Глава двадцать первая.
Кандид и Мартен приближаются к берегам Франции и продолжают рассуждать
Наконец они увидели берега Франции.
– Бывали вы когда-нибудь во Франции? – спросил
Кандид.
– Да, – сказал Мартен, – я объехал несколько
французских провинций. В иных половина жителей безумны, в других чересчур
хитры, кое-где добродушны, но туповаты, а есть места, где все сплошь остряки;
но повсюду главное занятие – любовь, второе – злословие и третье – болтовня.
– Но, господин Мартен, а в Париже вы жили?
– Да, я жил в Париже. В нем средоточие всех этих
качеств. Париж – это всесветная толчея, где всякий ищет удовольствий и почти
никто их не находит, – так, по крайней мере, мне показалось. Я пробыл там
недолго: едва я туда приехал, как меня обчистили жулики на Сен-Жерменской
ярмарке. Притом меня самого приняли за вора, и я неделю отсидел в тюрьме; потом
я поступил правщиком в типографию, чтобы было на что вернуться в Голландию хоть
пешком. Навидался я всякой сволочи – писак, проныр и конвульсионеров [65]. Говорят, в Париже есть
вполне порядочные люди; хотелось бы этому верить.
– Что касается меня, то я не испытываю никакого желания
изучать Францию, – сказал Кандид. – Сами понимаете, прожив месяц в
Эльдорадо, уже не захочешь ничего видеть на земле, кроме Кунигунды. Я буду
ждать ее в Венеции. Мы проедем через Францию в Италию. Не согласитесь ли вы
меня сопровождать?
– Очень охотно, – сказал Мартен. – Говорят, в
Венеции хорошо живется только венецианским нобилям [66], но, однако, там хорошо принимают и
иностранцев, если у них водятся деньги. У меня денег нет, зато у вас их много.
Я согласен следовать за вами повсюду.
– Кстати, – сказал Кандид, – думаете ли вы,
что земля первоначально была морем, как это написано в толстой книге [67], которая принадлежит
капитану корабля?
– Я этому не верю, – сказал Мартен, – да и
вообще больше не верю фантазиям, которые нам с давних пор вбивают в голову.
– А все же, с какой целью был создан этот мир? –
спросил Кандид.
– Чтобы постоянно бесить нас, – отвечал Мартен.
– Но разве не удивила вас, – продолжал
Кандид, – любовь этих двух орельонских девушек к обезьянам, о которой я
вам рассказывал?
– Нисколько, – сказал Мартен. – Не вижу в
этой страсти ничего странного; я столько видел удивительного на своем веку, что
меня уже ничто не удивляет.
– Как вы думаете, – спросил Кандид, – люди
всегда уничтожали друг друга, как в наше время? Всегда ли они были лжецами,
плутами, неблагодарными, изменниками, разбойниками, ветрениками, малодушными,
трусами, завистниками, обжорами, пьяницами, скупцами, честолюбцами,
клеветниками, злодеями, развратниками, фанатиками, лицемерами и глупцами?
– А как вы считаете, – спросил Мартен, –
когда ястребам удавалось поймать голубей, они всегда расклевывали их?
– Да, без сомнения, – сказал Кандид.
– Так вот, – сказал Мартен, – если свойства
ястребов не изменились, можете ли вы рассчитывать, что они изменились у людей?
– Ну, знаете, – сказал Кандид, – разница все
же очень большая, потому что свободная воля…
Рассуждая таким образом, они прибыли в Бордо.
|
