26
Сознаюсь откровенно, до сих пор все шло хорошо, и я не имел
права жаловаться. Если «в среднем» трудности не станут увеличиваться, то ничто
не помещает нам достичь нашей цели. А тогда – какая слава! Я дошел до того, что
рассуждал вроде Лиденброка. Удивительно! Неужели в этом сказывалось влияние
необычайной среды, в которой я жил? Может быть.
В продолжение нескольких дней более крутая дорога, иногда
даже ужасающе отвесная, завела нас глубоко в недра Земли. В иные дни мы
проходили от одного до двух лье. Спуск был опасен, но ловкость и удивительное
хладнокровие Ганса приходили нам на помощь. Этот исландец, никогда не терявший
присутствия духа, оберегал нас с неизменной преданностью, и благодаря ему мы
преодолели много трудностей, а это нам одним было бы не под силу.
Кстати, его молчаливость возрастала изо дня в день. Мне даже
казалось, что он стал дичиться нас. Внешняя обстановка безусловно воздействует
на мозг. Человек, который замыкается между четырех стен, утрачивает в конце
концов способность владеть мыслью и словом. От долгого пребывания в одиночном
заключении человек тупеет или становится сумасшедшим, не упражняя своих
мыслительных способностей!
Прошло две недели после нашего последнего разговора, и за
это время не произошло никаких событий, сколько-нибудь примечательных. Я
припоминаю, и не без основания, лишь один значительный случай. Он слишком
дорого мне обошелся, чтобы я мог забыть хотя бы малейшую его подробность.
Седьмого августа мы постепенно достигли глубины в тридцать
лье, иначе говоря, над нашей головой нависла земная кора в тридцать лье толщи,
со скалами, океаном, материками и городами. Мы были в это время, должно быть,
на расстоянии двухсот лье от Исландии.
Теперь наклон туннеля едва чувствовался. Я шел впереди,
дядюшка нес один из аппаратов Румкорфа, я другой. Я изучал гранитные стены и
вдруг, оглянувшись, заметил, что остался один.
«Пустяки, – подумал я, – или я слишком быстро шел,
или же Ганс и дядя остановились. Нужно их отыскать. К счастью, подъем не
крутой».
И я вернулся обратно. Я шел четверть часа. Я оглядывался. Ни
души! Я стал кричать. Никакого ответа! Голос мой терялся, сливаясь с
многоголосым эхом. Беспокойство стало овладевать мною. Я дрожал с ног до
головы. «Спокойствие прежде всего! – сказал я громко. – Я непременно
найду моих спутников. Дорога только одна! Я шел впереди, вернусь обратно».
Целых полчаса я шел в обратном направлении. Я прислушивался,
не позовут ли меня. При такой плотной атмосфере я мог уже издали услышать
голоса. Мертвая тишина царила в бесконечной галерее.
Я остановился. Мне не верилось, что я нахожусь в полном
одиночестве. Мне хотелось думать, что я заблудился, а не потерялся. А если я
заблудился, то мы снова найдем друг друга!
Я беспрестанно повторял себе: «Раз дорога только одна, раз
они идут по ней, я должен их нагнать. Нужно только идти назад! Впрочем, не видя
меня и забыв, что я шел впереди, они, может быть, вздумали тоже вернуться
назад? Ну что ж! даже в таком случае, стоит лишь поспешить, я нагоню их. Это
ясно!»
Я повторил последние слова, далеко не убежденный в их
правоте. Впрочем, мне понадобилось немало времени, чтобы довести до сознания
эти столь простые вещи и поверить в них.
Сомнение овладевало мною. Действительно ли я шел впереди?
Конечно! Ганс следовал за мною, а за ним дядюшка. Он даже остановился на
несколько минут, чтобы лучше укрепить на спине свою ношу. Я припомнил все это.
Вероятно, именно в это время я ушел далеко вперед.
«Впрочем, – подумал я, – у меня ведь есть надежное
средство не заблудиться – мой верный ручей укажет мне путь в этом коварном
лабиринте. Мне нужно идти вверх по его течению, и я обязательно найду своих
спутников».
Я ободрился и снова двинулся в путь, не теряя ни минуты
времени.
Как я хвалил теперь предусмотрительность дядюшки, не
позволившего охотнику заделать отверстие, пробитое в гранитной стене! Ведь этот
благодетельный источник, подкреплявший нас в дороге, теперь будет моим
поводырем по лабиринтам земной толщи.
Прежде чем идти дальше, я захотел немного освежиться. Я
нагнулся, чтобы окунуть лицо в ручей Ганса. Представьте себе мой ужас!
Я коснулся сухого и шершавого гранита! Ручей уже не протекал
у моих ног!
|