 Увеличить |
Глава 33
Пусть на
твоей, могиле
Всегда
растут цветы,
Друзья
тебя любили -
Для них
не умер ты.
Холлек
Пока
происходили описанные выше события, капитан Лоутон, выйдя из деревни Четыре
Угла, медленно и осторожно вел свой маленький отряд навстречу неприятелю. Он
так успешно маневрировал, что ему вскоре удалось провести врага, тщетно
пытавшегося его окружить; в то же время капитан ловко скрыл малочисленность
своего отряда и держал противника под страхом нападения американской армии.
Такой осмотрительной тактики Лоутон придерживался, следуя строгому приказанию,
полученному им от своего командира. Когда Данвуди покидал отряд, было известно,
что англичане не спеша продвигаются вперед, и майор приказал Лоутону кружить
возле них, пока он сам не вернется назад вместе с пехотным полком, который
поможет ему отрезать врагу отступление. Капитан буквально следовал этому
приказу, но все время мучился от нетерпения, ибо при своем горячем нраве
выходил из себя всякий раз, когда его не пускали в атаку.
Во время
этих переходов Бетти Фленеган неустанно следовала за отрядом, пробираясь между
скалами Вест-Честера в своей тележке, и то спорила с сержантом о нравах и
обычаях злых духов, то вступала в схватки с доктором по поводу разных способов
лечения, и не проходило часу, чтоб между ними не возникало недоразумений.
Однако теперь пришло время покончить со спорами, ибо приближалась минута, когда
американцы должны были помериться силами со своими врагами. Отряд ополченцев из
Восточных штатов вышел из укрытий и двинулся на неприятеля.
Встреча
Лоутона со вспомогательным отрядом пехоты произошла в полночь, и капитан немедленно
начал совещание с командиром пехотинцев. Выслушав мнение капитана, презрительно
отозвавшегося о доблестях противника, начальник пехотного отряда решил не
дожидаться прихода Данвуди с его конницей и напасть на англичан, чуть только
рассветет и можно будет разглядеть расположение их войск. Когда было принято
это решение, Лоутон покинул дом, где происходило совещание, и присоединился к
своему небольшому отряду.
Драгуны
капитана привязали коней неподалеку от большого стога, сена и улеглись под его
защитой, собираясь ненадолго соснуть. Доктор Ситгривс, сержант Холлистер и
Бетти Фленеган устроились в сторонке, разложив несколько попон на плоском
камне. Лоутон, завернувшись в плащ, растянулся во всю длину своего богатырского
тела возле хирурга и, облокотившись на руку, погрузился в глубокие размышления,
следя глазами за плывшим по небу месяцем. Сержант сидел, вытянувшись в струнку
из уважения к доктору, а маркитантка то поднимала голову, чтобы высказать одно
из своих излюбленных изречений, то вновь опускала ее на ящик с джином, тщетно
пытаясь уснуть.
— Таким
образом, сержант, — говорил Ситгривс, продолжая начатую беседу, —
если вы наносите противнику удар саблей снизу вверх, то ваш удар не получает
дополнительной силы от веса вашего тела и потому менее губителен, хотя все же
содействует целям войны, ибо выводит , врага из строя.
— Что
за глупости! — заметила маркитантка. — Не верьте ему, сержант. Разве
грех убить врага во время битвы? И разве регулярные щадят наших ребят? Спросите
вот капитана Джека, сможет ли наша страна добиться свободы, если наши ребята не
будут драться что есть мочи. Для этого я и даю им столько виски!
— Конечно,
нельзя предполагать, что такая невежественная женщина, как вы, миссис Фленеган,
способна понять тонкости хирургической науки, — ответил доктор с таким
презрительным спокойствием, что его слова еще сильнее уязвили Бетти. — Не
можете вы разбираться и в сабельных ударах, и потому обсуждение вопроса о
правильном употреблении этого оружия не имеет для вас ни теоретического, ни
практического значения.
— А
мне нет дела до всей этой болтовни. Одно я знаю: битва — не забава и нечего
раздумывать, как ты бьешь и куда ты бьешь, лишь бы попасть во врага.
— Завтра
у нас, кажется, будет горячий денек, капитан Лоутон? — спросил доктор.
— Да,
это более чем вероятно, — ответил капитан. — Эти ополченцы то ли со
страху, то ли по неопытности очень плохо дерутся, и настоящим солдатам
приходится отдуваться за них.
— Уж
не больны ли вы, Джон? — воскликнул доктор и, взяв руку капитана в свою,
по привычке пощупал ему пульс; но спокойные, равномерные удары говорили о
полном здоровье, и физическом и духовном.
— У
меня болит сердце, Арчибальд, когда я думаю о безумии наших командиров,
считающих, что можно вступать в бой и одерживать победы с помощью парней,
которые машут ружьями словно цепами, зажмуривают глаза, когда спускают курок, а
равняясь, выстраиваются и зубчатую линию. Мы полагаемся на этих людей и даром
проливаем кровь наших лучших воинов.
Доктор
слушал, пораженный. Его удивлял не столько смысл, сколько тон этих слов. Обычно
перед битвой капитан был полон задора и оживления, в отличие от неизменного
хладнокровия во всех других случаях. Но сегодня в голосе его слышалось уныние,
а в манерах проглядывала усталость, что резко противоречило его всегдашнему
поведению. Хирург на минуту замолчал, думая, как бы ему воспользоваться этим
изменением в настроении капитана, чтобы убедить его драться по придуманной им
системе, а затем сказал:
— Разумнее
всего, Джон, посоветовать полковнику стрелять по врагам с дальнего расстояния:
пуля на излете выводит врага из строя…
— Нет! —
нетерпеливо вскричал капитан. — Пусть эти бездельники опалят себе усы о
дула английских мушкетов, если только удастся заставить их подойти к ним
поближе… Но хватит об этом! Скажите, Арчибальд, вы верите, что луна — такой же
мир, как наша земля, и что на ней есть такие же живые существа, как и мы?
— Весьма
вероятно, Джон. Мы знаем размеры лупы, и если провести аналогию, то можно
предположить, что она обитаема. Но мы не знаем, удалось ли жителям луны
достигнуть того же совершенства в науках, что и людям, ибо это в большой
степени зависит от условий жизни ее общества и в немалой степени — от, ее
физического состояния.
— Мне
нет дела до их учености, Арчибальд, но меня поражает могущество тол силы, что создала
подобные миры и управляет их движением. Не знаю почему, но меня невольно
охватывает печаль, когда я гляжу на это светящееся тело с темными пятнами —
морями и горами, как вы уверяете. Мне представляется, что там находят приют
отлетевшие души.
— Глотните-ка
немножко виски, дорогой, — сказала Бетти, снова поднимая голову и протягивая
ему собственную фляжку, — ночная сырость студит кровь, да к тому же
разговоры в проклятыми ополченцами претят горячему человеку. Глотните капельку,
дорогой, и вы спокойно проспите до утра. Я сама накормила его: чуяло мое
сердце, что завтра ему придется немало поскакать.
— Смотрите,
над нами раскинулось безбрежное небо, — продолжал Лоутон тем же топом, не
обращая внимания на замечание Бетти, — и бесконечно жаль, что такие
ничтожные червяки, как люди, в угоду своим страстям портят это великое
творение.
— Истинная
правда, дорогой Джон; на земле для всех хватает места, все могли бы жить в мире
и радоваться, если бы каждый довольствовался своей долей. Однако у войны есть
некоторые преимущества: в частности, война содействует быстрому распространению
знаний по хирургии…
— А
поп звезда, — продолжал Лоутон, не желая прерывать свою мысль, — ее
лучи стараются пробиться сквозь летящие облака. Быть может, это тоже мир,
населенный разумными существами вроде нас. Как вы думаете, они тоже знают войны
и кровопролития?
— Осмелюсь
сказать, сэр, — заметил сержант Холлистер, невольно прикладывая руку к треуголке, —
в священной книге сказано, что, когда Иисус Навин сражался с врагами, бог
приказал солнцу остановиться. Я полагаю, он сделал это для того, сэр, чтобы тот
мог при свете дня напасть на противника с фланга, или, быть может, ударить ему
в тыл, или сделать еще какой-нибудь маневр. Если уж сам бог пришел ему на
помощь, стало быть, сражаться не грешно. Хотя я часто удалялся, слышал, что
прежде бились на колесницах, вместо того чтобы снаряжать отряды драгун, которые
наверняка могли бы лучше прорвать линию пехотинцев и даже остановить эти боевые
телеги и, внезапно наскочив, изрубить их на куски вместе с лошадьми.
— Вы
не знаете, как были устроены древние колесницы, сержант Холлистер, и потому не
правильно судите о них, — ответил доктор. — Они были снабжены острыми
косами, торчащими из колес, и могли изрезать на куска и разметать отряд
пехотинцев. Я не сомневаюсь, что, если бы сделать подобные приспособления на
тележке миссис Фленеган, она и теперь могла бы внести полное смятение в ряды
противника.
— Не
хватает только, чтоб моя кобыла отправилась к врагам! Они бы тотчас застрелили
ее, — проворчала Бетти, высовываясь из-под попоны. — Когда мы ловили
грабителей — еще в те времена, когда мы гонялись за ними по всему Джерси, —
мне приходилось тащиться позади всех, потому что сам черт не заставил бы мою
кобылу и шагу ступить, когда впереди гремели выстрелы. Капитан Джек на своем
Роноки сам справится с красными мундирами, уж он обойдется без меня и моей клячи.
Тут с
высоты, занятой англичанами, прокатился дол гни барабанный бой, возвестивший,
что наступление начинается, и тотчас со стороны американцев ему ответил сигнал
тревоги. Послышались воинственные звуки трубы виргинцев, и через минуту обе
горы — одна занятая англичанами, а другая американцами — — ожили и запестрели
вооруженными солдатами.
Заря
занималась, и противники готовились наносить и отражать удары. По численности
американцы превосходили неприятеля, но по дисциплине и вооружению преимущество
было явно на стороне англичан. Приготовления к бою были быстро закончены, и,
как только взошло солнце, ополченцы двинулись вперед.
Неровности
почвы затрудняли действия кавалерии, а потому драгунам было приказано лишь
дожидаться победы и постараться закрепить ее. Вскоре Лоутон посадил своих
всадников в седло и, оставив их под командой Холлистера, поехал вдоль линии
пехотинцев, одетых в разношерстное платье, недостаточно вооруженных и стоявших
толпой, лишь отдаленно напоминавшей военное построение. Насмешливая улыбка
скользнула по лицу капитана, когда он умелой рукой направил Роноки вдоль их
неровных рядов. Тут послышалась команда выступать, и, объехав пехоту с фланга,
Лоутон двинулся следом за ней. Чтобы сблизиться с противником, американцы
должны были спуститься в небольшой овраг, пересечь его, а затем подняться на
гору.
Спуск
вниз был проведен довольно четко, когда же пехотинцы подошли к подножию горы,
навстречу им стройными шеренгами двинулись королевские войска, прикрытые с
флангов горными склонами.
Как
только вражеские силы выступили вперед, ополченцы открыли по ним меткий огонь,
и поначалу англичане смешались. Однако их офицеры быстро восстановили порядок,
и солдаты вскоре принялись выпускать залп за залпом по американцам.
Некоторое
время продолжался упорный, сокрушительный обстрел, а потом англичане взялись за
штыки. Ополченцы были недостаточно дисциплинированны, чтобы выдержать такой
натиск. Ряды их дрогнули, остановились, и вскоре все войско распалось на
отдельные части и небольшие группы, которые начали отступать, беспорядочно
отстреливаясь.
Лоутон
молча наблюдал за сражением и не разжимал губ, пока поле боя не покрылось
толпами бегущих ополченцев. Но тут, увидев, что войскам его родины грозит
позор, капитан вскипел. Пришпорив Роноки, он поскакал по склону горы и закричал
во всю силу своих богатырских легких, стараясь остановить отступающих. Он
указывал ополченцам на врагов и спрашивал их:
— Куда
вы? Вот в какую сторону надо бежать! В голосе его звучала такая насмешка, такое
бесстрашие, что бегущие начали останавливаться, потом собираться в отряды, и
вскоре, заразившись примером драгуна, они вновь обрели мужество и стали просить
его повести их на врага.
— Так
вперед же, друзья! — загремел капитан, поворачивая коня: он был недалеко
от фланга англичан. — Вперед, молодцы, и стреляйте вовсю! Подпалите
англичанам брови!
Солдаты
бросились за ним, но ни с той, ни с другой стороны не слышалось выстрелов, пока
противники не сошлись вплотную. Вдруг английский сержант, спрятавшийся за
скалой и взбешенный храбростью офицера, презиравшего английское оружие,
выскочил из своего укрытия и, остановившись в нескольких ярдах, навел на
капитана мушкет.
— Только
выстрели — и тебе конец! — крикнул Лоутон и, дав шпоры коню, прыгнул
вперед.
Этот
прыжок и тон Лоутона испугали англичанина: он нажал на собачку дрожащей рукой.
Роноки взвился вверх, по тут же рухнул на землю и вытянулся бездыханным трупом
у ног своего убийцы. Лоутон вскочил и оказался лицом к лицу с врагом. Тот
выставил вперед штык, тщетно пытаясь проткнуть драгуну сердце. Но капитан
встретил штык ударом сабли и отбросил его на пятьдесят футов вверх, выбив целый
сноп огненных искр. В следующее мгновение сраженный англичанин упал,
содрогаясь, на землю.
— Вперед! —
закричал Лоутон, увидев, что из-за скалы появился вражеский отряд, открывший
сильный огонь. — Вперед! — повторил он, гневно потрясая саблей.
И вдруг
его громадное тело медленно опрокинулось назад как подкошенное — так падает могучая
сосна, срубленная под корень топором. Но, падая на землю, он еще раз взмахнул
саблей и низким голосом произнес:
— Вперед!
Шедшие
за ним солдаты остановились, охваченные ужасом, затем повернулись и побежали,
оставив территорию королевским войскам.
Преследование
неприятеля отнюдь не входило в намерения английского командира, ибо он отлично
знал, что к американцам скоро подойдет сильное подкрепление; поэтому он велел
только подобрать раненых, а затем, построив солдат в каре, приказал им
отступать к стоянке кораблей. Спустя полчаса после гибели Лоутона и англичане и
американцы покинули поле боя.
Когда
жителей колоний призвали под ружье, командованию, естественно, пришлось послать
в воинские части врачей, знакомых с хирургией, однако в те времена они были еще
довольно невежественны. Доктор Ситгривс питал к этим лекарям такое же
презрение, как Лоутон — к ополченцам. Теперь наш доктор бродил по полю,
неодобрительно поглядывая на своих собратьев, запятых несложными операциями;
однако, не найдя среди отступавших отрядов своего товарища и друга, он поспешил
к тому месту, где стоял Холлистер с драгунами, чтобы узнать, вернулся ли
Лоутон, и, разумеется, получил отрицательный ответ. Хирург в сильной тревоге,
не обращая внимания на опасности и совсем не думая о том, что может угрожать
ему на пути, торопливо зашагал через поле в тот конец, где, как он знал,
произошла последняя схватка. Однажды ему довелось спасти своего друга от смерти
при подобных же обстоятельствах, и он шел, втайне радуясь своему искусству, как
вдруг увидел вдали Бетти Флепеган; она сидела на земле и держала на коленях
голову человека, которого доктор тотчас узнал но росту и одежде, — это мог
быть только капитан. Когда хирург подошел, его не на шутку встревожил вид
маркитантки. Ее черный чепец валялся в стороне, а поседевшие пряди волос в
беспорядке падали на лицо.
— Джон,
дорогой Джон! — тихонько сказал доктор, осторожно взяв капитана за
запястье, и тут же отпустил его безжизненную руку, внутренним чутьем угадывая
истину. Джон дорогой мой, куда вы ранены? Позвольте мне помочь вам!
— Вы
говорите с бездыханным телом, — промолвила Бетти, покачиваясь из стороны в
сторону и машинально перебирая рукой черные кудри капитана. — Ничего он
больше не услышит, и не помогут ему ни ваши бинты, ни ваши лекарства. Ох, юре
нам, горе! Что станется теперь с нашей свободой! Кто будет воевать и добиваться
победы?
— Джон, —
твердил хирург, не в силах поверить собственным глазам, — дорогой Джон,
отвечайте мне, скажите что-нибудь, молвите хоть слово, только отвечайте! О боже
мой, он умер! Зачем я не умер вместе с ним!
— Какой
толк теперь жить и воевать, когда они погибли оба: и он и его конь! —
воскликнула Бетти. — Глядите, там лежит бедное животное, а тут — его
хозяин Нынче утром я сама задала корму его коню; и последний съеденный Джеком
ужин был тоже приготовлен моими руками. Ох, юре, горе! Кто бы мог подумать, что
нашего капитана ухлопают эти регулярные!
— Джон,
дорогой мой Джон! — повторял доктор, судорожно всхлипывая. — Твой час
настал, а сколько более осторожных людей пережили тебя! Но нет среди них никого
добрей, никого храбрей. Ты был мне верным другом, Джон, любимым другом. Философ
не должен горевать, но тебя, Джон, я буду оплакивать, ибо горечь наполняет мое
сердце!
Доктор
закрыл лицо руками и несколько минут сидел рыдая, не в силах справиться со
своим горем, а Бетти изливала свою печаль в потоке слов, раскачиваясь всем
телом и поглаживая пальцами одежду своего любимца.
— Кто
же будет теперь подбадривать ребят — говорила она. — Ох, капитан Джек, вы
были душой нашего полка, и с вами мы не знали, что такое опасность! Ох,
никогда-то он не был привередой, никогда не бранил бедную вдову, если у нее
пригорал ужин или запаздывал завтрак!.. Хлебните глоточек, дорогой, может быть,
это оживит вас. Ох, нет, никогда он уж больше не глотнет из фляжки Взгляните,
сердце мое, вот доктор, над которым вы столько потешались, он так "горюет,
бедняга, словно готов умереть вместо вас… Ох, он погиб, он погиб, а вместе с
ним погибла и наша свобода!
На
дороге, проходившей недалеко от того места, где лежал капитан, послышался
громкий топот копыт, и тотчас появился весь виргинский эскадрон во главе с
майором Данвуди. До него уже дошла весть о гибели Лоутона, и, увидев
распростертого капитана, он остановил драгун и, спешившись, подошел к нему.
Внешне Лоутон нисколько не изменился, по во время битвы суровые складки пролегли
у него между бровей и застыли навек. Он лежал, спокойно вытянувшись, словно во
сие. Данвуди взял его за руку и с минуту молча смотрел на него; но вскоре
черные глаза майора загорелись огнем и на его побледневших щеках вспыхнули
красные пятна.
— Я
отомщу за него его же мечом! — вскричал он, пытаясь вынуть оружие из руки
капитана, но ему не удалось разжать, застывшие пальцы. — Так пусть же их
похоронят вместе. Ситгривс, позаботьтесь о нашем друге, а я отомщу за его
смерть.
Майор
поспешно вскочил на коня и двинулся вслед за врагом.
Пока
Данвуди стоял возле погибшего, весь эскадрон смотрел на тело капитана Лоутона,
который был всеобщим любимцем. Это зрелище глубоко взволновало драгун и зажгло
в них жажду мести. Солдаты и офицеры, утратив хладнокровие, необходимое для
успешного проведения военной операции, яростно пришпорили коней и помчались
вслед за своим командиром.
Англичане,
выстроившись в каре, посредине которого шли раненые, — кстати сказать, их
было совсем не много, — медленно отступали по неровному, каменистому
склону, когда их настигли драгуны. Построив конницу в колонну, Данвуди скакал
по главе отряда, горя желанием отомстить и надеясь, врезавшись в каре, рассеять
англичан одним ударом. Но неприятель знал, в чем его сила: крепко стоя на
месте, он встретил кавалеристов штыками. Лошади виргинцев отпрянули, всадники
пришли в замешательство, а задние ряды англичан открыли по ним сильный огонь и
сшибли с лошади майора и нескольких драгун. Отбившись от врага, англичане
продолжали правильное отступление.
Тогда
серьезно, но не смертельно раненный Данвуди запретил своим всадникам
преследовать неприятеля, ибо в этой неровной гористой местности их попытки были
обречены на неудачу.
Теперь
драгунам оставалось лишь выполнить печальный долг. Они медленно отошли в горы,
увозя с собой раненого командира и убитого капитана. Лоутона они похоронили
возле укреплений одного из горных постов, а Данвуди поручили нежным заботам его
огорченной жены.
Прошло
несколько недель, прежде чем майор Данвуди понравился настолько, что его можно
было увезти домой.
Сколько
раз за эти недели благословлял он минуту, давшую ему право на заботливый уход
его прелестной сиделки! Она не отходила от его постели, нежно ухаживая за ним,
собственноручно выполняла все предписания, назначенные неутомимым Ситгривсом, и
муж с каждым часом все сильнее любил и уважал ее.
По
приказу Вашингтона американские войска вскоре ушли на зимние квартиры, а
Данвуди вместе с чином подполковника получил отпуск и разрешение отправиться на
родину для окончательного выздоровления. Итак” все семейство Уортон удалилось с
арены войны и, пригласив с собой капитана Синглтона, отправилось в спокойное и
уютное имение майора Данвуди. Однако перед отъездом из Фишкила они получили
письмо, написанное незнакомой рукой и сообщившее им, что Генри здоров и
благополучен, а также, что полковник Уэлмир покинул континент и отправился на
свой родной остров, потеряв уважение всех порядочных людей в королевской армии.
Да, то
была счастливая зима для Данвуди, а на хорошеньких губках Френсис вновь
заиграла улыбка.
|
