II
Только
что старик ушел, поднялся разговор в несколько голосов.
– Старого
завета папаша, – сказал приказчик.
– Вот
Домострой живой, – сказала дама. – Какое дикое понятие о женщине и о
браке!
– Да-с,
далеки мы от европейского взгляда на брак, – сказал адвокат.
– Ведь
главное то, чего не понимают такие люди, – сказала дама, – это то,
что брак без любви не есть брак, что только любовь освящает брак и что брак
истинный только тот, который освящает любовь.
Приказчик
слушал и улыбался, желая запомнить для употребления сколько можно больше из
умных разговоров.
В
середине речи дамы позади меня послышался звук как бы прерванного смеха или рыдания,
и, оглянувшись, мы увидали моего соседа, седого одинокого господина с
блестящими глазами, который во время разговора, очевидно интересовавшего его,
незаметно подошел к нам. Он стоял, положив руки на спинку сиденья, и, очевидно,
очень волновался: лицо его было красно и на щека вздрагивал мускул.
– Какая
же это любовь… любовь…любовь… освящает брак? – сказал он, запинаясь.
Видя
взволнованное состояние собеседника, дама постаралась ответить ему как можно
мягче и обстоятельнее.
– Истинная
любовь… Есть эта любовь между мужчиной и женщиной, возможен и брак, –
сказала дама.
– Да-с,
но что разуметь под любовью истинной? – неловко улыбаясь и робея, сказал
господин с блестящими глазами.
– Всякий
знает, что такое любовь, – сказала дама, очевидно желая прекратить с ним
разговор.
– А
я не знаю, – сказал господин. – Надо определить, что вы разумеете…
– Как?
очень просто, – сказала дама, но задумалась. – Любовь? Любовь есть
исключительное предпочтение одного или одной перед всеми остальными, –
сказала она.
– Предпочтение
на сколько времени? На месяц? На два дни, на полчаса? – проговорил седой
господин и засмеялся.
– Нет,
позвольте, вы, очевидно, не про то говорите.
– Нет-с,
я про то самое.
– Они
говорят, – вступился адвокат, указывая на даму, – что брак должен
вытекать, во-первых, из привязанности, любви, если хотите, и что если налицо
есть таковая, то только в этом случае брак представляет из себя нечто, так
сказать, священное. Затем, что всякий брак, в основе которого не заложены
естественные привязанности – любовь, если хотите, – не имеет в себе ничего
нравственно обязательного. Так ли я понимаю? – обратился он к даме.
Дама
движением головы выразила одобрение разъяснению своей мысли.
– Засим…
– продолжал речь адвокат, но нервный господин с горевшими огнем теперь глазами,
очевидно, с трудом удерживался и, не дав адвокату договорить, начал:
– Нет,
я про то самое, про предпочтение одного или одной перед всеми другими, но я только
спрашиваю: предпочтение на сколько времени?
– На
сколько времени? надолго, на всю жизнь иногда, – сказала дама, пожимая
плечами.
– Да
ведь это только в романах, а в жизни никогда. В жизни бывает это предпочтение
одного перед другими на года, что очень редко, чаще на месяцы, а то на недели,
на дни, на часы, – говорил он, очевидно зная, что он удивляет всех своим
мнением, и довольный этим.
– Ах,
что вы! Да нет. Нет, позвольте, – в один голос заговорили мы все трое.
Даже приказчик издал какой-то неодобрительный звук.
– Да-с,
я знаю, – перекрикивал нас седой господин, – вы говорите про то, что
считается существующим, а я говорю про то, что есть. Всякий мужчина испытывает
то, что вы называете любовью, к каждой красивой женщине.
– Ах,
это ужасно, что вы говорите; но есть же между людьми то чувство, которое
называется любовью и которое дается не на месяцы и годы, а на всю жизнь?
– Нет,
нету. Если допустить даже, что мужчина и предпочел бы известную женщину на всю
жизнь, то женщина-то, по всем вероятиям, предпочтет другого, и так всегда было
и есть на свете,-сказал он и достал папиросочницу и стал закуривать.
– Но
может быть и взаимность, – сказал адвокат.
– Нет-с,
не может быть,-возразил он,-так же как не может быть, что в возу гороха две замеченные
горошины легли бы рядом. Да кроме того, тут не невероятность одна, тут,
наверное, пресыщение. Любить всю жизнь одну или одного – это все равно, что
сказать, что одна свечка будет гореть всю жизнь, – говорил он, жадно
затягиваясь.
– Но
вы все говорите про плотскую любовь. Разве вы не допускаете любви, основанной
на единстве идеалов, на духовном сродстве? – сказала дама.
– Духовное
сродство! Единство идеалов!-повторил он, издавая свой звук. – Но в таком
случае незачем спать вместе (простите за грубость). А то вследствие единства
идеалов люди ложатся спать вместе, – сказал он и нервно засмеялся.
– Но
позвольте, – сказал адвокат, – факт противоречит тому, что вы
говорите. Мы видим, что супружества существуют, что все человечество или
большинство его живет брачной жизнью и многие честно проживают продолжительную
брачную жизнь.
Седой
господин опять засмеялся.
– То
вы говорите, что брак основывается на любви, когда же я выражаю сомнение в существовании
любви, кроме чувственной, вы мне доказываете существование любви тем, что существуют
браки. Да брак-то в наше время один обман!
– Нет-с,
позвольте,-сказал адвокат,-я говорю только, что существовали и существуют браки.
– Существуют.
Да только отчего они существуют? Они существовали и существуют у тех людей, которые
в браке видят нечто таинственное, таинство, которое обязывает перед богом. У
тех они существуют, а у нас их нет. У нас люди женятся, не видя в браке ничего,
кроме совокупления, и выходит или обман, или насилие. Когда обман, то это легче
переносится. Муж и жена только обманывают людей, что они в единобрачии, а живут
в многоженстве и в многомужестве. Это скверно, но еще идет; но когда, как это
чаще всего бывает, муж и жена приняли на себя внешнее обязательство жить вместе
всю жизнь и со второго месяца уж ненавидят друг друга, желают разойтись и
все-таки живут, тогда это выходит тот страшный ад, от которого спиваются,
стреляются, убивают и отравляют себя и друг друга, – говорил он все
быстрее, не давая никому вставить слова и все больше и больше разгорячаясь. Все
молчали. Было неловко.
– Да,
без сомнения, бывают критические эпизоды в супружеской жизни, – сказал
адвокат, желая прекратить неприлично горячий разговор.
– Вы,
как я вижу, узнали, кто я? – тихо и как будто спокойно сказал седой
господин.
– Нет,
я не имею удовольствия.
– Удовольствие
небольшое. Я Позднышев, тот, с которым случился тот критический эпизод, на
который вы намекаете, тот эпизод, что он жену убил, – сказал он, оглядывая
быстро каждого из нас.
Никто не
нашелся, что сказать, и все молчали.
– Ну,
все равно, – сказал он, издавая свой звук. – Впрочем, извините! А!..
не буду стеснять вас.
– Да
нет, помилуйте… – сам не зная, что «помилуйте», сказал адвокат.
Но
Позднышев, не слушая его, быстро повернулся и ушел на свое место. Господин с
дамой шептались. Я сидел рядом с Позднышевым и молчал, не умея придумать, что
сказать. Читать было темно, и потому я закрыл глаза и притворился, что хочу
заснуть. Так мы проехали молча До следующей станции.
На
станции этой господин с дамой перешли в другой вагон, о чем они
переговаривались еще раньше с кондуктором. Приказчик устроился на лавочке и
заснул. Позднышев же все курил и пил заваренный еще на той станции чай.
Когда я
открыл глаза и взглянул на него, он вдруг с решительностью и раздражением обратился
ко мне:
– Вам,
может быть, неприятно сидеть со мной, зная, кто я? Тогда я уйду.
– О
нет, помилуйте.
– Ну,
так не угодно ли? Только крепок. – Он налил мне чаю.
– Они
говорят… И все лгут… – сказал он.
– Вы
про что? – спросил я.
– Да
все про то же: про эту любовь ихнюю и про то, что это такое. Вы не хотите
спать?
– Совсем
не хочу.
– Так
хотите, я вам расскажу, как я этой любовью самой был приведен к тому, что со
мной было?
– Да,
если вам не тяжело.
– Нет,
мне тяжело молчать. Пейте ж чай. Или слишком крепок?
Чай действительно
был как пиво, но я выпил стакан. В это время прошел кондуктор. Он проводил его
молча злыми глазами и начал только тогда, когда тот ушел.
|
