 Увеличить |
Об уме и умничанье
Пер. - Р.Померанцева
И,
кстати, о неком Крихтоне
Крихтон невероятно умный человек - почти неправдоподобно,
сверхъестественно умный. И не просто сведущий в том или в этом, а вообще образец
ума; вам его никогда не обскакать; он идет по свету и бесцельно рассыпает
перлы своего остроумия. Он побивает вас в шутках, ловит на неточностях и
подает ваши лучшие номера куда тоньше и оригинальней. Истинно
воспитанный человек, на столь многое притязающий, окажется, по крайней мере
вам в утешение, уродлив лицом, хил или несчастлив в браке, но Крихтону и в
голову не приходит подобная деликатность. Он появится в комнате, где вы,
скажем, сидите компанией и острите, и начнет сыпать шутками, пусть и
менее забавными, но, бесспорно, более хлесткими. И вот вы один за другим
умолкаете и, попыхивая трубкой, глядите на него с тоскою и злобой. Еще не было
случая, чтобы он не обыграл меня в шахматы. Люди говорят о нем и спрашивают
моего мнения, и, если я решаюсь нелестно о нем отозваться, смотрят так,
будто подозревают меня в зависти. Безмерно хвалебные рецензии на его книги
и полотна предстают моим взорам в самых неожиданных местах. Право, из-за
него я почти перестал читать газеты. И однако...
Подобный ум - еще не все на свете. Он никогда не пленял меня, и мне часто
думалось, что вообще он не может никого пленить. Допустим, вы сказали
что-то остроумное, произнесли какой-то парадокс, нашли тонкое сравнение
или набросали образную картину; как воспримут это обычные люди? Те, кто глупее
вас, люди нетонкие, заурядные, не посвященные в ваши проблемы, будут
попросту раздражены вашими загадками; те, кто умней, почтут ваше
остроумие явной глупостью; ровни же ваши сами рвутся сострить и, естественно,
видят в вас опасного конкурента. Словом, подобный ум есть не что иное, как
чистый эгоизм в его наихудшей и глупейшей форме. Этот поток остроумия,
извергаемый на вас без устали и сожаления, - неприкрытое хвастовство. Гуляет
себе по свету этакий хмельной раб острословия и сыплет каламбурами. А потом
берет те, что получше, и вставляет в рамку, под стекло. И вот появляется
импрессионистская живопись вроде картин Крихтона, - те же нанесенные на
полотна остроты. Они лишены содержания, и у скромного благомыслящего
человека моего типа вызывают приступы отвращения, точно так же, как фиглярство
в литературе. Сюжет здесь не более чем предлог, на деле это бессмысленная
и неприличная самореклама. Такой умник считает, что возвысится в ваших
глазах, если будет беспрестанно вас поражать. Он и подписи-то не
поставит без какой-нибудь особенной завитушки. У него начисто отсутствует
главное свойство джентльмена: умение быть великодушно-банальным. Я ж...
Если
говорить о личном достоинстве, то юному отпрыску почтенного семейства,
небездарному от природы, не к чему унижаться до подобного кривлянья.
Умничанье - последнее прибежище слабодушных, утеха тщеславного раба. Вы не
можете победить с оружием в руках и не в силах достойно снести второстепенную
роль, и вот себе в утешение вы пускаетесь в эксцентричное штукарство и
истощаете свой мозг острословием. Из всех зверей умнейший - обезьяна, а
сравните ее жалкое фиглярство с царственным величием слона!
И
еще, я никак не могу избавиться от мысли, что ум - наибольшая помеха карьере.
Разве приходилось вам видеть, чтобы по-настоящему умный человек занимал
важный пост, пользовался влиянием и чувствовал себя уверенно? Взять, к
примеру, хотя бы Королевскую академию или суд, а то и... Какое там!.. Ведь
само понятие разума означает способность постоянно искать новое, а это
есть отрицание всего устоявшегося.
Когда
Крихтон начинает особенно действовать мне на нервы, обретает новых
поклонников или входит в еще большую славу, я утешаюсь мыслями о дяде
Августе. Это была гордость нашей семьи. Даже тетя Шарлотта
произносила его имя с замиранием в голосе. Он отличался поразительной, я бы
даже сказал, исполинской глупостью, которая прославила его и, что важнее,
доставила ему влияние и богатство. Он был прочен, как египетская пирамида, и
от него так же трудно было ждать, чтоб он хоть капельку сдвинулся с
места или сделал что-нибудь неожиданное. О чем бы ни шла речь, он всегда
выказывал полнейшее невежество; все, что он изрекал своим звучным
баритоном, было чудовищно глупо. Он мог - я не раз был тому свидетелем -
сровнять с землей какого-нибудь умника типа Крихтона своими похожими на
трамбовку тяжелыми, плоскими и увесистыми репликами, которых было ни
отразить, ни избегнуть. Он неизменно побеждал в спорах, хотя совсем не
был остер на язык. Он просто подминал под себя собеседника. Это походило на
встречу шпажонки с лавиной. Душа его обладала колоссальной инертной массой.
Он не знал волнения, не терял выдержки, не утрачивал сил, он давил - и все тут.
Умные речи разбивались о него, как легкие суденышки о бетонированные берега.
Его точным подобием является его надгробный памятник - массивная глыба из
нетесаного гранита, откровенно безобразная, но видная за милю. Она высится над
лесом крохотных белых символов людской скорби, будто и на кладбище он
подавляет собой целую толпу умников.
Уверяю вас, разумное есть противоположность великому. Британская
империя, как и Римская, создана тупицами. И не исключено, что умники нас
погубят. Представьте себе полк, состоящий из шутников и оригиналов. Свет еще
не знал государственного деятеля, который не отличался бы хоть малой толикой
глупости, а гениальность, по-моему, непременно в чем-то сродни божественной
простоте. Те, кого принято называть великими мастерами - Шекспир,
Рафаэль, Милтон и другие, - обладали какой-то особой
непосредственностью, неизвестной Крихтону. Они заметно уступают ему в
блеске, и общение с ними не оставляет в душе тягостного духовного
напряжения. Даже Гомер временами клюет носом. В их творениях есть
пригодные для отдыха места - широкие, овеваемые ветром луговины и мирные
уголки. А вот Крихтон не открывает вашим взорам просторов Тихого океана; он
томит вас бесконечным видом на мыс Горн; всюду хребты да пики, пики да хребты.
Пусть
Крихтон нынче в моде - мода эта недолговечна. Разумеется, я не желаю ему
зла, и все же не могу отделаться от мысли, что конец его близок. Наверно, эпоха
умничанья переживает свой последний расцвет. Люди давно уже мечтают о покое.
Скоро заурядного человека будут разыскивать, как тенистый уголок на
измученной зноем земле. Заурядность станет новым видом гениальности.
"Дайте нам книги без затей, - потребуют люди, - и самые что ни на есть
успокоительные, плоские шедевры. Мы устали, смертельно устали!".
Кончится этот лихорадочный и мучительный период постоянного напряжения, а
с ним исчезнет и литература fin du siecle'а, декаданса и прочее, прочее. И
тогда подымет голову круглолицая и заспанная литература, литература огромной
цели и крупной формы, полнотелая и спокойная. Крихтона запишут в классики,
господа Мади будут со скидкой продавать его не нашедшие спроса
произведения, и я перестану терзаться его тошнотворным успехом.
1898
|
