Герберт Уэллс «Рассказы»

Человек, который делал алмазы

Перевод Н. Рахмановой

     Дела задержали меня на Чансери-лейн до девяти вечера. Начинала  болеть голова, и у меня не было никакой охоты  развлекаться  или  опять  сесть  за работу. Кусочек неба, едва видный  между  высокими  скалами  узкого  ущелья улицы, возвещал о ясном вечере, и я  решил  пройтись  по  набережной,  дать отдых глазам, освежить голову и полюбоваться  на  пестрые  речные  огоньки. Вечер, бесспорно, самое лучшее время дня здесь, на набережной:  благодатная темнота скрывает грязную воду, и всевозможные огни, какие только есть в наш переходный век - красные, ослепительно  оранжевые,  желтые  газовые,  белые электрические, - вкраплены в неясные силуэты зданий самых разных  оттенков, от серого до темно-фиолетового. Сквозь арки моста Ватерлоо сотни светящихся точек  отмечают  изгиб  набережной,  а  над  парапетом   подымаются   башни Вестминстера - темно-серые на фоне звездного неба.  Неслышно  течет  черная река,  и  только  изредка  легкая  рябь  колеблет  отражения  огней  на  ее поверхности.

     - Теплый вечер, - сказал голос рядом со мной.

     Я повернул  голову  и  увидел  профиль  человека,  облокотившегося  на парапет подле меня. Лицо у него было тонкое, можно даже  сказать  красивое, хотя довольно изможденное и бледное. Поднятый и зашпиленный воротник пальто указывал на место незнакомца в жизни не менее точно, чем мог  бы  указывать мундир. Я почувствовал, что, если отвечу ему, мне придется заплатить за его ночлег и завтрак.

     Я с любопытством посмотрел на него.  Окупит  ли  его  рассказ  деньги, которые я на него затрачу, или это обыкновенный неудачник, неспособный даже рассказать собственную  историю?  Глаза  и  лоб  выдавали  в  нем  человека мыслящего. Нижняя губа слегка дрожала. И я решился заговорить.

     - Очень теплый, - ответил я, - но все же стоять здесь холодновато.

     -  Нет,  -  сказал  он,  продолжая  глядеть  на  воду,  -  здесь очень приятно... именно сейчас.

     - Как хорошо, - продолжал он,  помолчав,  -  что  еще  можно  найти  в Лондоне такое тихое место. Когда целый день тебя мучают дела, заботы о том, как бы прожить, как выплатить долги и избежать опасностей, не  представляю, что бы я стал делать, не будь таких умиротворяющих уголков.

     Он делал длинные паузы после каждого предложения.

     - Вероятно, вам знакомы житейские невзгоды,  иначе  вы  не  стояли  бы здесь. Но вряд  ли у  вас такая  усталая  голова и  так  болят  ноги, как у меня...   Да!  По  временам  я  сомневаюсь, стоит ли игра свеч? Мне хочется все  бросить - имя, богатство, положение - и заняться каким-нибудь скромным ремеслом.  Но  я знаю, что, как бы туго мне ни приходилось, если я откажусь от  своих  честолюбивых  стремлений,  я  до  конца  моих  дней не перестану раскаиваться.

     Он замолчал. Я глядел на него с  изумлением.  Я  никогда  не  встречал человека в более  плачевном  состоянии.  Оборванный,  грязный,  небритый  и нечесаный, он выглядел так, словно неделю провалялся в мусорном ящике.

     И он мне рассказывает об утомительных заботах крупного дельца! Я  чуть не  рассмеялся.  Или  это  помешанный,  или  он  неудачно  издевается   над собственной бедностью.

     - Если высокие цели и высокое положение, -  сказал  я,  -  имеют  свою оборотную сторону - напряженный труд  и  постоянное  беспокойство,  то  они приносят и вознаграждение:  влияние,  возможность  делать  добро,  помогать слабым и бедным; наконец, удовлетворенное тщеславие - уже награда.

     Подшучивать   при   таких   обстоятельствах   было   бестактно.   Меня подстрекнуло несоответствие между его наружностью и тем, что он говорил.  Я не успел кончить, как мне уже стало совестно.

     Он обернул ко мне угрюмое, но совершенно спокойное лицо.

     - Я забылся. Разумеется, вы не можете меня понять, - сказал он.

     С минуту он присматривался ко мне.

     - Конечно, все это кажется нелепым. Даже если я вам расскажу,  вы  все равно не поверите, так что я могу рассказывать, ничем не рискуя. А мне  так приятно с кем-нибудь поделиться. У  меня  действительно  на  руках  крупное дело, очень крупное. Но как раз сейчас начались затруднения.  Дело  в  том, что я... изготовляю алмазы.

     - Вы, вероятно, сейчас без работы?

     - Мне надоело вечное недоверие,  -  нетерпеливо  сказал  он.  С  этими словами он вдруг  расстегнул  свое  жалкое  пальто,  вытащил  из-за  пазухи холщовый мешочек, висевший на шнурке у него на  шее,  и  вынул  из  мешочка темный камень.

     - Интересно, можете ли вы определить, что это такое? - Он протянул мне камень.

     Надо сказать,  что  приблизительно  год  назад  в  свободное  время  я занимался  подготовкой  к  экзаменам  на  ученую   степень   в   лондонском университете, так что у  меня  есть  некоторое  представление  о  физике  и минералогии. Камень напоминал неотшлифованный темный алмаз, но был  слишком велик, почти с ноготь большого пальца. Я взял его  и  увидел,  что  у  него форма правильного октаэдра с гранями, характерными для  этого  драгоценного минерала. Я вынул перочинный нож и поскреб  камень  -  безрезультатно.  Под газовым фонарем я испытал камень: чиркнул им по  часовому  стеклу  и  легко провел белую черту.  С  возрастающим  любопытством  я  посмотрел  на  моего собеседника:

     - Действительно, очень похоже на алмаз.  Но  тогда  это  гигант  среди алмазов. Откуда он у вас?

     - Я же вам говорю, что сам его сделал, - ответил  он.  -  Отдайте  его мне.

     Он торопливо засунул камень обратно в мешочек и застегнул пальто.

     - Я продам вам его за сто фунтов, - вдруг прошептал он.

     Ко мне вернулись мои подозрения. В конце концов камень мог быть просто корундом  -  веществом  почти  такой  же  твердости  -  и  лишь  по  чистой случайности походить формой на алмаз. Если это алмаз, то как он очутился  у этого человека и почему он предлагает продать камень всего за сто фунтов?

     Мы взглянули друг другу в глаза. В его взгляде выражалось  ожидание  - нетерпеливое, но честное. В эту минуту я поверил, что он  пытается  продать мне настоящий алмаз. Но я небогат, сто фунтов пробили бы заметную  брешь  в моих финансах, да и какой человек в здравом уме станет покупать  алмаз  при свете газового фонаря у оборванного бродяги, поверив ему на слово. И все же алмаз такой величины вызвал в моем воображении  тысячи  фунтов.  Но  тогда, подумал я, этот алмаз должен  упоминаться  во  всех  книгах  о  драгоценных камнях. Мне вспомнились  рассказы  о  контрабандистах  и  ловких  кафрах  в Капской колонии. Я уклонился от прямого ответа.

     - Откуда он у вас? - спросил я.

     - Я сделал его.

     Я кое-что слыхал о Муассоне, но знал, что его искусственные бриллианты очень небольшой величины.

     Я покачал головой.

     - Вы как будто разбираетесь в этих вещах. Я  расскажу  вам  немного  о себе. Быть может, тогда вы передумаете и купите алмаз.

     Он отвернулся от реки, засунул руки в карманы и вздохнул:

     - Я знаю, вы все равно мне не поверите.

     - Алмазы, - начал он, и по мере  того,  как  он  говорил,  я  перестал чувствовать, что это говорит бродяга: речь его становилась свободной  речью образованного  человека,  -  алмазы  делаются  так.  Углерод  выделяют   из соединения в определенном плавильном флюсе и при соответствующем  давлении. Тогда  углерод  выкристаллизовывается  не  в  виде  графита  или  угольного порошка, а в виде мелких алмазов. Все это давно известно химикам, но никому еще не удалось напасть именно на тот флюс, в котором надо плавить  углерод, и определить давление, которое может дать наилучшие результаты.  Поэтому-то алмазы, сделанные химиками, такие мелкие и  темные  и  не  имеют  настоящей ценности.

     И вот я посвятил этой задаче свою жизнь -  всю  свою  жизнь.  Я  начал изучать условия, при которых получают алмазы,  когда  мне  было  семнадцать лет, а теперь мне тридцать два. Я знал, что на это уйдет лет десять, а то и двадцать, которые могут отнять у человека все его силы, всю его энергию, но даже  и  тогда  игра  стоила  свеч.  Предположим,  что   кто-то,   наконец, натолкнулся на разгадку секрета; тогда, прежде чем тайна  выйдет  наружу  и алмазы станут  дешевле  угля,  этот  человек  сможет  заработать  миллионы. Миллионы!

     Он замолчал и взглянул на  меня,  словно  ища  сочувствия.  Глаза  его сверкали голодным блеском.

     - И подумать только, - сказал он, - что я почти всего  достиг,  и  вот теперь...

     Когда мне исполнился двадцать один  год,  у  меня  было  около  тысячи фунтов, и я думал, что эта сумма и небольшой приработок уроками  дадут  мне возможность продолжать изыскания. Учение, главным образом в Берлине, заняло года два, а затем я стал работать  самостоятельно.  Самое  трудное  было  - соблюдать  тайну.  Видите  ли,  если  бы  я   проболтался,   моя   вера   в осуществимость идеи могла бы подстрекнуть других, а я не считаю себя  таким гением- чтобы навернякя прийти к открытию первым, если начнется  борьба  за первенство. Как вы сами понимаете, важно было, раз уж я действительно решил сколотить состояние, чтобы люди не знали о том,  что  алмазы  можно  делать искусственным путем и производить тоннами. Поэтому я был вынужден  работать совершенно один. Сперва у меня была маленькая  лаборатория,  но  когда  мои ресурсы  начали  истощаться,  мне  пришлось  продолжать  опыты   в   жалкой комнатушке без мебели в Кэнтиш-тауне. Я спал на соломенном матрасе прямо на полу, посреди приборов. Деньги буквально испарялись. Я  отказывал  себе  во всем,  чтобы  покупать  необходимое  для  моих  исследований.  Я   старался продержаться,  давая  уроки,  но  педагог  я  неважный,  нет  у   меня   ни университетского диплома, ни достаточного образования,  кроме  химического. Мне приходилось тратить уйму времени и труда, а получать за это пустяки. Но я все приближался и приближался к цели. Три года  назад  я  решил  проблему состава флюса и почти достиг  нужного  давления,  поместив  флюс  и  особую углеродную смесь в ружейный ствол; я добавил туда воды, герметически закрыл ствол и принялся нагревать.

     Он помолчал.

     - Довольно рискованно, - сказал я.

     - Да. Ружье разорвалось  и  разбило  все  окна  и  значительную  часть аппаратуры. Зато я получил что-то вроде алмазного порошка. Пытаясь добиться большого давления на расплавленную смесь, чтобы  выкристаллизовать  из  нее алмазы, я обнаружил, что некий Добре, работавший  в  Парижской  лаборатории пороха и селитры, взрывал динамит в плотно завинченном  стальном  цилиндре, таком прочном, что он не мог лопнуть. Я узнал, что Добре мог дробить скалы, превращая их в породы, подобные южноафриканским, в которых залегают алмазы. Я заказал стальной цилиндр, сделанный  по  его  чертежу,  хотя  это  сильно подкосило меня в  смысле  средств.  Я  забил  в  цилиндр  весь  материал  и взрывчатые вещества, развел огонь в горне и - вышел прогуляться.

     Меня рассмешило, что он рассказывает это так деловито.

     - А вы не подумали, что может взорваться весь  дом?  Были  там  другие жильцы?

     - Этого требовали интересы науки, - сказал он помолчав. - Этажом  ниже жила семья торговца фруктами,  рядом  со  мной  -  сочинитель  просительных писем,  а  наверху  -  две  цветочницы.  Возможно,  я  поступил   несколько необдуманно, но не  исключено,  что  не  все  жильцы  были  дома.  Когда  я вернулся, цилиндр лежал на том же месте в куче  раскаленных  добела  углей. Взрывчатка не разорвала корпуса. Теперь передо мной встала новая  проблема. Видите ли,  время  -  важный  фактор  при  кристаллизации.  Если  сократить процесс,  кристаллы  получатся  мелкие.  Только   длительное   выдерживание увеличивает кристаллы. Я  решил  охлаждать  цилиндр  в  течение  двух  лет, постепенно снижая температуру. Деньги у меня к этому времени кончились. Мне приходилось все время поддерживать огонь в горне и платить за комнату, надо было также утолять голод, и у меня не осталось ни гроша.

     Вряд ли я  теперь  припомню  все,  чем  я  промышлял,  пока  занимался изготовлением  алмазов.  Я  продавал  газеты,  держал  под  уздцы  лошадей, открывал дверцы экипажей. В течение многих недель  я  надписывал  конверты. Мне пришлось служить помощником у продавца с ручной тележкой, я должен  был сзывать народ по одну сторону улицы, в то время кал он  выкликал  товар  по другую. Один раз у меня целую неделю не было никакой  работы,  и  я  просил милостыню. Что это была за неделя! Однажды, когда погас огонь в горне  и  я весь день ничего не ел, какой-то парень, гулявший с девушкой, хотел пустить ей пыль в глаза и дал мне шесть пенсов. Да благословит бог тщеславие! Какое благоухание доносилось из лавок, где торговали жареной рыбой! Но я пошел  и на все деньги купил угля, снова раскалил горн, а  потом...  Да,  от  голода человек глупеет. Наконец,  три  недели  назад,  я  погасил  огонь  и  вынул цилиндр.  Он  был  еще  такой  горячий,  что  жег  мне  руки,  пока  я  его развинчивал. Я выскреб крошащуюся лавообразную массу долотом и растолок  ее на железном листе. И нашел в ней три крупных алмаза и пять маленьких. Когда я сидел на полу, стуча  молотком,  дверь  отворилась  и  вошел  мой  сосед, сочинитель просительных писем. Он был по обыкновению пьян.

     "Ан-нархист", - сказал он.

     "Вы пьяны", - отрезал я.

     "Разрр-рушитель, мерр-завец!" - продолжал он.

     "Подите к дьяволу", - отвечал я.

     "Не бес-по-койтесь", - сказал он,  икая  и  подмигивая  мне  с  хитрым видом.

     Потом он прислонился к двери и, устремив глаза на косяк, начал болтать о том, как он рылся в моей комнате, как ходил сегодня утром в полицию и там записывали все, что он говорил, "как будто я джнт-мен", - сказал он.

     Тут я вдруг понял, что влип. Или я должен выдать полиции мой секрет, и тогда о нем узнают все и каждый, или же меня арестуют как анархиста. И  вот я взял соседа за шиворот,  встряхнул  его  как  следует,  а  потом  убрался подобру-поздорову со своими алмазами. Вечерние газеты назвали  мою  каморку "кэнтиш-таунской фабрикой бомб". И теперь я никак  не  могу  отделаться  от своих алмазов.  Если  я  захожу  к  почтенным  ювелирам,  они  просят  меня обождать, и я слышу, как они шепчутся  с  приказчиком  и  посылают  его  за полисменом, и тогда  я  заявляю,  что  не  могу  ждать.  Я  нашел  скупщика краденого: он прямо вцепился в алмаз, который я ему дал,  и  предложил  мне потребовать его обратно через суд. Теперь я ношу алмазы на себе - несколько сот тысяч фунтов - и не имею ни пищи, ни крова. Вы первый, кому  я  доверил свою тайну: мне нравится ваше лицо, а  меня,  что  называется,  приперло  к стене.

     Он посмотрел мне в глаза.

     - Было бы  сумасшествием,  -  сказал  я,  -  купить  алмаз  при  таких обстоятельствах, да я и не ношу с собой сотен фунтов.  И  все  же  я  готов поверить  вам.  Если  хотите,  сделаем  так:  приходите  завтра  ко  мне  в контору...

     - Вы думаете, я вор, - с горечью сказал он. - Вы сообщите  в  полицию. Нет, не пойду я в ловушку.

     - Я почему-то убежден, что вы не вор. Вот моя карточка,  и  во  всяком случае возьмите еще вот это. Не будем назначать свидания. Приходите,  когда угодно.

     Он взял карточку и то, что я дал ему в залог моей доброжелательности.

     - Надеюсь, вы передумаете и придете, - сказал я.

     Он с сомнением покачал головой.

     - Когда-нибудь  я  отдам  ваши  полкроны  и  с  процентами,  с  такими процентами, что вы ахнете, - сказал он. - Ведь вы сохраните все в тайне? Не ходите за мной.

     Он  перешел  через  улицу  к  ступенькам   под   аркой,   ведущей   на Эссекс-стрит, и исчез в темноте. Больше я его никогда не видел.

     Впоследствии я дважды получал  от  него  письма  с  просьбой  прислать банкноты (но не чеки) по такому-то адресу. Взвесив все, я поступил так, как счел наиболее благоразумным. Один раз он заходил, когда  меня  не  было  на месте: по описанию посыльного мальчишки,  это  был  очень  худой,  грязный, оборванный человек, мучительно кашлявший. Он ничего не просил  передать.  И это все, что я знаю о нем. Иногда мне очень хочется  узнать,  что  стало  с ним? Был ли это просто маниак, мошенник,  торговавший  фальшивыми  камнями, или он действительно сделал эти алмазы, как утверждал? Последнее  настолько правдоподобно, что по временам я спрашиваю себя,  не  упустил  ли  я  самую блестящую возможность всей своей жизни? Быть может, он умер, и  алмазы  его выбросили, как сор, - повторяю, один был величиной с ноготь. А может  быть, он все еще бродит по улицам, пытаясь сбыть свои сокровища? Может  случиться и так, что он еще предстанет когда-нибудь миру и,  пересекая  мой  путь  на безоблачной высоте, доступной лишь богачам и  патентованным  знаменитостям, безмолвно упрекнет меня за отсутствие  предприимчивости.  Иногда  я  думаю, что, пожалуй, надо было рискнуть. Хотя бы пятью фунтами.  

1894