пациента, как тот нетерпеливо вскрикнул:
— Сделайте
одолжение, Ситгривс, положите куда-нибудь свою ужасную пилу, а не то мне придется
взять для самозащиты саблю. От одного вида вашей пилы у меня в жилах стынет
кровь.
— Непонятный
страх перед, столь полезным инструментом у человека, так часто подвергающего
свое здоровье и свою жизнь опасности, капитан Лоутон.
— Спаси
меня боже от нее! — вздрогнув, ответил драгун.
— Но
не станете же вы презирать свет науки и не откажетесь от хирургической помощи,
если понадобится прибегнуть к пиле.
— Откажусь!
— Откажетесь?
— Да,
пока я жив и способен себя защищать, я не допущу, чтобы меня пилили, как
воловью тушу! — крикнул непоколебимый драгун. — Но я хочу спать.
Сломаны у меня ребра или нет?
— Нет.
— А
какая-нибудь кость?
— Нет.
— Том,
не подадите ли вы мне кувшин? — Проглотив залпом питье, капитан
неторопливо повернулся спиной к своим друзьям и добродушно крикнул:
— Доброй
ночи, Мейсон! Доброй ночи, доктор Гален [30]!
Капитан
Лоутон глубоко уважал хирургические таланты своего приятеля, но относился
весьма недоверчиво к действию лекарств на человеческие недуги. Он не раз
утверждал, что человек с полным желудком, смелым сердцем и чистой совестью
может выдержать любые передряги и устоять перед любыми превратностями судьбы.
Смелое сердце ему даровала природа, и, по правде говоря, он неизменно стремился
к тому, чтобы первое и третье условия его кредо были также выполнены. Он любил
говорить, что смерть поражает последними глаза, а предпоследними — челюсти. И в
пояснение добавлял, что тут явственно сказывается умысел самой природы: пусть
человек сам решает, какую пищу отправить в свое святилище — рот; а уж если
кусок невкусный, пеняй на самого себя. Доктор хорошо знал взгляды капитана, и,
когда тот бесцеремонно повернулся к нему и Мейсону спиной, он посмотрел на
своего пациента с презрительным сожалением, заботливо, чуть ли не благоговейно
сложил в сафьяновый чемоданчик своп пузырьки с лекарствами, победоносно
повертел в руках пилу и, не удостоив ответом прощальные слова драгуна, вышел из
комнаты. Мейсон прислушался к дыханию капитана и, поняв, что слов “доброй ночи”
тот все равно не услышит, поспешил откланяться дамам; потом вскочил в седло и
во весь опор понесся к Четырем Углам, где разместился отряд.
|
