2
Кабинет был настоящим музеем. Здесь находились все образцы
минерального царства, снабженные этикетками и разложенные в полном порядке по
трем крупным разделам минералов: горючих, металлических и камневидных.
Как хорошо были знакомы мне эти безделушки минералогии! Как
часто я, вместо того чтобы бездельничать с товарищами, находил удовольствие в
том, что сметал пыль с этих графитов, антрацитов, лигнитов, каменных углей и
торфов! А битумы, асфальт, органические соли – как тщательно их нужно было
охранять от малейшей пылинки! А металлы, начиная с железа и кончая золотом, относительная
ценность которых исчезала перед абсолютным равенством научных образцов! А все
эти камни, которых достаточно было бы для того, чтобы заново построить целый
дом на Королевской улице, и даже с прекрасной комнатой вдобавок, в которой я
мог бы так хорошо устроиться!
Однако, когда я вошел в кабинет, я думал не об этих чудесах.
Моя мысль была всецело поглощена дядюшкой. Он сидел в своем поместительном,
обитом утрехтским бархатом, кресле и держал в руках книгу, которую рассматривал
в глубочайшем изумлении.
– Какая книга, какая книга! – восклицал он.
Этот возглас напомнил мне, что профессор Лиденброк время от
времени становился библиоманом; но книга имела в его глазах ценность только в
том случае, если она являлась такой редкостной, что ее трудно было найти, или
по крайней мере представляющей по своему содержанию какую-нибудь научную
загадку.
– Ну, – сказал он, – разве ты не видишь? Это
бесценное сокровище, я отрыл его утром в лавке еврея Гевелиуса.
– Великолепно! – ответил я с притворным
восхищением.
И действительно, к чему столько шуму из-за старой книжонки в
кожаном переплете, из-за старинной пожелтевшей книжки с выцветшими буквами?
Между тем профессорские восторженные восклицания не
прекращались.
– Посмотрим! Ну, разве это не прекрасно? –
спрашивал он самого себя и тут же отвечал. – Да это прелесть что такое! А
что за переплет! Легко ли книга раскрывается? Ну, конечно! Ее можно держать
раскрытой на любой странице! Но хорошо ли она выглядит в закрытом виде?
Отлично! Обложка книги и листы хорошо сброшированы, все на месте, все пригнано
одно к другому! А что за корешок? Семь веков существует книга, а не единого
надлома! Вот это переплет! Он мог бы составить гордость Бозериана, Клосса и Пюргольда!
Рассуждая так, дядюшка то открывал, то закрывал старинную
книгу.
Я не нашел ничего лучшего, как спросить его, что же это за
книга, хотя она и мало меня интересовала.
– А каково же заглавие этой замечательной книги? –
спросил я лицемерно.
– Это сочинение, – отвечал дядюшка,
воодушевляясь, – носит название «Хеймс-Крингла», автор его Снорре
Турлесон, знаменитый исландский писатель двенадцатого века! Это история норвежских
конунгов, правивших в Исландии!
– Неужели? – воскликнул я, сколько возможно радостнее. –
Вероятно, в немецком переводе?
– Фу-ты! – возразил живо профессор. – В
переводе!.. Что мне делать с твоим переводом? Кому он нужен, твой перевод? Это
оригинальный труд на исландском языке – великолепном, богатом идиомами и в то
же время простом наречии, в котором, не нарушая грамматической структуры, уживаются
самые причудливые словообразования.
– Как в немецком языке, – прибавил я, подлаживаясь
к нему.
– Да, – ответил дядюшка, пожимая плечами, –
но с той разницей, что в исландском языке существуют три грамматических рода,
как в греческом, и собственные имена склоняются, как в латинском.
– Ах, – воскликнул я, превозмогая свое
равнодушие, – какой прекрасный шрифт!
– Шрифт? О каком шрифте ты говоришь, несчастный Аксель?
Дело вовсе не в шрифте! Ах, ты, верно, думаешь, что книга напечатана? Нет,
глупец, это манускрипт, рунический манускрипт!..
– Рунический?
– Да! Ты, может быть, попросишь объяснить тебе это
слово?
– В этом я не нуждаюсь, – ответил я тоном
оскорбленного человека.
Но дядюшка продолжал еще усерднее поучать меня, помимо моей
воли, вещам, о которых я и знать не хотел.
– Руны, – продолжал он, – это письменные
знаки, которые некогда употреблялись в Исландии и, по преданию, были изобретены
самим Одином![4]
Но взгляни же, полюбуйся, нечестивец, на эти письмена, созданные фантазией
самого бога!
Вместо того чтобы ответить, я готов был упасть на
колени, – ведь такого рода ответ угоден и богам и королям, ибо имеет за
собой то преимущество, что никогда и никого не может обидеть. Но тут одно неожиданное
происшествие дало нашему разговору другой оборот.
Внезапно из книги выпал полуистлевший пергамент.
Дядюшка накинулся на эту безделицу с жадностью вполне
понятной. В его глазах ветхий документ, лежавший, быть может, с незапамятных
времен в древней книге, должен был, несомненно, иметь очень большую ценность.
– Что это такое? – воскликнул дядюшка.
И он бережно развернул на столе клочок пергамента в пять
дюймов длиной, в три шириной, на котором были начертаны поперечными строчками
какие-то знаки, достойные чернокнижия.
Вот точный снимок с рукописи. Мне крайне необходимо привести
эти загадочные письмена по той причине, что они побудили профессора Лиденброка
и его племянника предпринять самое удивительное путешествие XIX века.
Профессор в продолжение нескольких минут рассматривал
рукопись; затем, подняв повыше очки, сказал:
– Это рунические письмена; знаки эти совершенно похожи
на знаки манускрипта Снорре. Но… что же они означают?
Так как мне казалось, что рунические письмена лишь выдумка
ученых для одурачивания простого люда, то меня отнюдь не огорчило, что дядя
ничего не мог понять. По крайней мере я заключил это по нервным движениям его
пальцев.
– Ведь это все же древнеисландский язык, –
бормотал он себе под нос.
И профессор Лиденброк должен был, конечно, знать, какой это
язык, ведь недаром он слыл замечательным языковедом. Он не только прекрасно
понимал две тысячи языков и четыре тысячи диалектов, которые известны, на
земном шаре, но и говорил на доброй части из них.
Встретив непредвиденное затруднение, он собирался было
впасть в гнев, и я уже ожидал бурную сцену, но в это время на каминных часах
пробило два.
Тотчас же приотворилась дверь в кабинет, и Марта доложила:
– Суп подан.
– К черту суп, – закричал дядюшка, – и того,
кто его варит, и того, кто будет его есть!
Марта убежала. Я поспешил за нею и оказался, сам не зная
как, на своем обычном месте за столом.
Я подождал некоторое время. Профессор не появлялся. В первый
раз, насколько я помню, его не было к обеду. А какой превосходный обед! Суп с
петрушкой, омлет с ветчиной под щавелевым соусом; на жаркое телятина с соусом
из слив, а на десерт – оладьи с сахаром, и ко всему этому еще прекрасное
мозельское вино.
И все это дядюшка прозевал из-за какой-то старой бумажонки.
Право, как преданный племянник, я почел себя обязанным пообедать и за него и за
себя, что и исполнил добросовестно.
– Невиданное дело! – сказала Марта. –
Господина Лиденброка нет за столом!
– Невероятный случай!
– Это плохой признак, – продолжала старая
служанка, покачивая головой.
По-моему, отсутствие дядюшки за столом не предвещало ровно
ничего, кроме ужасной сцены, когда обнаружится, что его обед съеден.
Я с жадностью доедал последнюю оладышку, как вдруг громкий
голос оторвал меня от стола.
Одним прыжком я был в кабинете дяди.
|