 Увеличить |
Глава 14
Я не
увижу этих локонов седых
И милых
сердцу кротких глаз твоих,
Но ты
обрел покой — я слез не лью,
Ты в
чистой вере прожил жизнь свою,
Ты в
бедности доволен был судьбой,
И
добротой овеян образ твой
Краббе
Мы
упоминали уже, что, по американским обычаям, мертвых оставляют с живыми
ненадолго, а необходимость позаботиться о своей безопасности заставила
разносчика сократить это и без того короткое время. В суматохе и волнениях
минувшей ночи смерть старшего Бёрча ни на кого не произвела большого
впечатления; но все же его ближайшие соседи не замедлили собраться, чтобы отдать
последний долг покойному. Вот эта скромная похоронная процессия, двигавшаяся по
дороге, остановила драгуна и доктора. На грубо сколоченных носилках четыре
человека несли гроб, а еще четверо шли впереди, готовые сменить своих
товарищей. За гробом, рядом с Кэти Хейнс, лицо которой выражало безутешную
скорбь, шел разносчик, а за ними — мистер Уортон с сыном. Шествие замыкали
несколько старух и стариков и стайка мальчишек. Капитан Лоутон сидел на лошади,
погрузившись в суровое молчание. Когда процессия поравнялась с ним, Гарви Бёрч
вдруг поднял глаза и увидел совсем близко от себя своего заклятого врага.
Первой мыслью разносчика было бежать, однако он овладел собой и устремил взгляд
на гроб отца; сердце у него замерло, но он прошел мимо драгуна твердым шагом.
Лоутон неторопливо обнажил голову и не надевал своей треуголки, пока перед ним
не прошли мистер Уортон и Генри; потом он медленно, все так же молча последовал
вместе с доктором за похоронной процессией.
Из
кухни, помещавшейся в подвале коттеджа, вынырнул Цезарь и присоединился к
шествию. Торжественное выражение словно застыло на его лице, хотя он весьма
скромно держался на почтительном расстоянии от всадников. Старик повязал руку
повыше локтя ослепительно белой салфеткой — заманчивая возможность появиться на
кладбище в трауре, принятом среди невольников, представилась ему впервые со
времени приезда из Нью-Йорка. Цезарь всегда любил строго соблюдать правила
приличия, к тому же ему хотелось показать своему черному другу из Джорджии, как
принято вести себя на похоронах в Нью-Йорке. Он с полным успехом осуществил
свое намерение. Правда, вернувшись домой, ему пришлось выслушать наставление
мисс Пейтон, которая мягко объяснила ему, что и когда бывает уместно. Она
нашла, что он поступил похвально, явившись на похороны, но салфетку мог бы и не
повязывать, ибо выполнение такого обряда излишне на похоронах человека, не
имевшего лакея.
Кладбище
было расположено во владениях мистера Уортона, который несколько лет назад отвел
для него участок земли, огороженный каменным забором. Однако никого из
семейства Уортон там не хоронили. До пожара, вспыхнувшего в тот день, когда
британские войска завладели Нью-Йорком, позолоченная дощечка на стене в церкви
Тринити, превратившейся вскоре в пепел, возвещала о добродетелях покойных
родителей мистера Уортона: их кости тлели под мраморной плитой
аристократической гробницы в одном из приделов этого храма. Шествие свернуло с
проезжей дороги в поле, где находились могилы простых смертных, и капитан
двинулся было вслед за ним, но доктор вовремя напомнил ему, что им надо в
Другую сторону.
— Скажите,
капитан Лоутон, какой из принятых способов избавления от бренных останков людей
вы предпочитаете? — спросил доктор, когда они отъехали от небольшой
процессии, сопровождавшей гроб. — В некоторых странах труп оставляют на
съедение диким зверям; в других — его вешают, чтоб субстанция разлагалась в
воздухе; есть такие края, где умерших сжигают на костре; в иных странах их
опускают в недра земли; у каждого народа свой способ погребения. Какой же из
них предпочитаете вы?
— Все
они неплохи, — ответил драгун, следя взглядом за кучкой людей, от которых
они с доктором недавно отделились, — впрочем, чем быстрее хоронят
покойников, тем раньше освобождается место для живых. А вам какой больше всего
правится?
— Последний
— тот, что принят у нас, ибо три прочих исключают всякую возможность анатомировать
трупы; при нашем способе гроб может быть вполне благопристойно предан земле,
хотя бы до этого останки послужили благородным целям науки. Ах, капитан Лоутон,
такая приятная возможность выпадает на мою долю гораздо реже, чем я надеялся,
когда вступал в армию.
— А
сколько раз в году вы получаете подобное удовольствие? — спросил капитан,
отводя взгляд от кладбища.
— Десять
пли двенадцать. Честное слово, не больше. Лучший улов бывает тогда, когда наш отряд
действует самостоятельно; если же мы идем вместе с армией, так много
юнцов-медиков требуют своей доли, и мне редко достается приличный экземпляр.
Эти юноши жадны, как коршуны, и расточительны, как моты.
— Только
десять или двенадцать! — удивленно отозвался драгун. — Да ведь я один
поставляю вам такое количество пациентов.
— Ах,
Джек, — мягко сказал доктор, с величайшей деликатностью ступая на эту
скользкую почву, — я редко могу воспользоваться пациентами, которых
поставляете мне вы, — они ведь вконец обезображены. Поверьте мне как
другу, Джек, ваша система в корне не правильна: вы бесцельно лишаете врагов
жизни и при этом так уродуете тела, что их нельзя даже использовать для
единственного дела, на какое они пригодны.
Драгун
молчал, считая это наиболее верным сродством поддерживать мирные отношения. Когда
они огибали холм, скрывавший из виду долину, доктор повернул голову, в
последний раз взглянул на кладбище и, подавив вздох, сказал:
— Было
бы у нас время и подходящие условия, мы могли бы ночью унести с кладбища тело
этого человека, умершего естественной смертью. Покойный, наверное, был отцом
той леди, которую мы видели сегодня утром.
— Доктора
в юбке! Той, у которой цвет лица подобен северному сиянию, — заметил
драгун с улыбкой, смутившей его спутника. — Нет, эта леди не дочь умершего
джентльмена, она была при нем лишь служителем медицины, а Гарви, имя которого
она рифмовала с каждым словом своего сказа, и есть знаменитый разносчик-шпион.
— Что!
Тот человек, который сшиб вас с лошади?
— Никто
никогда меня с лошади не сшибал, доктор Ситгривс, — серьезно ответил
драгун. — Я упал потому, что случилось несчастье с Роноки. Всадник и конь
оба поцеловали землю.
— Горячий
поцелуй, если судить по ссадинам на вашей коже. Тысячу раз сожалею, что мы не
знаем, где прячется этот болтливый негодяй!
— Он
шел за телом своего отца.
— И
вы упустили его! — воскликнул доктор, осаживая свою лошадь. —
Немедленно назад, и схватим его! А завтра его повесят, Джек, и я вскрою труп
этого проклятого шпиона!
— Спокойнее,
спокойнее, дорогой мой Арчибальд. Не-, ужели вы способны арестовать человека,
когда он выполняет свой последний долг перед умершим отцом? Предоставьте это
мне. Даю слово, что он получит по заслугам.
Досадуя,
что мщение откладывается, доктор что-то недовольно проворчал, но, чтобы не уронить
свою репутацию человека, соблюдающего приличия, вынужден был согласиться, и они
продолжали путь к Четырем Углам, увлеченные разговором о том, что нужно людям
для их благополучия.
Бёрч был
скорбно-сосредоточен, как подобает в таких случаях близким покойнику мужчинам,
а Кэти взяла на себя роль опечаленной представительницы слабого пола. Иные люди
могут изливать свои чувства в слезах, только находясь в соответствующем
обществе, — такой склонностью обладала и добродетельная старая дева.
Обведя взглядом небольшую группу присутствующих, она заметила, что женщины
смотрят на нее с напряженным ожиданием, и это тотчас на нее подействовало: Кэти
искренне заплакала, завоевав немалую симпатию зрительниц и даже славу женщины с
нежным сердцем. Лицо сына дрогнуло, когда на гроб его отца упал первый ком
земли, своим гулким, мрачным звуком напоминая, что все люди смертны. Разносчик
согнулся, словно от невыносимой боли; пальцы его безжизненно висящих рук
задрожали, а выражение лица говорило, что сердце его разрывается от горя.
Однако он быстро справился с собой, выпрямился, глубоко вздохнул и, подняв голову,
огляделся; казалось, он даже улыбается от сознания, что так хорошо владеет
собой. Могилу скоро засыпали; два небольших камня, положенных по краям,
указывали ее границы; отдавая последнюю дань старым обычаям, могильный холмик
украсили дерном, который своей поблекшей зеленью напоминает о судьбе умерших. И
вот церемония окончилась. Соседи, помогавшие при выполнении печального обряда,
стояли, обнажив голову, и выжидающе глядели на Бёрча — теперь он по-настоящему
почувствовал, что остался один на всем белом свете. Он снял шляпу и, собравшись
с силами, проговорил:
— Друзья
и соседи, благодарю вас за то, что вы помогли предать земле тело моего умершего
отца.
После
того как были произнесены эти общепринятые слова, наступила торжественная
тишина и все молча разошлись. Несколько человек проводили разносчика и Кэти, но
у дверей дома почтительно покинули их. Впрочем, один человек, которого в округе
важно называли “делец”, вошел вместе с ними. Сердце Кэти забилось в предчувствии
беды, однако хозяин, очевидно ожидавший этого визита, вежливо подал гостю стул.
Разносчик подошел к двери, окинул внимательным взором долину, но тут же
вернулся и сказал:
— Солнце
уже спустилось за вершину восточного холма, времени у меня в обрез. Вот документы
на дом и на землю. Все сделано по закону.
"Делец”
взял бумагу и принялся медленно читать, так как был человеком осторожным, а
также потому, что, к несчастью, его плохо учили в детстве. Пока он с трудом
вникал в смысл бумаги, Гарви собрал кое-какие вещи намереваясь присоединить их
к тем, которые должны были вместе с ним покинуть дом” Кэти уже успела спросить
разносчика, оставил ли покойный завещание; теперь она с полным безразличием
смотрела, как Гарви положил библию на дно нового тюка, который она сшила для
него. Однако, когда он аккуратно положил туда же шесть серебряных ложек, Кэти
вдруг охватило возмущение при виде такого явного урона, нанесенного ей, и она
сказала:
— Вам
могут понадобиться ложки, когда вы женитесь, Гарви.
— Я
никогда не женюсь.
— Но
незачем давать поспешные зароки, даже самому себе. Наперед никогда нельзя
знать, какой тебе может представиться случай. Для чего холостяку столько ложек?
Я считаю, что долг каждого обеспеченного человека — жениться и заботиться о
своей семье.
В те времена,
когда Кэти высказывала эти взгляды, богатство женщины ее сословия обычно составляли
корова, кровать и несколько простынь, наволочек и одеял своей работы; у тех же,
к кому судьба была особенно благосклонна, имелось еще полдюжины серебряных
ложек. Многое из всего этого расчетливая старая дева приобрела своим
собственным трудом, и можно представить себе ее негодование, когда она увидела,
что ложки, которые она привыкла считать своими, тоже очутились в громадном тюке
разносчика. Последние слова Бёрча отнюдь не утешили ее. Однако Гарви, не обращая
внимания ни на ее недовольство, ни на высказанное ею мнение, продолжал
укладывать вещи в тюк, который вскоре вырос почти до своих обычных размеров.
— Я
не очень-то спокоен насчет, этой бумаги, — сказал “делец”, разобравшись
наконец в содержании документа.
— Почему
же?
— Боюсь,
что суд не признает ее законной. Мне известно, что два ваших соседа собираются
завтра утром пойти и потребовать конфискации вашего дома. Хорош буду я, если
уплачу сорок фунтов и останусь ни с чем.
— Лишить
прав могут только меня, — возразил разносчик. — Заплатите мне двести
долларов, и дом будет ваш. Вы всем известны как виг [35], и вас-то уж не станут
беспокоить.
Разносчик
говорил с горечью, которая удивительным образом уживалась со старанием как
можно более выгодно продать свое имущество.
— Согласитесь
на сто, и ударим но рукам, — сказал покупатель и осклабился, полагая, что
добродушно улыбается.
— Ударим
по рукам? — с удивлением повторил разносчик. — Я полагал, что мы уже
заключили сделку.
— Сделка
еще не заключена, пока мне не вручили бумагу и вам не выплатили деньги.
— Бумага
у вас.
— Я
оставлю ее у себя, если вы сбавите цену, — сказал покупатель и
хихикнул. — Ну, полтораста долларов, ведь это не малая цена. Вот деньги у
меня с собой.
Разносчик
выглянул в окно и со страхом увидел, что близится вечер. Он знал, что
подвергается опасности, оставаясь в доме после наступления темноты, но ему
трудно было смириться с мыслью, что его так нагло грабя!, после того как сделка
была заключена по всем правилам. Видя, что он колеблется, покупатель встал и
заявил:
— Что
ж, может быть, вы сторгуетесь с кем-нибудь другим до утра, завтра ваши бумаги
уже ничего не будут стоить.
— Соглашайтесь,
Гарви, — вмешалась Кэти; она не могла устоять перед английскими гинеями,
которые покупатель выложил на стол.
Ее голос
вывел разносчика из раздумья; казалось, он вдруг вспомнил о чем-то.
— Хорошо, —
сказал он и, повернувшись к Кэти, положил часть денег ей в руку, — если бы
у меня была другая возможность расплатиться с вами, я скорее согласился бы все
потерять, чем позволил бы так обобрать себя.
— Вы
и без того можете все потерять, — пробормотал “делец” и, злобно
улыбнувшись, вышел из дома.
— Да, —
произнесла Кэти, проводив его взглядом, — он знает, чего вам недостает,
Гарви: он, как и я, считает, что теперь, когда старый джентльмен скончался, вам
нужен друг, который бы заботился о вас.
Занятый
приготовлениями в дорогу, разносчик пропустил мимо ушей этот намек. Старая
дева, однако, не унималась. Она поняла, что мечте, которую она лелеяла так
много лет, не суждено осуществиться, и мысль о разлуке причинила ей большое
огорчение; к тому же она никак не ожидала, что способна на сочувствие к нищему
и всеми покинутому человеку.
— Где
вы теперь будете жить, где вы найдете другой дом? — спросила Кэти.
— Господь
пошлет мне дом.
— Но
он может вам не понравиться.
— Бедняк
не должен привередничать.
— Уж
про меня никак не скажешь, что я привередлива, — быстро отозвалась
экономка. — Хоть я и люблю, чтоб в доме были приличные вещи и вер стояло
на своем месте, но я, пожалуй, согласилась бы покинуть эти края. Не сказала бы
я, что мне очень нравится, как люди живут в этой долине.
— Долина
эта прекрасна, — горячо сказал Гарви, — а люди повсюду одни и те же.
Но мне теперь все равно; все места для меня одинаковы и все лица чужие.
Штука
материи, которую он укладывал, выпала у него из рук, и он опустился на сундук,
смотря вперед невидящим взглядом.
— Что
вы, что вы! — возразила Кэти, придвигая свой стул поближе к
разносчику. — Что вы, Гарви, мое-то лицо уж во всяком случае для вас не
чужое.
Бёрч
медленно посмотрел на Кэти и увидел в ее чертах больше чувства и меньше
себялюбия, чем это бывало обычно. Он нежно взял ее за руку, и выражение
страдания несколько сгладилось на его лице.
— Да,
добрая женщина, вы, конечно, мне не чужая, вы можете быть справедливой ко мне.
Когда люди будут меня поносить, вы, по доброте сердечной, скажете что-нибудь в
мою защиту.
— Я
заступалась за вас и всегда буду заступаться, — с жаром ответила
Кэти, — я буду защищать вас до последней капли крови, пусть только посмеют
поносить вас! Вы правильно сказали, Гарви, я справедлива и хорошо к вам
отношусь. Что за беда, если вам нравится король! Мне часто доводилось слышать,
что он, в сущности, неплохой человек, плохо только то, что в Англии нет религии;
все говорят, что тамошние священники — сущие дьяволы!
Охваченный
глубокой душевной тоской, разносчик начал ходить взад и вперед по комнате, в
глазах его мелькало что-то безумное. Никогда Кэш не видела его таким, и ее
пугала какая-то странная величавость в его размеренном шаге.
— Пока
жил мой отец, — не в силах больше сдерживать спои чувства, прошептал
Гарви, — на свете был человек, читавший в моем сердце. О, как отрадно
было, вернувшись после тайных скитаний, полных опасностей, после всех перенесенных
несправедливых обид услышать похвалу, принять его благословение! Но он
умер, — Гарви остановился и диким взглядом посмотрел туда, где обычно
сидел его отец. — Кто же будет знать о моей правоте?
— О
Гарви, Гарви!
— Да,
есть один человек, который узнает, должен узнать меня, прежде чем я умру. Как
ужасно умереть, оставив после себя лишь опозоренное имя!
— Не
говорите о смерти, Гарви, — сказала экономка; оглядевшись по сторонам, она
подбросила дров в очаг, чтобы пламя дало побольше света.
Волнение
Гарви, вызванное событиями минувшего дня и уверенностью, что его ждут новые беды,
улеглось: у этого необыкновенного человека чувства недолго господствовали над
разумом. Заметив, что тьма уже окутала все кругом, разносчик поспешно закинул
на плечи свой тюк и ласково взял Кэти за руку.
— Мне
жаль расставаться с вами, добрая женщина, — сказал он, — но час
наступил, и я должен уходить. Все, что здесь осталось, принадлежит вам, мне
ничего больше по нужно, а вам эти вещи могут пригодиться. До свиданья, мы еще
увидимся…
— В
аду, — вдруг раздался голос. И разносчик в отчаянии опустился на сундук, с
которого он только что поднялся.
— Как,
еще один тюк! И здорово же вы успели его набить, мистер Бёрч.
— Неужели
тебе мало зла, которое ты совершил! — воскликнул, вскочив на ноги,
разносчик, к которому снова вернулась твердость духа. — Разве мало того,
что ты омрачил последние минуты умирающего и ограбил меня? Чего тебе еще надо?
— Твоей
крови, — с холодной злобой сказал скиннер.
— Ради
денег! — горестно воскликнул разносчик. — Ты, как Иуда, хочешь
разбогатеть ценою крови!
— Цену
за нее дают немалую. Пятьдесят гиней — почти столько золота, сколько потянет
чучело из твоего трупа, мой джентльмен!
— Вот
пятнадцать гиней, — поспешно сказала Кэти, — этот комод и кровать
принадлежат мне; если вы обещаете оставить Гарви в покое только на час, они
будут ваши.
— На
час, — оскалив зубы, повторил скиннер и алчно посмотрел на деньги.
— Только
на час, вот берите!
— Стойте,
не доверяйте этому негодяю! — крикнул разносчик.
— Плевал
я на ее доверие! — с жестокой радостью отозвался мародер. — Деньги в
надежных руках, а твою наглость я уж как-нибудь стерплю за пятьдесят гиней,
которые мне дадут, когда я притащу тебя на виселицу!
— Идем! —
гордо сказал разносчик. — Отведи меня к майору Данвуди, он, может быть, окажется
добрым и справедливым человеком.
— А
для чего мне идти в такую даль, да еще в такой позорной компании? К тому же
этот мистер Данвуди отпустил на все четыре стороны двух или трех тори [36]. Отряд
капитана Лоутона стоит в полумиле, и его расписка годится так же, как расписка
майора, чтобы мне выдали па-граду. Как вам нравится мысль поужинать сегодня
вечером с капитаном Лоутоном, мистер Бёрч?
— Отдайте
мои деньги или отпустите Гарви! — завопила в испуге экономка.
— Ваша
взятка маловата, почтенная леди, разве что у вас найдутся еще денежки в
кровати.
Мародер
ткнул штыком в матрац и распорол его, глядя со злорадным удовольствием, как рассыпалась
по комнате солома.
— Если
есть еще в пашей стране закон, я найду на вас управу! — крикнула Кэти, в
тревоге за свою новую собственность забыв об опасности, грозящей ей самой.
— На
нейтральной территории закон на стороне того, у кого сила, а мой штык длиннее
вашего языка; так уж лучше придержите его, не то как бы вам не остаться в
убытке.
В
темноте за дверью стояло несколько скиннеров, среди них маячила фигура
человека, казалось не желавшего, чтобы его заметили. Однако, когда кто-то
подбросил дров в очаг, вспышка пламени осветила его лицо, и Бёрч узнал в нем
покупателя своих скромных владений. Он перешептывался с мародером, стоявшим
рядом с ним, и это навело Гарви на мысль, что его жестоко одурачили и негодяй
был в стачке со скиннерами. Но было поздно возмущаться, и Гарви Бёрч твердым
шагом двинулся за своими преследователями, словно его ждал триумф, а не виселица.
Когда они шли через двор, вожак шайки, споткнувшись о бревно, упал и слегка
ушибся.
— Окаянный
чурбан! — в ярости воскликнул он, вскочив на ноги. — В такую темень
далеко не уйдешь. Киньте-ка головню в ту кучу пакли, чтоб было посветлей!
— Стойте,
вы подожжете дом! — закричал “делец”.
— Тем
лучше будет видно, — ответил скиннер и бросил горящую головню в кучу
сухого мусора. В одну минуту дом запылал.
— Теперь
пошли в горы, пока пламя освещает нам дорогу.
— Злодеи! —
завопил “делец” в отчаянии. — Вот она, ваша благодарность, вот награда за
то, что я помог вам поймать разносчика!
— Коли
ты собираешься нас оскорблять, то лучше отойди подальше от огня; при таком
ярком свете я не промахнусь! — крикнул вожак шайки.
В
следующее мгновение он выстрелил, но, к счастью, не попал ни в онемевшего от
страха “дельца”, ни в столь же перепуганную экономку, которая из довольно
зажиточной женщины сразу превратилась в нищую. Благоразумие подсказало обоим,
что лучше отступить, и побыстрей. На другое утро на том месте, где был дом
разносчика, торчала лишь громадная труба, уже упомянутая в нашем повествовании.
|
