29
Когда я снова пришел в себя, вокруг стояла полутьма, я лежал
на земле, на мягких одеялах. Дядюшка сидел возле меня, стараясь уловить в моем
лице признаки жизни. Услыхав мой вздох, он схватил меня за руку. Поймав мой
взгляд, он вскрикнул от радости.
– Он жив! Он жив! – закричал дядюшка.
– Да, – произнес я слабым голосом.
– Дитя мое, – сказал дядюшка, прижимая меня к
своей груди, – вот ты и спасен!
Тон, каким он произнес эти слова, глубоко тронул меня, а еще
более меня растрогали его заботы. Но какие же понадобились испытания, чтобы
вызвать у профессора такое излияние чувств!
Подошел Ганс. Когда он увидел, что дядюшка держит мою руку в
своих руках, смею утверждать, что в его глазах мелькнуло выражение живейшей
радости.
– God dag, – сказал он.
– Здравствуй, Ганс, здравствуй, – прошептал
я. – А теперь, дорогой дядюшка, объясните мне, где мы находимся.
– Завтра, Аксель, завтра! Сегодня ты еще слишком слаб.
Я обложил твою голову компрессами, лежи спокойно! Усни, мой мальчик, а завтра
ты все узнаешь.
– Но скажите хотя бы, – продолжал я, –
который час и какое сегодня число?
– Одиннадцать часов вечера; сегодня воскресенье,
девятое августа, а теперь я запрещаю тебе говорить до завтрашнего дня.
Действительно, я был очень слаб, и глаза мои закрывались
сами собой. Мне нужно было хорошенько выспаться, и я заснул с той мыслью, что
моя разлука со спутниками продолжалась четыре долгих дня.
Проснувшись на следующее утро, я стал осматриваться. Мое
ложе, устроенное из наших дорожных одеял, помещалось в гроте, украшенном
великолепными сталактитами и усыпанном мелким песком. В гроте царил полумрак.
Ни лампы, ни факелы не были зажжены, а все же извне, сквозь узкое отверстие, в
грот проникал откуда-то слабый свет. До меня доносился плеск воды, точно волны
во время прибоя набегали на берег, а порою я слышал свист ветра.
Я спрашивал себя, действительно ли я проснулся, не грежу ли
я во сне, не пострадал ли мой мозг при падении, не начинаются ли у меня
слуховые галлюцинации? Но нет! Зрение и слух не могли обманывать меня!
«Да ведь это луч дневного света проникает через расщелину в
скале! – думал я. – А плеск волн? А ветер? Неужели я ошибаюсь?
Неужели мы снова вышли на поверхность Земли? Неужели дядюшка отказался от своей
затеи, или он довел дело благополучно до конца?»
В моем мозгу теснилось множество вопросов, но тут подошел
профессор.
– Здравствуй, Аксель, – сказал он весело. – Я
готов держать пари, что ты хорошо себя чувствуешь!
– О да, – сказал я, приподнимаясь.
– Так и должно быть, потому что ты спал спокойно. Ганс
и я поочередно дежурили ночью подле тебя и видели, что дело заметно идет на
поправку.
– Верно, я чувствую себя вполне здоровым и в
доказательство окажу честь завтраку, которым вы накормите меня.
– Тебе следует поесть, мой мальчик! Лихорадка у тебя
уже прошла. Ганс натер твои раны какой-то мазью, составляющей тайну исландцев,
и они необыкновенно быстро затянулись. Что за молодчина наш охотник!
Разговаривая со мною, дядюшка приготовил для меня кое-какую
пищу; я накинулся на нее с жадностью, несмотря на его увещания быть осторожнее.
Я забрасывал дядюшку вопросами, на которые он охотно отвечал.
И тут я узнал, что упал я как раз в конце почти отвесной
галереи; а поскольку меня нашли лежащим среди груды камней, из которых даже
самый маленький мог раздавить меня, то, значит, часть скалы оборвалась вместе
со мною, и я скатился прямо в объятия дядюшки, окровавленный и без чувств.
– Право, – сказал он, – достойно удивления,
что ты не убился. Но, ради бога, не будем впредь разлучаться, иначе мы потеряем
друг друга.
«Не будем больше разлучаться!» Так, значит, путешествие еще
не кончилось? Я вытаращил глаза от удивления.
Дядюшка тотчас же спросил:
– Что с тобой, Аксель?
– Я желал бы предложить вам вопрос. Вы говорите, что я
здоров и невредим?
– Без сомнения!
– Мои руки и ноги в порядке?
– Конечно!
– А моя голова?
– Голова, не считая нескольких ушибов, цела и
невредима!
– Я опасаюсь, что пострадал мой мозг.
– Пострадал?
– Да! Мы разве не на поверхности Земли?
– Нет, конечно!
– Значит, я сошел с ума! Ведь я вижу дневной свет,
слышу шум ветра и плеск волн.
– Ну и что же?
– Вы можете объяснить мне это явление?
– Нет, не объясню! Явление это необъяснимо. Но ведь
геология еще не сказала своего последнего слова. Ты в этом убедишься на опыте.
– Так выйдем же отсюда! – воскликнул я, вскакивая.
– Нет, Аксель, нет! Свежий воздух повредит тебе.
– Свежий воздух?
– Да, ветер довольно сильный. Ты можешь простудиться.
– Но, уверяю вас, что я чувствую себя превосходно.
– Немного терпения, мой мальчик! Рецидив болезни
задержит нас, а времени терять нельзя, потому что переправа может оказаться
продолжительной.
– Переправа?
– Да. Отдохни еще сегодня, а завтра мы поплывем.
– Поплывем?
Последнее слово совсем взбудоражило меня.
Как? Поплывем? Неужели к нашим услугам река, озеро или море?
Неужели какое-нибудь судно стоит на якоре у пристани?
Мое любопытство было возбуждено до крайности. Дядюшка
напрасно старался удержать меня. Когда он увидел, что его упорство причинит мне
больше вреда, чем удовлетворение моего желания, он уступил. Я быстро оделся. Из
предосторожности я закутался в одеяло и вышел из грота.
|
