Глава восемнадцатая.
Что они видели в стране Эльдорадо
Какамбо засыпал вопросами хозяина гостиницы; тот ему сказал:
– Я человек неученый и тем доволен; но есть у нас здесь
старец, бывший придворный, – он самый образованный человек в государстве и
очень разговорчивый.
Тотчас он проводил Какамбо к старцу. Кандид же оказался
теперь на вторых ролях и молча сопровождал своего слугу. Они вошли в дом, очень
простой, так как дверь была всего-навсего из серебра, а обшивка комнат
всего-навсего из золота; но все было сработано с таким вкусом, что не проиграло
бы и при сравнении с самыми богатыми дверями и обшивкой. Приемная, правда, была
украшена только рубинами и изумрудами, но порядок, в котором все содержалось,
искупал с избытком эту чрезвычайную простоту.
Старец принял двух иностранцев, сидя на софе, набитой пухом
колибри, угостил их ликерами в алмазных чашах, потом в следующих словах
удовлетворил их любопытство:
– Мне сто семьдесят два года, и я узнал от моего
покойного отца, королевского конюшего, об удивительных переворотах в Перу,
свидетелем которых он был. Наше государство – это древнее отечество инков,
которые поступили очень неблагоразумно, когда отправились завоевывать другие
земли: в конце концов они сами были уничтожены испанцами [59].
Те государи из этой династии, которые остались на родине,
были куда благоразумнее; с народного согласия они издали закон, следуя которому
ни один житель не имел права покинуть пределы своей маленькой страны; этим мы
сберегли нашу простоту и наше благоденствие. У испанцев было лишь смутное
представление о нашем государстве; они назвали его Эльдорадо, а один
англичанин, некий кавалер Ролей [60],
даже приблизился к нашим границам около ста лет назад, но так как мы окружены
неприступными скалами и пропастями, то вплоть до настоящего времени нам нечего
было бояться посягательств европейских народов, которыми владеет непостижимая
страсть к грязи и камням нашей земли и которые, дабы завладеть ими, готовы были
бы перебить нас всех до единого.
Разговор длился долго: говорили о государственном
устройстве, о нравах, о женщинах, о зрелищах, об искусствах. Наконец Кандид, у
которого всегда была склонность к метафизике, велел Какамбо спросить, есть ли в
этой стране религия.
Старец слегка покраснел.
– Как вы можете в этом сомневаться? – сказал
он. – Неужели вы считаете нас такими неблагодарными людьми?
Какамбо почтительно спросил, какая религия в Эльдорадо.
Старец опять покраснел.
– Разве могут существовать на свете две религии? –
сказал он. – У нас, я думаю, та же религия, что и у вас; мы неустанно
поклоняемся богу.
– Только одному богу? – спросил Какамбо, который
все время переводил вопросы Кандида.
– Конечно, – сказал старец, – их не два, не
три, не четыре. Признаться, люди из вашего мира задают очень странные вопросы.
Кандид продолжал расспрашивать этого доброго старика; он
хотел знать, как молятся богу в Эльдорадо.
– Мы ничего не просим у него, – сказал добрый и
почтенный мудрец, – нам нечего просить: он дал нам все, что нам нужно; мы
непрестанно его благодарим.
Кандиду было любопытно увидеть священнослужителей, он велел
спросить, где они. Добрый старец засмеялся.
– Друзья мои, – сказал он, – мы все
священнослужители; и наш государь, и все отцы семейств каждое утро торжественно
поют благодарственные гимны; им аккомпанируют пять-шесть тысяч музыкантов.
– Как! У вас нет монахов, которые всех поучают,
ссорятся друг с другом, управляют, строят козни и сжигают инакомыслящих?
– Смею надеяться, мы здесь не сумасшедшие, – сказал
старец, – все мы придерживаемся одинаковых взглядов и не понимаем, что
такое ваши монахи.
При этих словах Кандид пришел в восторг. Он говорил себе:
«Это совсем не то, что в Вестфалии и в замке господина барона; если бы наш друг
Панглос побывал в Эльдорадо, он не утверждал бы более, что замок
Тундер-тен-Тронк – лучшее место на земле. Вот как полезно путешествовать!»
После этой длинной беседы добрый старец велел запрячь в
карету шесть баранов и приказал двенадцати слугам проводить путешественников ко
двору.
– Простите меня, – сказал он им, – за то, что
мой возраст лишает меня счастья сопровождать вас. Государь примет вас так, что
вы не останетесь недовольны и, без сомнения, отнесетесь снисходительно к тем
обычаям страны, которые вам, возможно, не понравятся.
Кандид и Какамбо садятся в карету; шесть баранов летят во
всю прыть, и менее чем в четыре часа они приезжают в королевский дворец,
расположенный на окраине столицы. Портал дворца был двухсот двадцати пяти футов
высотой и ста – шириной; невозможно было определить, из чего он сделан, но
бросалось в глаза, что дивный материал этого здания не идет и в сравнение с
теми булыжниками и песком, которые мы именуем золотом и драгоценными камнями.
Двадцать прекрасных девушек из охраны встретили Кандида и
Какамбо, когда те вышли из кареты, проводили их в баню, надели на них одежды из
пуха колибри; после этого придворные кавалеры и дамы, согласно принятому
обычаю, ввели их в покои его величества, причем им пришлось идти между двумя
рядами музыкантов, число которых достигало двух тысяч. Когда они подошли к
тронному залу, Какамбо спросил у камергера, как здесь полагается приветствовать
его величество. Встать ли на колени или распластаться на полу? Положить ли руки
на голову или скрестить за спиной? Лизать пыль с пола? Одним словом, какова
церемония?
– Обычай таков, – сказал камергер, – что
каждый обнимает короля и целует в обе щеки.
Кандид и Какамбо бросаются на шею его величеству, который
принимает их столь милостиво, что это не поддается описанию, и любезно
приглашает на ужин.
В ожидании ужина им показали город, общественные здания,
вздымавшиеся до облаков, рынки, украшенные тысячью колонн, фонтаны чистой воды,
фонтаны розовой воды, фонтаны ликеров из сахарного тростника, которые неустанно
текли в большие водоемы, выложенные каким-то драгоценным камнем, издававшим
запах, подобный запаху гвоздики и корицы. Кандид попросил показать ему, где у
них заседает суд; ему ответили, что этого учреждения у них нет, что в Эльдорадо
никого не судят. Он осведомился, есть ли у них тюрьмы, и ему сказали, что и
тюрем у них нет. Более всего удивил и порадовал Кандида дворец науки с галереей
в две тысячи шагов, уставленной математическими и физическими инструментами.
Они успели осмотреть лишь тысячную часть города, как уже
пришло время ехать к королю. Кандида посадили за стол вместе с его величеством,
слугою Какамбо и несколькими дамами. Никогда он не ужинал вкуснее и не бывал в
обществе столь остроумного собеседника, каким оказался его величество. Какамбо
переводил Кандиду остроты короля, и даже в переводе они сохраняли свою соль.
Это удивляло Кандида не меньше, чем все остальное.
Они провели месяц в этой гостеприимной стране. Кандид без
устали повторял Какамбо:
– Воистину, мой друг, замок, где я родился, хуже
страны, где мы теперь находимся. А все-таки здесь нет Кунигунды, да и у вас,
без сомнения, осталась любовница в Европе. Если мы поселимся здесь, мы ничем не
будем отличаться от местных жителей. А вот если вернемся в наш мир и привезем с
собой только двенадцать баранов, нагруженных эльдорадскими камнями, мы будем
богаче, чем все короли, вместе взятые. Мы больше не будем бояться инквизиторов
и без труда освободим Кунигунду.
Эти рассуждения были по душе Какамбо; люди так любят
блуждать по свету, чваниться перед соотечественниками и похваляться увиденным
во время странствий, что двое счастливцев решили отказаться от своего счастья и
попросить у его величества, чтобы он позволил им уехать.
– Вы делаете глупость, – сказал им король. –
Я знаю, страна моя не бог весть что; но где можно прожить недурно, там и надо
оставаться. Я, разумеется не имею права удерживать иностранцев; это тирания,
которая противна и нашим обычаям, и нашим законам; все люди свободны; вы уедете
когда захотите, но помните, что выбраться отсюда очень трудно. Невозможно
подняться по быстрой реке, по которой вы каким-то чудом спустились и которая
течет под сводом скал. Горы, окружающие мое государство, достигают десяти тысяч
футов в вышину и отвесны, как стены; в ширину они достигают более десяти миль и
обрываются в бездонные пропасти. Впрочем, если вы непременно хотите уехать, я
прикажу механикам построить машину, чтобы вас удобно переправить через горы. Но
уж дальше на провожатых не рассчитывайте, ибо мои подданные дали клятву никогда
не переступать границ королевства и не нарушат ее – они достаточно разумные
люди. Не считая этого, просите у меня все, что вам заблагорассудится.
– Мы просим у вашего величества, – сказал
Какамбо, – только нескольких баранов, нагруженных съестными припасами,
камнями и грязью вашей страны.
Король засмеялся.
– Не понимаю, – сказал он, – что хорошего
находят жители Европы в нашей желтой грязи, но берите ее сколько хотите, и
пусть она пойдет вам на пользу.
Он немедленно отдал приказ механикам соорудить машину, чтобы
переправить этих странных людей за пределы королевства. Три тысячи ученых
физиков работали над нею; через две недели она была готова и стоила всего
двадцать миллионов стерлингов в ходячей монете той страны. Кандид и Какамбо
сели в машину; с собой у них были два больших красных барана, оседланных и
взнузданных, чтобы ехать на них, когда путники уже преодолеют горы; двадцать
вьючных баранов, нагруженных съестными припасами; тридцать – с образцами того,
что было в стране наиболее любопытного; пятьдесят – груженных золотом,
самоцветными камнями и алмазами. Король нежно обнял залетных гостей.
Прекрасное зрелище представлял их отъезд, и занятно было
смотреть, с каким искусством были подняты они со своими баранами на вершину
гор. Физики доставили их в безопасное место и вернулись. У Кандида теперь не
было иного желания и иной мысли, как подарить этих баранов Кунигунде.
– У нас есть, – говорил он, – чем заплатить
губернатору Буэнос-Айреса, если только Кунигунду вообще можно оценить в
деньгах. Едем в Кайенну, сядем на судно, а потом посмотрим, какое королевство
нам купить.
|