 Увеличить |
Глава 32
Последнего
лишен он слова -
Веревка
для него готова!
Роукби
Разносчик
и его спутник вскоре спустились в долину. Там они остановились, прислушиваясь,
но не уловили ни звука, свидетельствующего о том, что погоня уже началась, и
вышли на большую дорогу. Бёрч, обладавший крепкими ногами, привыкшими к долгой
ходьбе, прекрасно знал все горные проходы и шел впереди крупным, размеренным
шагом, свойственным людям его профессии; ему недоставало лишь тюка с товарами,
а в остальном он сохранял свой обычный деловой вид. Когда они приближались к
одному из многочисленных американских постов, разбросанных в горах, они делали
крюк и скрывались от часовых, бесстрашно ныряя в лесную чащу или взбираясь на
крутой откос, казавшийся на первый взгляд неприступным. Разносчику был знаком
каждый поворот горных тропинок, он твердо помнил, где можно перебраться через
глубокое ущелье и где перейти вброд быструю речку. Раза два Генри казалось, что
дальше пройти уже невозможно, однако его умелый проводник так хорошо изучил эту
местность, что находил выход из любого затруднения. Пройдя часа три быстрым
шагом, они вдруг свернули с дороги, отклонявшейся на восток, и двинулись на юг,
прямо через горы. Разносчик объяснил Генри, что они пошли по этому направлению,
чтобы избежать встречи с американскими частями, охраняющими южные склоны гор, а
также чтобы сократить путь. Поднявшись на вершину небольшой горы, Гарви уселся
возле ручейка и, раскрыв мешок, который он нес за плечами вместо обычного тюка
с товаром, предложил своему спутнику разделить с ним скромную трапезу.
Все это
время Генри не отставал от Бёрча, но не столько благодаря своей выносливости,
сколько подгоняемый тревогой, вполне естественной в его положении. Делать
привал в такую минуту, когда конный отряд мог отрезать им путь через
нейтральную полосу, показалось ему неразумным. Он высказал свои опасения и
постарался убедить разносчика продолжать путь.
— Лучше
последуйте моему примеру, капитан Уортон, — возразил Бёрч, принимаясь за
свой скудный ужин. — Если драгуны уже выехали, то никакой пешеход не
сможет от них уйти; если же нет, то скоро им поручат такое дело, что мысли о
нас с вами тотчас вылетят у них и” головы.
— Вы
сами говорили, что для нас важнее всего задержать их на два часа, а если мы
здесь замешкаемся, то утратим полученное нами преимущество.
— Два
часа прошли, и теперь майор Данвуди меньше всего думает о преследовании двух беглецов,
ибо на берегу реки его ждут сотни врагов.
— Тише! —
прервал его Генри. — Какие-то всадники скачет у подножия горы, Я слышу,
как они переговариваются и хохочут. Тш-ш… Вот голос самого Данвуди. Он
разговаривает с товарищами, да так весело, словно ничто его не тревожит. Я мог
бы ожидать, что он будет огорчен, узнав, в какую беду попал его друг. Наверное,
Френсис не успела передать ему мою записку…
Услышав
первое восклицание капитана, Бёрч встал с места и тихонько подошел к крутому обрыву,
прячась в тени утесов, чтобы его не могли заметить снизу, и пристально
всматриваясь в проезжающий отряд. Он глядел ему вслед и прислушивался, пока
быстрый топот копыт не замер вдали, а затем спокойно вернулся на место и с
неподражаемым хладнокровием продолжал прерванный ужин.
— Вам
предстоит далекий и трудный поход, капитан Уортон, — сказал он, —
берите пример с меня и подкрепитесь на дорогу. Когда мы пришли в хижину над
Фишкилом, вы были голодны, неужели усталость прогнала ваш аппетит?
— Тогда
мне казалось, что я в безопасности, но известия, принесенные сестрой, так
встревожили меня, что теперь я не могу есть.
— Однако
сейчас у вас меньше причин тревожиться, чем было все время с того вечера, когда
вы отказались принять мою помощь и скрыться со мной, из-за чего и попали в
плен, — возразил Бёрч. — Майор Данвуди не такой человек, чтобы шутить
и смеяться, зная, что другу его угрожает опасность. Идите-ка лучше сюда да
поешьте, и ни одна лошадь нас не догонит, если мы сможем отшагать без передышки
еще четыре часа и если солнце взойдет не раньше положенного ему времени.
Самообладание
разносчика подбодрило и его спутника. Решив слушаться указаний Бёрча, Генри
последовал его совету и принялся за незатейливый ужин, в котором качество
несомненно уступало количеству. Покончив с едой, они снова двинулись в путь.
Генри
следовал за своим проводником, слепо подчиняясь его воле. В течение двух часов
они с трудом пробирались по опасным хребтам и ущельям, без всякой дороги,
находя нужное направление лишь по месяцу, который то скрывался в набегавших
облаках, то снова заливал землю ярким светом. Наконец горы стали понемногу
снижаться, переходя в неровные каменистые холмы, и наши путники, покинув голые,
бесплодные скалы и обрывы, вышли к плохо обработанным нолям на нейтральной
территории.
Теперь разносчик
шел с большей осторожностью, всячески стараясь избежать встречи с летучими
отрядами американских войск. Что до регулярных постов, он хорошо знал их
местоположение и потому не опасался неожиданно натолкнуться на них. Двигаясь по
холмам и долинам, он то выходил на большую дорогу, то снова покидал ее, как
будто инстинктивно чувствуя опасность. Его походка не отличалась изяществом, он
мерил дорогу громадными шагами, наклонив вперед свое тощее тело, но казалось,
что он не делает никаких усилий и не знает усталости.
Месяц
зашел, и на восток прорезалась слабая полоска света. Капитан Уортон уже не мог
скрывать, что силы его на исходе, и спросил, не добрались ли они до такого
места, где можно без опасений попросить приюта в какой-нибудь ферме.
— Поглядите
сюда, — ответил разносчик, указывая на гору неподалеку. — Видите — на
ее вершине шагает человек. Повернитесь так, чтобы он оказался на свету. Теперь
взгляните: он пристально смотрит на восток — это часовой королевских войск. На
этой горе размещено двести солдат регулярной армии, и уж они, наверное, спят,
не выпуская оружия из рук.
— Так
пойдем же к ним! — вскричал Генри. — И все опасности останутся
позади.
— Тише,
тише, капитан Уортон, — ответил сухо разносчик. — Недавно вы были
среди трехсот королевских солдат, и, однако, нашелся человек, который сумел
вырвать вас у них. Разве вы не видите темный силуэт на другой горе, вон там,
против первой, над кукурузным полем? Там находятся эти.., мятежники, как
называем их мы, верные слуги короля. Они ждут только рассвета, чтобы сразиться
за эти земли.
— Если
так, я присоединюсь к солдатам моего короля, — вскричал пылкий
юноша, — и разделю их участь, что бы их ни ожидало.
— Вы
забываете, что отправлюсь в бой с веревкой на шее. Нет, нет, я обещал человеку,
которого не могу обмануть, что доставлю вас живым и невредимым в безопасное
место, и, если вы не забыли, сколько я для вас сделал и чем рисковал, капитан
Уортон, вы пойдете за мною в Гарлем.
Молодой
человек почувствовал, что обязан подчиниться, и неохотно последовал за разносчиком,
повернувшим к городу. Вскоре они уже подошли к Гудзону. Немного поискав на
берегу, Бёрч нашел небольшой челнок, как видно хорошо ему знакомый. Путники
сели в пего и быстро переправились на другую сторону реки, южнее Кротона [51]. Бёрч
объявил, что теперь они в полной безопасности: здесь королевские войска
сдерживают континентальную армию, не подпуская к Гудзонову заливу, и англичане
настолько сильны, что даже летучие отряды американцев не решаются приближаться
к низовьям реки.
Во время
всего этого опасного побега разносчик проявил редкое хладнокровие и присутствие
духа, которые, казалось, невозможно было поколебать. Словно все лучшие качества
его натуры достигли высшего совершенства и ему стали чужды человеческие
слабости. Генри слушался его, как ребенок, и теперь был вознагражден: сердце
его запрыгало от радости, когда он узнал, что ему больше нечего бояться и он
может быть спокоен за свою жизнь.
Крутой и
трудный подъем вывел их на восточный берег Гудзона, который в этих местах значительно
выше морского побережья. Немного отойдя от большой дороги, разносчик вошел в
тенистую кедровую рощу, где бросился на плоский камень и заявил своему
спутнику, что наконец настало время отдохнуть и подкрепиться.
Уже
совсем рассвело, и даже отдаленные предметы были видны совершенно отчетливо.
Внизу тянулась на юг прямая линия Гудзона и убегала вдаль, насколько хватал
глаз. На севере виднелись изломанные очертания высоких гор, вздымавших к небу
свои могучие вершины, а ниже густой туман скрывал водную гладь реки, и по этому
белому покрову можно было проследить ее путь среди гор и холмов, конические
верхушки которых громоздились друг над другом, как будто кто-то нарочно разбросал
их здесь, тщетно пытаясь преградить быстрое течение. Вы-, рвавшись из каменных
тисков, река, словно обрадованная победой в борьбе с великанами, разливалась
широким заливом, который украшала кайма из невысоких плодородных берегов,
скромно спускавшихся к этому обширному бассейну. На противоположном, западном
берегу утесы Джерси сбились таким тесным строем, что их прозвали “палисадами”;
они поднимались на несколько сотен футов, как будто защищая богатую,
раскинувшуюся позади них равнину от нападения неприятелей; однако река, точно
презирая этих врагов, гордо текла у подножия утесов в неудержимом стремлении к
океану. Луч восходящего солнца скользнул по легкому облачку, повисшему над
безмятежной рекой, и вся сцена сразу ожила и заиграла красками, непрерывно
меняясь и принимая новые формы и очертания. Каждое утро, как только солнце
вставало и прорывало завесу тумана, на реке появлялись стаи белых парусов и
медлительных лодок, которые сразу оживляли пейзаж, свидетельствуя о близости
столицы большого и процветающего государства; но Генри и разносчик при свете
солнца увидели лишь реи и высокие мачты военного корабля, стоявшего на рейде в
нескольких милях от них. Стройные мачты выступили из тумана еще до того, как он
начал рассеиваться, и над одной из них слегка трепетал длинный вымпел на дувшем
вдоль реки ветерке. Когда же туман начал расходиться, перед путниками
мало-помалу показались черный корпус, многочисленные спасти, большой парус и
мачты с широко расставленными реями.
— Вот
здесь, капитан Уортон, — сказал разносчик, — безопасное убежище для
вас. Если вы укроетесь на палубе этого судна, Америка к вам не дотянется. Его
прислали сюда для прикрытия отряда фуражиров и поддержки действующей армии.
Офицеры регулярных войск любят слушать пальбу со своих кораблей.
Не
считая нужным возражать на ироническое замечание своего спутника, а быть может,
просто не обратив на него внимания, Генри с радостью принял предложение Бёрча,
и было решено, что, как только они немного передохнут, Уортон постарается
пробраться на судно.
Наши
беглецы принялись усердно утолять свой голод, как вдруг они услышали вдалеке
звуки ружейной стрельбы и замерли, прервав свое весьма важное занятие. Сначала
раздалось несколько отдельных выстрелов, за ними последовала оживленная и
длительная ружейная перестрелка, а потом прокатились один за другим несколько
залпов.
— Ваше
пророчество сбылось! — воскликнул Генри, вскакивая на ноги. — Наши
войска схватились с мятежниками. Я готов отдать шестимесячное жалованье, лишь
бы увидеть эту битву!
— Гм, —
ответил его спутник, спокойно продолжая жевать, — на битвы хорошо
любоваться издали. Что до меня, то мне сейчас больше по вкусу вот эта свиная
грудинка, хоть она и холодная, чем горячий огонь континентальных войск.
— Залпы
довольно сильны для такого небольшого отряда; но мне кажется, они ведут беспорядочный
огонь.
— Это
коннектикутские ополченцы ведут рассеянный огонь, — сказал разносчик,
поднимая голову и прислушиваясь, — они даром не трещат, у них каждый
выстрел попадает в цель. А залпами стреляют регулярные, вы ведь знаете —
англичане всегда палят по команде.., если только могут.
— Мне
не нравится эта стрельба, которую вы называете рассеянным огнем, — заметил
капитан, с тревогой вглядываясь в даль. — Она скорее напоминает барабанный
бой, нежели выстрелы летучего отряда.
— Нет,
нет, я не говорил, что это летучий отряд, — возразил Бёрч, встав на одно
колено и переставая есть. — Когда ополченцы крепко стоят на месте, с ними
не справятся и лучшие полки королевской армии. Каждый солдат спокойно делает
свое дело, как будто он на работе, к тому же все они стреляют обдуманно и не
палят в облака, когда надо попадать в людей на земле.
— Вы
так говорите, сор, словно желаете им успеха! — гневно сказал Генри.
— Я
желаю успеха только правому делу, капитан Уортон. Надеюсь, вы так хорошо знаете
меня, что не можете сомневаться, какой стороне я сочувствую.
— О,
всем известно, что вы на стороне короля, мистер Бёрч. Но, кажется, залпы
прекратились.
Оба
внимательно прислушивались. Беспорядочная стрельба стала реже, но вскоре вновь
послышались тяжелые залпы.
— Они
взялись за штыки, — заметил разносчик. — Регулярные пустили их в ход,
и мятежники отошли.
— Да,
мистер Бёрч, штык — вот истинное оружие британского солдата. Он любит сражаться
штыком.
— Ну,
а по-моему, — возразил разносчик, — невозможно любить сражаться таким
ужасным оружием. Насколько мне известно, ополченцы придерживаются того же
мнения, ибо у половины из них нет этих отвратительных тычков. Боже мой,
капитан, я хотел бы, чтобы вы разок сходили со мной в неприятельский лагерь и
послушали, какие лживые рассказы повторяют там о Банкер-Хилле [52] и о Бергойне! Слушая их,
можно подумать, будто для этих людей штыковой бой — самое приятное занятие.
Насмешливое
лицо разносчика приняло самое невинное выражение, и раздосадованный Генри решил
ничего не отвечать.
Теперь
слышались лишь отдельные беспорядочные выстрелы, изредка прерываемые громкими
залпами. Оба беглеца стояли, с тревогой вслушиваясь в эти звуки, как вдруг
неподалеку показался вооруженный мушкетом человек, который осторожно
подкрадывался к ним, прячась в густой тени кедровника, покрывавшего склоны
горы. Генри первый заметил подозрительного незнакомца и тотчас указал на него
своему спутнику. Бёрч вздрогнул и невольно сделал движение, как будто хотел
бежать, но тут же спохватился и продолжал стоять в мрачном молчании, пока
незнакомец не остановился в нескольких ярдах от них.
— Я
друг, — сказал тот, опуская на землю приклад ружья, но, как видно, боясь
подойти поближе.
— Идите-ка
вы обратно, — сказал ему Бёрч, — отсюда до регулярных войск рукой
подать, а драгун Данвуди пет поблизости, так что вам сегодня не удастся меня
захватить.
— Будь
проклят Данвуди со своими драгунами! — закричал главарь шайки скиннеров
(ибо то был он). — Боже, спаси короля Георга и пошли ему скорую победу над
мятежниками! Если вы укажете мне безопасную дорогу к пристанищу ковбоев, мистер
Бёрч, я хорошо вам заплачу и навсегда останусь вашим другом.
— Дорога
так же открыта для вас, как и для меня, — ответил Бёрч, отворачиваясь от
пего с плохо скрытым отвращением. — Если вы хотите присоединиться к
ковбоям, вы сами знаете, где их найти.
— Но
я побаиваюсь идти к ним один. А вас здесь все хорошо знают, и вам ведь не
повредит, если вы возьмете меня с собой и проводите к ним.
Тут в
разговор вмешался Генри и, потолковав со скиннером, согласился взять его с
собой при условии, что тот отдаст им свое оружие. Скиннер тотчас принял
условие, и Бёрч поспешно завладел его ружьем; однако, прежде чем положить его
на плечо и отправиться в дорогу, разносчик тщательно осмотрел, заряжено ли оно,
и с удовольствием убедился, что в него вложен хороший сухой патрон с пулей.
Как
только договор был заключен, все трое двинулись вперед. Идя вдоль берега реки,
Бёрч держался пути, где никто не мог их увидеть, пока они не остановились прямо
против фрегата; тут разносчик подал условный знак, и к ним с корабля выслали
ботик. Прошло немало времени, пока моряки со множеством предосторожностей
решились пристать к берегу; Генри наконец удалось уговорить командовавшего ими
офицера взять его на борт, после чего беглец благополучно присоединился к своим
товарищам по оружию. Прощаясь с Бёрчем, капитан отдал ему свой кошелек,
довольно туго набитый по тем временам. Разносчик принял подарок и, улучив
минуту, когда скиннер отвернулся, незаметно сунул его в потайной карман,
приспособленный, чтобы прятать подобные сокровища.
Когда
ботик отчалил от берега, Бёрч повернулся и глубоко вздохнул, как человек, у
которого с души свалилась огромная тяжесть, а затем снова направился в горы
своими громадными размеренными шагами. Скиннер последовал за ним — так шли они
вместе, бросая друг на друга подозрительные взгляды, и оба сохраняли
непроницаемое молчание.
По
дороге вдоль реки ехали фургоны; иногда их сопровождали конные отряды,
охранявшие добычу, захваченную во время набегов на деревни и отправляемую в
город.
У
разносчика были особые соображения — он старался избегать встреч с этими
отрядами и отнюдь не искал их покровительства. Несколько миль Бёрч прошел по
самому берегу реки, и все это время, несмотря на многократные попытки скпннера
завязать с ним приятельскую беседу, продолжал упорно молчать, крепко сжимая в
руках ружье и недоверчиво поглядывая на своего спутника; потом он вдруг свернул
на большую дорогу, собираясь, видимо, двинуться прямо через горы на Гарлем. В
эту минуту из-за ближнего холма выехал конный отряд и оказался возле Бёрча
прежде, чем тот его заметил. Отступать было уже поздно, но, приглядевшись к
солдатам, Бёрч обрадовался встрече, подумав, что она, быть может, избавит его
от опостылевшего ему спутника. Отряд состоял из восемнадцати или двадцати
всадников в драгунских мундирах и на драгунских седлах, однако в них совсем не
чувствовалось военной выправки. Впереди ехал плотный человек средних лет, черты
которого выражали много безрассудной отваги и очень мало ума, как того и
требовало его ремесло. На нем был офицерский мундир, однако одежда его не
отличалась щегольством, а движения — изяществом, свойственными обычно
джентльменам, носящим форму королевской армии. Его крепкие ноги, казалось, не
гнутся, и, хотя он прочно и уверенно сидел в седле, поводья он держал так, что
его поднял бы на смех самый захудалый наездник из виргинцев. Как и ожидал
разносчик, начальник отряда тотчас его окликнул, и голос у пего оказался таким
же неприятным, как и внешность.
— Эй,
джентльмены! Куда вы так спешите? Уж не послал ли вас Вашингтон шпионить за
нами?
— Я
скромный разносчик, — ответил Гарви мягко, — и спустился с гор, чтобы
закупить в городе новых товаров.
— А
как ты думаешь пробраться в город, мой скромный разносчик? Ты, верно, считаешь,
что мы заняли форты у Кингс-Бриджа специально для того, чтобы такие бродячие
мошенники, как ты, могли ходить взад-вперед в город и из города?
— Я
надеюсь, что мой пропуск позволит мне войти туда, — ответил разносчик, с
самым равнодушным видом протягивая ему бумагу.
Офицер —
ибо таковым он считался — прочел ее и бросил на Гарви удивленный и любопытный
взгляд. Затем он повернулся к солдатам, загородившим по его приказу разносчику
дорогу, и крикнул:
— Зачем
вы задержали этого человека? Пропустите его, пусть идет себе с миром. А ты кто
такой? О тебе в пропуске ничего не сказано!
— Нет,
сэр, — ответил скиннер, с подобострастным видом снимая шляпу. — Я
бедный обманутый человек, служивший в мятежной армии, но, благодарение господу,
я понял свои заблуждения и решил искупить прежние ошибки, записавшись в армию
помазанника божия.
— Тьфу
ты, да это дезертир, скиннер! И готов поклясться, он жаждет примазаться к
ковбоям! В последней схватке с этими негодяями я еле отличал моих солдат от
врагов. Нам еще не хватает мундиров, а что касается людей, то эти мошенники так
часто перебегают из одной армии в другую, что их лица вас просто сбивают с
толку. Ну что ж, вперед! Уж мы постараемся так или иначе пристроить тебя к
делу.
Как ни
был неприветлив этот прием, однако если судить о чувствах скиннера по его
поведению, то он был им просто восхищен. Он с готовностью направился к городу и
был так рад избавиться от суровых взглядов и устрашающих вопросов грубого
начальника, что отбросил всякие другие соображения. Но человек, выполнявший
обязанности сержанта в этом летучем отряде, подъехал к своему командиру и завел
с ним тихий и, по-видимому, секретный разговор. Они беседовали шепотом, то и
дело бросая на скиннера испытующие взгляды, и вскоре тот решил, что ему
оказывают особое внимание. Ему был даже приятен такой интерес; тем более что он
заметил на губах офицера улыбку, хотя и довольно суровую, однако все же
выражавшую удовольствие. Эта пантомима продолжалась все время, пока всадники
ехали по лощине, и закончилась, лишь когда они поднялись на гору. Тут капитан и
сержант, приказав отряду остановиться, сошли с лошадей. Оба взяли из седельной
сумки по пистолету, что само по себе не вызывало ни тревоги, ни подозрений, ибо
в то время все принимали такие меры предосторожности, а затем велели разносчику
и скиннеру следовать за ними. Вскоре они подошли к месту, где гора нависала над
рекой, почти отвесно обрываясь вниз. На краю этого обрыва стоял заброшенный,
полуразвалпвшпйся амбар. В кровле его недоставало многих досок, а широкие
ворота были выломаны: одна створка лежала перед строением, а другая — на
середине крутого склона, куда ее, видимо, забросило ветром.
Войдя в
этот неприютный сарай, ковбойский офицер спокойно вытащил из кармана короткую
трубку, которая от долгого употребления приобрела не только цвет, но и блеск
черного дерева, табакерку и небольшой кожаный мешочек, где хранились огниво,
кремень и трут. С помощью этих приспособлений он вскоре разжег трубку и вставил
ее в рот — без этого старого товарища он был не в состоянии думать, уж такова
была его давнишняя привычка. Как только столб дыма поднялся у него над головой,
капитан протянул руку сержанту, а тот вынул из кармана короткую веревку и
передал своему командиру. Капитан продолжал пускать густые клубы дыма, пока они
совсем не скрыли его лицо, а сам пристально осматривал стены постройки.
Наконец, вытащив трубку изо рта и глотнув чистого воздуха, он снова сунул ее
обратно и принялся за дело. Наверху, под крышей сарая, проходила толстая
поперечная балка, как раз перед выходившими к югу воротами, откуда открывался
вид на реку, убегавшую вдаль к Нью-Йоркскому заливу. Через, эту балку капитан
перекинул один конец веревки и, поймав его, соединил с другим, который держал в
руке. Неподалеку стоял на полу старый, рассохшийся бочонок без дна, как видно
брошенный тут за негодностью. Сержант по знаку офицера поставил его под балкой.
Все эти приготовления делались с отменным хладнокровием и теперь, по-видимому,
закончились к полному удовлетворению начальника.
— Подойди
сюда, — спокойно сказал он скиннеру, который молча наблюдал за всеми его
действиями, словно сторонний зритель.
Тот
повиновался. И, только когда с него сорвали шейный платок и отбросили в
сторону, скиннер почувствовал некоторую тревогу. Однако он сам столько раз
прибегал к подобным приемам, чтобы вырвать у противника признания или добычу,
что отнюдь не испытывал того ужаса, какой почувствовал бы новичок в такую
страшную минуту. С тем же непоколебимым спокойствием, с каким делались все эти
приготовления, ему накинули на шею петлю, бросили на бочонок кусок доски и велели
влезть на него.
— Но
бочонок может упасть, — возразил скиннер, только теперь начиная
дрожать. — Я вам расскажу все, что вы пожелаете, даже как вам подстеречь
наш отряд возле Понда. Вам незачем затевать всю эту канитель, я все выложу сам
— ведь отрядом командует мой собственный брат.
— Мне
не нужно никаких сведений, — ответил его палач (ведь теперь он и вправду
действовал как палач) и, снова перебросив конец веревки через балку, слегка
подтянул ее, так что скиннер почувствовал опасность своего положения; затем,
закрепив веревку, он еще раз закинул ее конец так высоко, чтоб его никто не мог
достать.
— Ваша
шутка заходит слишком далеко, — с упреком воскликнул скиннер, вставая на
цыпочки и тщетно пытаясь вытащить голову из петли.
Но
офицер был достаточно опытен и ловок, чтобы не дать ему возможности
выскользнуть.
— Куда
ты девал лошадь, которую украл у меня, мошенник? — проворчал капитан,
выпуская клубы дыма в ожидании ответа.
— Она
пала во время погони, — поспешно ответил скиннер, — но я укажу вам
место, где можно найти коня еще резвей и лучшей породы.
— Лжец!
Я сам достану себе коня, если мне понадобится. Лучше бы ты обратился к богу,
ибо пришел твой смертный час. — И с этим утешительным напутствием он
крепко ударил своим высоким сапогом по бочонку, и клепки его разлетелись в
разные стороны, а скиннер завертелся в воздухе. Руки у него не были связаны, он
ухватился за веревку и изо всех сил подтянулся кверху.
— Будет,
капитан, — сказал он заискивающим голосом, хотя уже начал хрипеть, а ноги
его дрожали. — Хватит вам шутить, вы уж достаточно посмеялись надо мной.
Руки у меня устали, и я долго не продержусь.
— Слушайте-ка,
господин разносчик, — обратился капитан к Бёрчу тоном, не допускавшим
ослушания, — вы мне тут не нужны. Вот вам бог, а вот порог — марш отсюда!
И только посмейте тронуть этого пса — живо повиснете на его месте, хотя бы
двадцать сэров Генри ждали ваших услуг, С этими словами он вышел из сарая и
направился к дороге вместе с сержантом, а разносчик бросился вниз, к берегу
реки.
Но, едва
Бёрч добежал до кустов, которые помогли ему скрыться от ковбоев, как
почувствовал непреодолимое желание увидеть, чем кончится эта жестокая сцена.
Оставшись
один, скиннер принялся со страхом озираться вокруг стараясь угадать, куда скрылись
его мучители. Кажется, в первый раз у пего в уме мелькнула страшная мысль, что
ковбои серьезно решили его прикончить. Он стал молить, чтобы они отпустили его,
бессвязно обещая сообщить им какие-то очень важные сведения, и перемешивал своп
жалобы с вымученными шутками, не желая верить, что положение его и вправду так
ужасно, как кажется. Но, когда он услышал удаляющийся топот лошадей и, глядя по
сторонам, увидел, что некому прийти ему на помощь, он задрожал всем телом, а
глаза его от ужаса выкатились из орбит. Он делал отчаянные усилия, чтобы
дотянуться до балки, однако так обессилел от прежних попыток, что это ему не
удалось; тогда он попробовал перегрызть веревку зубами, но тоже безуспешно, и
наконец повис всей тяжестью на вытянутых руках. Теперь он уже не кричал, а
вопил:
— Помогите!
Перережьте веревку! Капитан! Бёрч! Добрый разносчик! Долой Конгресс! Сержант!
Помогите, ради господа бога! Ура королю! О боже, боже! Смилуйтесь, помогите!
Помогите! Помогите…
Голос
его замирал. Он попытался просунуть одну руку между веревкой и шеей, и это ему
отчасти удалось, но другая рука сорвалась и повисла вдоль туловища. По телу его
пробежала долгая судорога, и вскоре на веревке висел уже страшный труп.
Бёрч
смотрел на эту сцену как завороженный. Когда послышались последние крики
скиннера, он заткнул себе уши и бросился со всех ног на дорогу. Долго крики о
помощи звучали у разносчика в голове, и прошла не одна неделя, прежде чем это
ужасное зрелище изгладилось у него из памяти.
Отряд
ковбоев безмятежно двигался по дороге, как будто ничего и не случилось, а тело
скиннера висело, тихонько покачиваясь на ветру, висело долго, пока в сарай
случайно не забрел какой-то бродяга.
|
