 Увеличить |
Глава 34
Среди
сверкающих огней,
Среди
шелков и соболей
В костюме
скромном он стоял,
И на него
смотрел весь зал.
"Дева
озера”
Начало
следующего года американцы вместе со своими союзниками провели в серьезных приготовлениях,
чтобы раз и навсегда покончить с войной. На Юге Грин вел с Роудоном [53] кровопролитные
бои, которые покрыли славой полки английского военачальника, однако кончились
полной победой американского, ясно доказав, который из двух генералов обладал
большими талантами.
Союзные
армии постоянно угрожали Нью-Йорку. Держа английское командование в непрерывной
тревоге за безопасность этого города, Вашингтон добился того, что неприятель не
мог посылать подкреплений Корнваллису и не помог ему добиться успеха.
Когда
подошла осень, все указывало на то, что наступил решительный момент.
Французские войска, пройдя по нейтральной территории, сблизились с королевской
армией, угрожая ей нападением возле Кингс-Бриджа и согласуя свои действия с
крупными силами американцев. Союзники не давали покоя английским постам,
подходили вплотную к Джерси и постоянно грозили атаковать королевские войска.
Приготовления союзников говорили о том, что ожидаются осада и штурм. Тем временем
сэр Генри Клинтон, перехвативший несколько писем Вашингтона, отсиживался за
укреплениями и из осторожности отказывал Корнваллису, просившему о помощи.
В конце
ненастного сентябрьского дня большая группа офицеров собралась возле двери
здания, находившегося в самом центре американских войск, угрожавших Джерси.
Возраст, мундиры и важная осанка многих из этих воинов говорили об их высоком
положении. Но одному из них все оказывали особое уважение, слушали его с особой
почтительностью, и было ясно, что он здесь самый главный. Одежда его была
проста, но ее украшало множество знаков военных отличий. Он сидел верхом на
благородном коне темно-гнедой масти, а вокруг несколько молодых офицеров в
блестящих мундирах, как видно, ждали его приказаний и поручений. Те, к кому он
обращался, тотчас снимали шляпы, когда же он говорил, все слушали его с
глубоким вниманием, свидетельствующим о гораздо большем почтении, чем требует
воинский устав. Наконец генерал снял шляпу и спокойно поклонился окружающим.
Все поклонились ему в ответ и начали расходиться; с ним остались только личная
свита и адъютант. Сойдя с седла, генерал отошел на несколько шагов и заботливо
оглядел своего копя, а затем, бросив быстрый, но выразительный взгляд своему
адъютанту, вошел в дом. Адъютант последовал за ним.
Войдя в
комнату, как видно заранее приготовленную для него, генерал опустился в кресло
и некоторое время сидел, погрузившись в размышления, как человек, привыкший
советоваться с самим собой. Все это время адъютант стоял, ожидая приказаний.
Наконец генерал поднял глаза и сказал обычным для него спокойным голосом:
— Пришел
ли человек, которого я хотел повидать?
— Да,
ваше превосходительство, он ждет вашего приказа.
— Приведите
его сюда, пожалуйста, и оставьте нас одних.
Адъютант
молча наклонил голову и вышел. Через несколько минут дверь приоткрылась, и в
комнату проскользнул человек. Ни слова не говоря, он скромно остановился у
входа. Генерал не слышал, как он вошел, и сидел, глядя на огонь, в глубоком
раздумье. Прошло несколько минут, и он произнес вполголоса, как бы обращаясь к
самому себе:
— Завтра
мы должны поднять завесу и раскрыть наши планы. Да поможет нам небо!
Тут
вошедший слегка шевельнулся, и генерал, обернувшись, увидел, что он не один.
Генерал молча указал посетителю на камин, и тот подошел поближе, хотя был так
плотно закутан — видимо, больше для маскировки, чем для защиты от
холода, — что не мог озябнуть. Учтивым движением руки генерал указал ему
на стул, но посетитель, скромно поклонившись, отказался сесть. Снова последовало
молчание. Наконец генерал встал и, открыв шкатулку, стоявшую на столе перед
ним, достал небольшой, но, видимо, тяжелый мешочек.
— Гарви
Бёрч, — сказал он незнакомцу, — пришло время порвать всякую связь
между нами. Отныне мы должны навсегда стать чужими.
Разносчик
откинул капюшон плаща, скрывавший ему лицо, и с минуту пристально вглядывался в
своего собеседника. Затем опустил голову на грудь и промолвил:
— Как
вам будет угодно, ваше превосходительство.
— Это
необходимо. Когда я занял пост, на котором теперь нахожусь, я счел своим долгом
подобрать многих людей, которые, как и вы, служила мне орудием для получения
сведений. Вам я доверял больше, чем всем остальным; я давно заметил в вас
любовь к истине и верность своим принципам и могу с радостью сказать, что ни
разу в вас не обманулся. Вы один знаете моих тайных агентов в этом городе, и от
вашей самоотверженности зависит не только их благосостояние, но даже сама
жизнь.
Он
помолчал, словно раздумывая, как бы воздать разносчику по заслугам, и
продолжал:
— Мне
кажется, вы один из очень немногих людей, ни разу не изменивших нашему делу, и,
хотя вас считали шпионом наших врагов, вы ни разу не выдали им сведений,
которые вас просили не разглашать. Только я, один я в целом свете, знаю, что вы
действовали из глубокой любви к свободе Америки.
Слушая
эту речь, Гарви понемногу поднимал опущенную на грудь голову и выпрямлялся, а
на щеках его все ярче проступал румянец. Когда генерал замолчал, лицо Гарви
разгорелось от волнения, он стоял, вскинув голову и гордо выпрямив стан, но
скромно потупив глаза.
— Теперь
я должен отплатить вам за ваши услуги. До сих пор вы упорно откладывали день
расплаты, и долг мой стал очень велик — я не хочу преуменьшать опасности,
которым вы подвергались. Здесь сто дублонов; вы знаете, как бедна наша страна,
и поймете, чем вызвана скудость этого вознаграждения.
Разносчик
поднял глаза на говорившего, но, когда тот протянул ему деньги, отступил, отказываясь
взять мешочек.
— За
гашу верную службу, за все опасности, которые вам угрожали, это очень мало, я
понимаю, — продолжал генерал. — но это все, что я могу вам уделить.
Быть может, когда закончится война, я смогу увеличить это скромное
вознаграждение.
— Неужели
вы думаете, ваше превосходительство, что я рисковал жизнью и опозорил свое имя
ради денег?
— Тогда
ради чего же?
— Что
привело ваше превосходительство на поле боя? Ради чего вы всякий день и всякий
час подвергаете смертельной опасности вашу драгоценную жизнь, участвуя в битвах
и походах? Стоит ли говорить обо мне, если такие люди, как вы, готовы
пожертвовать всем ради нашей родины? Нет, нет, я не возьму у вас ни доллара,
бедная Америка сама в них нуждается!
Мешочек
выскользнул из рук генерала и упал к ногам разносчика, где пролежал забытым до
конца этой беседы.
— Мною
руководят многие соображения, однако вам они неизвестны. Мы с вами в разном положении:
меня все знают как командующего армией, а вам придется до самой могилы слыть
врагом своей родины. Не забывайте, что маску, скрывающую ваше истинное лицо,
вам не позволят снять еще много лет, а быть может — никогда.
Бёрч
снова опустил голову, но это движение не выражало согласия.
— Ваша
молодость уже позади, вы скоро состаритесь. Чем вы станете добывать тебе пропитание?
— Вот
чем, — ответил разносчик, протягивая руки, огрубевшие от работы.
— Но
они когда-нибудь вам откажут; примите помощь, которая поддержит вас в старости.
Вспомните, чем вы рисковали и какие трудности вам пришлось преодолеть. Я уже
говорил вам, что судьба многих видных люден зависит от вашего молчания. Как я
докажу им, что они могут на вас положиться?
— Скажите
им, — ответил Бёрч, шагнув вперед и, сам того не замечая, наступив на
мешочек с деньгами, — скажите, что я не взял золота.
Суровые
черты генерала смягчила добрая улыбка, и он крепко пожал руку разносчика.
— Да,
теперь я хорошо узнал вас! И, хотя причины, заставлявшие меня прежде подвергать
опасности вашу жизнь, существуют и сейчас и не позволяют мне открыто
восстановить ваше доброе имя, я могу втайне оставаться вашим другом.
Обращайтесь ко мне всякий раз, как вас настигнет нужда или болезнь, и, пока
господь бог не оставит меня своими милостями, я с радостью поделюсь с
человеком, который питает такие высокие чувства и совершает такие благородные
поступки. Если когда-нибудь вы утратите силы и впадете в бедность, а нашей
стране улыбнется счастье и наступит долгожданный мир, отыщите двери того, кого
вы столько раз встречали под именем Харпера, и он без краски стыда узнает вас и
воздаст вам по заслугам.
— Мне
очень мало надо в этой жизни, — промолвил Гарви, — и, пока бог дает
мне здоровье и честный заработок, я ни в чем не буду нуждаться; но дружба
вашего превосходительства для меня такое сокровище, которое я ценю выше всего
золота английского казначейства.
Несколько
минут генерал стоял в глубоком раздумье. Затем подошел к столу, взял листок бумаги,
написал на нем несколько слов и протянул разносчику.
— Я
верю, что провидение предназначило пашей стране великую и славную судьбу, когда
вижу, какой высокий патриотизм живет в сердцах самых скромных ее
граждан, — сказал он. — Для такого человека, как вы, должно быть
ужасно сойти в могилу с клеймом врага свободы; по вы знаете, что, открыв свое
истинное лицо, вы погубите несколько жизней. Сейчас невозможно оказать вам
справедливость, однако я без страха доверяю вам этот документ. Если мы больше
не встретимся с вами, он может послужить вашим детям.
— Моим
детям? — воскликнул разносчик. — Могу ли я дать семье свое
опозоренное имя!
С
глубокой грустью слушал генерал взволнованную речь Гарви и снова потянулся к
золоту, но, взглянув в лицо своему собеседнику, остановился. Угадав его
намерение, Бёрч покачал головой и продолжал более мягко:
— Вы
и вправду дали мне сокровище, ваше превосходительство, и оно будет в целости и
сохранности. Есть люди, которые могут подтвердить, что я ставил ни во что свою
жизнь, когда надо было сохранить ваши тайны. Я не потерял ту бумагу, как
говорил вам, а проглотил ее, когда виргинцы схватили меня. То был единственный
раз, что я обманул ваше превосходительство, первый и последний. Да, конечно,
это сокровище для меня… Быть может, — продолжал он с печальной улыбкой, —
после моей смерти люди узнают, кто был моим другом, а если нет — что ж, обо мне
некому пожалеть.
— Не
забывайте, — сказал генерал в сильном волнении, — что во мне вы
всегда найдете тайного друга; но я не могу открыто признать вас.
— Знаю,
знаю, — ответил Бёрч, — я знал это еще в ту пору, когда взялся за эту
работу. Я, наверное, никогда больше не увижу ваше превосходительство. Да пошлет
вам бог свое святое благословение! — Он замолчал и тихонько двинулся к
двери.
Генерал
с горячим участием смотрел ему вслед. Разносчик еще раз обернулся, поглядел на
спокойное, но властное лицо генерала, и в глазах его отразились почтение и
печаль. Потом оп низко поклонился и вышел.
***
Американская
и французская армии под руководством своего славного командира выступили против
англичан, сражавшихся во главе с Корнваллпсом, и кампания, начавшаяся с неудач,
закончилась блестящей победой американцев. Вскоре Великобритании стала в
тягость эта война, и она признала независимость Соединенных Штатов.
Годы шли
за годами. Многие участники войны и их потомки с гордостью вспоминали о подвигах,
совершенных во имя дела, принесшего их родине так много всяческих благ. Но имя
Гарви Бёрча затерялось среди множества имен других агентов, о которых было
известно, что они втайне действовали против законных прав своих сограждан.
Однако образ разносчика часто вспоминался могущественному генералу, который
один знал его истинную историю и неоднократно приказывал наводить о нем тайные
справки, стараясь узнать его дальнейшую судьбу; но только один раз ему удалось
напасть на след. Генералу сообщили, что некий разносчик, по внешности схожий с
Бёрчем, но под другим именем, бродил по новым поселкам, которые возникали в
отдаленных районах, и мужественно боролся с надвигавшейся старостью и нуждой.
Смерть генерала прервала дальнейшие поиски, и долгое время никто не слышал о
разносчике.
|
