
Увеличить |
Человек, который делал алмазы
Перевод Н. Рахмановой
Дела задержали меня на Чансери-лейн до девяти вечера. Начинала болеть голова,
и у меня не было никакой охоты развлекаться или опять сесть за работу.
Кусочек неба, едва видный между высокими скалами узкого ущелья улицы,
возвещал о ясном вечере, и я решил пройтись по набережной, дать отдых
глазам, освежить голову и полюбоваться на пестрые речные огоньки. Вечер,
бесспорно, самое лучшее время дня здесь, на набережной: благодатная темнота
скрывает грязную воду, и всевозможные огни, какие только есть в наш переходный
век - красные, ослепительно оранжевые, желтые газовые, белые электрические,
- вкраплены в неясные силуэты зданий самых разных оттенков, от серого до
темно-фиолетового. Сквозь арки моста Ватерлоо сотни светящихся точек отмечают
изгиб набережной, а над парапетом подымаются башни Вестминстера -
темно-серые на фоне звездного неба. Неслышно течет черная река, и только
изредка легкая рябь колеблет отражения огней на ее поверхности.
-
Теплый вечер, - сказал голос рядом со мной.
Я
повернул голову и увидел профиль человека, облокотившегося на парапет
подле меня. Лицо у него было тонкое, можно даже сказать красивое, хотя
довольно изможденное и бледное. Поднятый и зашпиленный воротник пальто указывал
на место незнакомца в жизни не менее точно, чем мог бы указывать мундир. Я
почувствовал, что, если отвечу ему, мне придется заплатить за его ночлег и
завтрак.
Я с
любопытством посмотрел на него. Окупит ли его рассказ деньги, которые я на
него затрачу, или это обыкновенный неудачник, неспособный даже рассказать
собственную историю? Глаза и лоб выдавали в нем человека мыслящего.
Нижняя губа слегка дрожала. И я решился заговорить.
-
Очень теплый, - ответил я, - но все же стоять здесь холодновато.
-
Нет, - сказал он, продолжая глядеть на воду, - здесь очень приятно...
именно сейчас.
-
Как хорошо, - продолжал он, помолчав, - что еще можно найти в Лондоне
такое тихое место. Когда целый день тебя мучают дела, заботы о том, как бы
прожить, как выплатить долги и избежать опасностей, не представляю, что бы я
стал делать, не будь таких умиротворяющих уголков.
Он
делал длинные паузы после каждого предложения.
-
Вероятно, вам знакомы житейские невзгоды, иначе вы не стояли бы здесь. Но
вряд ли у вас такая усталая голова и так болят ноги, как у меня...
Да! По временам я сомневаюсь, стоит ли игра свеч? Мне хочется все бросить
- имя, богатство, положение - и заняться каким-нибудь скромным ремеслом. Но я
знаю, что, как бы туго мне ни приходилось, если я откажусь от своих
честолюбивых стремлений, я до конца моих дней не перестану раскаиваться.
Он
замолчал. Я глядел на него с изумлением. Я никогда не встречал человека в
более плачевном состоянии. Оборванный, грязный, небритый и нечесаный, он
выглядел так, словно неделю провалялся в мусорном ящике.
И
он мне рассказывает об утомительных заботах крупного дельца! Я чуть не
рассмеялся. Или это помешанный, или он неудачно издевается над
собственной бедностью.
-
Если высокие цели и высокое положение, - сказал я, - имеют свою оборотную
сторону - напряженный труд и постоянное беспокойство, то они приносят и
вознаграждение: влияние, возможность делать добро, помогать слабым и
бедным; наконец, удовлетворенное тщеславие - уже награда.
Подшучивать при таких обстоятельствах было бестактно. Меня
подстрекнуло несоответствие между его наружностью и тем, что он говорил. Я не
успел кончить, как мне уже стало совестно.
Он
обернул ко мне угрюмое, но совершенно спокойное лицо.
- Я
забылся. Разумеется, вы не можете меня понять, - сказал он.
С
минуту он присматривался ко мне.
-
Конечно, все это кажется нелепым. Даже если я вам расскажу, вы все равно не
поверите, так что я могу рассказывать, ничем не рискуя. А мне так приятно с
кем-нибудь поделиться. У меня действительно на руках крупное дело, очень
крупное. Но как раз сейчас начались затруднения. Дело в том, что я...
изготовляю алмазы.
-
Вы, вероятно, сейчас без работы?
-
Мне надоело вечное недоверие, - нетерпеливо сказал он. С этими словами он
вдруг расстегнул свое жалкое пальто, вытащил из-за пазухи холщовый
мешочек, висевший на шнурке у него на шее, и вынул из мешочка темный
камень.
-
Интересно, можете ли вы определить, что это такое? - Он протянул мне камень.
Надо сказать, что приблизительно год назад в свободное время я
занимался подготовкой к экзаменам на ученую степень в лондонском
университете, так что у меня есть некоторое представление о физике и
минералогии. Камень напоминал неотшлифованный темный алмаз, но был слишком
велик, почти с ноготь большого пальца. Я взял его и увидел, что у него
форма правильного октаэдра с гранями, характерными для этого драгоценного
минерала. Я вынул перочинный нож и поскреб камень - безрезультатно. Под
газовым фонарем я испытал камень: чиркнул им по часовому стеклу и легко
провел белую черту. С возрастающим любопытством я посмотрел на моего
собеседника:
-
Действительно, очень похоже на алмаз. Но тогда это гигант среди алмазов.
Откуда он у вас?
- Я
же вам говорю, что сам его сделал, - ответил он. - Отдайте его мне.
Он
торопливо засунул камень обратно в мешочек и застегнул пальто.
- Я
продам вам его за сто фунтов, - вдруг прошептал он.
Ко
мне вернулись мои подозрения. В конце концов камень мог быть просто корундом
- веществом почти такой же твердости - и лишь по чистой случайности
походить формой на алмаз. Если это алмаз, то как он очутился у этого человека
и почему он предлагает продать камень всего за сто фунтов?
Мы
взглянули друг другу в глаза. В его взгляде выражалось ожидание -
нетерпеливое, но честное. В эту минуту я поверил, что он пытается продать мне
настоящий алмаз. Но я небогат, сто фунтов пробили бы заметную брешь в моих
финансах, да и какой человек в здравом уме станет покупать алмаз при свете
газового фонаря у оборванного бродяги, поверив ему на слово. И все же алмаз
такой величины вызвал в моем воображении тысячи фунтов. Но тогда, подумал
я, этот алмаз должен упоминаться во всех книгах о драгоценных камнях. Мне
вспомнились рассказы о контрабандистах и ловких кафрах в Капской
колонии. Я уклонился от прямого ответа.
-
Откуда он у вас? - спросил я.
- Я
сделал его.
Я
кое-что слыхал о Муассоне, но знал, что его искусственные бриллианты очень
небольшой величины.
Я
покачал головой.
-
Вы как будто разбираетесь в этих вещах. Я расскажу вам немного о себе. Быть
может, тогда вы передумаете и купите алмаз.
Он
отвернулся от реки, засунул руки в карманы и вздохнул:
- Я
знаю, вы все равно мне не поверите.
-
Алмазы, - начал он, и по мере того, как он говорил, я перестал
чувствовать, что это говорит бродяга: речь его становилась свободной речью
образованного человека, - алмазы делаются так. Углерод выделяют из
соединения в определенном плавильном флюсе и при соответствующем давлении.
Тогда углерод выкристаллизовывается не в виде графита или угольного
порошка, а в виде мелких алмазов. Все это давно известно химикам, но никому еще
не удалось напасть именно на тот флюс, в котором надо плавить углерод, и
определить давление, которое может дать наилучшие результаты. Поэтому-то
алмазы, сделанные химиками, такие мелкие и темные и не имеют настоящей
ценности.
И
вот я посвятил этой задаче свою жизнь - всю свою жизнь. Я начал изучать
условия, при которых получают алмазы, когда мне было семнадцать лет, а
теперь мне тридцать два. Я знал, что на это уйдет лет десять, а то и двадцать,
которые могут отнять у человека все его силы, всю его энергию, но даже и
тогда игра стоила свеч. Предположим, что кто-то, наконец, натолкнулся
на разгадку секрета; тогда, прежде чем тайна выйдет наружу и алмазы станут
дешевле угля, этот человек сможет заработать миллионы. Миллионы!
Он
замолчал и взглянул на меня, словно ища сочувствия. Глаза его сверкали
голодным блеском.
- И
подумать только, - сказал он, - что я почти всего достиг, и вот теперь...
Когда мне исполнился двадцать один год, у меня было около тысячи фунтов,
и я думал, что эта сумма и небольшой приработок уроками дадут мне возможность
продолжать изыскания. Учение, главным образом в Берлине, заняло года два, а
затем я стал работать самостоятельно. Самое трудное было - соблюдать
тайну. Видите ли, если бы я проболтался, моя вера в осуществимость
идеи могла бы подстрекнуть других, а я не считаю себя таким гением- чтобы
навернякя прийти к открытию первым, если начнется борьба за первенство. Как
вы сами понимаете, важно было, раз уж я действительно решил сколотить
состояние, чтобы люди не знали о том, что алмазы можно делать искусственным
путем и производить тоннами. Поэтому я был вынужден работать совершенно один.
Сперва у меня была маленькая лаборатория, но когда мои ресурсы начали
истощаться, мне пришлось продолжать опыты в жалкой комнатушке без
мебели в Кэнтиш-тауне. Я спал на соломенном матрасе прямо на полу, посреди
приборов. Деньги буквально испарялись. Я отказывал себе во всем, чтобы
покупать необходимое для моих исследований. Я старался продержаться,
давая уроки, но педагог я неважный, нет у меня ни университетского
диплома, ни достаточного образования, кроме химического. Мне приходилось
тратить уйму времени и труда, а получать за это пустяки. Но я все приближался и
приближался к цели. Три года назад я решил проблему состава флюса и почти
достиг нужного давления, поместив флюс и особую углеродную смесь в
ружейный ствол; я добавил туда воды, герметически закрыл ствол и принялся
нагревать.
Он
помолчал.
-
Довольно рискованно, - сказал я.
-
Да. Ружье разорвалось и разбило все окна и значительную часть
аппаратуры. Зато я получил что-то вроде алмазного порошка. Пытаясь добиться
большого давления на расплавленную смесь, чтобы выкристаллизовать из нее
алмазы, я обнаружил, что некий Добре, работавший в Парижской лаборатории
пороха и селитры, взрывал динамит в плотно завинченном стальном цилиндре,
таком прочном, что он не мог лопнуть. Я узнал, что Добре мог дробить скалы,
превращая их в породы, подобные южноафриканским, в которых залегают алмазы. Я
заказал стальной цилиндр, сделанный по его чертежу, хотя это сильно
подкосило меня в смысле средств. Я забил в цилиндр весь материал и
взрывчатые вещества, развел огонь в горне и - вышел прогуляться.
Меня рассмешило, что он рассказывает это так деловито.
- А
вы не подумали, что может взорваться весь дом? Были там другие жильцы?
-
Этого требовали интересы науки, - сказал он помолчав. - Этажом ниже жила семья
торговца фруктами, рядом со мной - сочинитель просительных писем, а
наверху - две цветочницы. Возможно, я поступил несколько необдуманно,
но не исключено, что не все жильцы были дома. Когда я вернулся,
цилиндр лежал на том же месте в куче раскаленных добела углей. Взрывчатка не
разорвала корпуса. Теперь передо мной встала новая проблема. Видите ли,
время - важный фактор при кристаллизации. Если сократить процесс,
кристаллы получатся мелкие. Только длительное выдерживание увеличивает
кристаллы. Я решил охлаждать цилиндр в течение двух лет, постепенно
снижая температуру. Деньги у меня к этому времени кончились. Мне приходилось
все время поддерживать огонь в горне и платить за комнату, надо было также
утолять голод, и у меня не осталось ни гроша.
Вряд
ли я теперь припомню все, чем я промышлял, пока занимался
изготовлением алмазов. Я продавал газеты, держал под уздцы лошадей,
открывал дверцы экипажей. В течение многих недель я надписывал конверты. Мне
пришлось служить помощником у продавца с ручной тележкой, я должен был сзывать
народ по одну сторону улицы, в то время кал он выкликал товар по другую.
Один раз у меня целую неделю не было никакой работы, и я просил милостыню.
Что это была за неделя! Однажды, когда погас огонь в горне и я весь день
ничего не ел, какой-то парень, гулявший с девушкой, хотел пустить ей пыль в
глаза и дал мне шесть пенсов. Да благословит бог тщеславие! Какое благоухание
доносилось из лавок, где торговали жареной рыбой! Но я пошел и на все деньги купил
угля, снова раскалил горн, а потом... Да, от голода человек глупеет.
Наконец, три недели назад, я погасил огонь и вынул цилиндр. Он был
еще такой горячий, что жег мне руки, пока я его развинчивал. Я выскреб
крошащуюся лавообразную массу долотом и растолок ее на железном листе. И нашел
в ней три крупных алмаза и пять маленьких. Когда я сидел на полу, стуча
молотком, дверь отворилась и вошел мой сосед, сочинитель просительных
писем. Он был по обыкновению пьян.
"Ан-нархист", - сказал он.
"Вы пьяны", - отрезал я.
"Разрр-рушитель, мерр-завец!" - продолжал он.
"Подите к дьяволу", - отвечал я.
"Не бес-по-койтесь", - сказал он, икая и подмигивая мне с
хитрым видом.
Потом он прислонился к двери и, устремив глаза на косяк, начал болтать о том,
как он рылся в моей комнате, как ходил сегодня утром в полицию и там записывали
все, что он говорил, "как будто я джнт-мен", - сказал он.
Тут
я вдруг понял, что влип. Или я должен выдать полиции мой секрет, и тогда о нем
узнают все и каждый, или же меня арестуют как анархиста. И вот я взял соседа
за шиворот, встряхнул его как следует, а потом убрался подобру-поздорову
со своими алмазами. Вечерние газеты назвали мою каморку "кэнтиш-таунской
фабрикой бомб". И теперь я никак не могу отделаться от своих алмазов.
Если я захожу к почтенным ювелирам, они просят меня обождать, и я
слышу, как они шепчутся с приказчиком и посылают его за полисменом, и
тогда я заявляю, что не могу ждать. Я нашел скупщика краденого: он
прямо вцепился в алмаз, который я ему дал, и предложил мне потребовать его
обратно через суд. Теперь я ношу алмазы на себе - несколько сот тысяч фунтов -
и не имею ни пищи, ни крова. Вы первый, кому я доверил свою тайну: мне
нравится ваше лицо, а меня, что называется, приперло к стене.
Он
посмотрел мне в глаза.
-
Было бы сумасшествием, - сказал я, - купить алмаз при таких
обстоятельствах, да я и не ношу с собой сотен фунтов. И все же я готов
поверить вам. Если хотите, сделаем так: приходите завтра ко мне в
контору...
-
Вы думаете, я вор, - с горечью сказал он. - Вы сообщите в полицию. Нет, не
пойду я в ловушку.
- Я
почему-то убежден, что вы не вор. Вот моя карточка, и во всяком случае
возьмите еще вот это. Не будем назначать свидания. Приходите, когда угодно.
Он
взял карточку и то, что я дал ему в залог моей доброжелательности.
-
Надеюсь, вы передумаете и придете, - сказал я.
Он
с сомнением покачал головой.
-
Когда-нибудь я отдам ваши полкроны и с процентами, с такими
процентами, что вы ахнете, - сказал он. - Ведь вы сохраните все в тайне? Не
ходите за мной.
Он
перешел через улицу к ступенькам под аркой, ведущей на
Эссекс-стрит, и исчез в темноте. Больше я его никогда не видел.
Впоследствии я дважды получал от него письма с просьбой прислать банкноты
(но не чеки) по такому-то адресу. Взвесив все, я поступил так, как счел
наиболее благоразумным. Один раз он заходил, когда меня не было на месте:
по описанию посыльного мальчишки, это был очень худой, грязный, оборванный
человек, мучительно кашлявший. Он ничего не просил передать. И это все, что я
знаю о нем. Иногда мне очень хочется узнать, что стало с ним? Был ли это
просто маниак, мошенник, торговавший фальшивыми камнями, или он
действительно сделал эти алмазы, как утверждал? Последнее настолько
правдоподобно, что по временам я спрашиваю себя, не упустил ли я самую
блестящую возможность всей своей жизни? Быть может, он умер, и алмазы его
выбросили, как сор, - повторяю, один был величиной с ноготь. А может быть, он
все еще бродит по улицам, пытаясь сбыть свои сокровища? Может случиться и так,
что он еще предстанет когда-нибудь миру и, пересекая мой путь на
безоблачной высоте, доступной лишь богачам и патентованным знаменитостям,
безмолвно упрекнет меня за отсутствие предприимчивости. Иногда я думаю,
что, пожалуй, надо было рискнуть. Хотя бы пятью фунтами.
1894
|